Полынья

12

Егор проснулся: где-то, казалось, рядом плескалось море. Волны мягко шлепались о валуны, обложенные мокрой и скользкой зеленью. Не сразу вспомнил, где он.

Из открытого окна тянуло прохладной сыростью. Шел ленивый дождь. Крупные капли звонко и неторопливо шлепались по листьям. Как это походило на дыхание моря. На спокойное дыхание, как вчера…

За каштанами стоял тусклый свет. То ли уже светало, то ли остатки белых ночей чудачили над Таллином. Тихо было в доме, на улице, в городе, лишь сочно шлепали капли дождя по широким листьям. Пахло мокрой землей и древесной корой.

За стеной послышалось бормотание тетушки Лийси. И во сне ее не покидает желание жаловаться на жизнь. На жизнь жалуются все, только ей, жизни, не на кого жаловаться.

Вчера днем Илус куда-то уезжал. Вернувшись, ничего не сказал. Но Егор уловил в его глазах хмурость. Ее было трудно распознать, но он все-таки распознал ее.

— Значит, мне надо ехать? — спросил он, зная, что значит эта хмурость.

— Наоборот, не надо, — сказал Эйнар. — Почему ты должен уезжать?

— Слушай, Эйнар, ты не понимаешь всей серьезности, всей дикости моего положения.

— Как же, Егор Иванович, понимаю. Почему ты спешишь в Ленинград? Они что-то обещали?

— Нет, ничего. Но с Ленинградом мы родственники. В войну наша область шефствовала над блокадным городом. Это не забывается. Да и завод-то наш был вывезен из Ленинграда. И что бы с нами ни случилось, они не покидают нас. Но когда слишком часто занимаешь у друга денег, он начинает задумываться, с кем он дружит.

— Ну, а мы разве не родственники? Много наших в войну жило у вас. Пахали, как это у вас называется, подзол, ну и в лесу валили деревья.

— Я что-то слышал… Да, да, слышал.

— И кроме того, ты сам рассказывал о тетушке Лийси… И чувствуй себя, пожалуйста, среди друзей. Если у нас найдется чем помочь, будь уверен — поможем.

Вспомнив этот вчерашний разговор, Канунников улыбнулся: среди друзей… Все у него с того и началось, что он почувствовал себя не дома. «Ладно, — подумал он, опуская босые ноги на пол. — Будем чувствовать себя как дома. А что от этого прибавится?»

Он подошел к окну. За мокрыми листьями каштанов черно блестел асфальт улицы — будто река текла от Кадриорга. Вчера он проходил через этот парк, торжественный в своей древности и малолюдности. В нем хотелось молчать и ходить тихо. Черные лебеди плавали в бассейне. Белка перебежала дорогу перед самым носом Егора.

Что-то саднило в душе. Вчерашние ошибки утром всегда кажутся больнее. А в чем он вчера ошибся? Не уехал в Ленинград? Как последний болван вел себя с Ниной Астафьевой? Лишние минуты просидел у Илусов? Когда вернулась Мари, он не почувствовал, как стал лишним? День друг без друга, а как наскучились.

А может, зря остался? Правда, Илус обещал устроить встречу с заместителем председателя совнархоза, но что эта встреча даст?

Завтракал он в Кадриорге, в маленьком кафе. В парке было малолюдно и не по-городскому тихо. Роса блестела на траве, а с длинных веток плакучей ивы, уже пригретых солнцем, она стекала частыми каплями и ручейками, будто ивы и в самом деле плакали.

Егор глядел на плачущие ивы и на лужайку с изумрудной травой, ел сосиски, густо смазывая их свежей, сильно пахнущей горчицей, и мыслями его все больше и больше завладевали контуры, линии, крепления какого-то еще невиданного им прибора. И в этом хаосе то и дело светились голубоватыми поверхностями квадратики и прямоугольнички концевых мер. Они искали себе места, а почему, Егор так и не мог понять.

«Да, да, почему они не выходят у меня из головы? — подумал Егор. — Неужто решение ПАКИ связано с ними? Вот ведь какая чертовщина»…

Вдруг он перестал жевать и посмотрел на свои руки. В правой он держал вилку, в левой — нож. Получалась чуть ли не замкнутая дуга. Откинувшись на спинку плетеного стула, он увидел на концах вилки и ножа те голубоватые кусочки великолепно обработанной стали. Концевые меры! Они — самый точный измерительный контакт! Они, только они могут стать эталоном для сотен и сотен эталонов индикаторов, которые пойдут по всей стране, по всем заводам, мастерским, где обрабатывают металл. Черт возьми, как он это не видел раньше!

Он медленно спустился по ступенькам крыльца, наслаждаясь каждым шагом, ступил на землю. Песок, которым, должно быть, ночью посыпана дорожка, светился желтизной, его еще не испятнали следы. Рубчатые отпечатки Егоровых ботинок были первыми. Когда он оглянулся, то увидел четкую елочку своих следов.

Он не радовался тому, что нашел, просто он еще не понял как следует значения того, что к нему пришло так неожиданно. Да и не думал он сейчас ни о чем, совсем у него не думалось, будто он за какие-то секунды израсходовал бесконечно много энергии и сейчас на это уже не было сил.

Они вошли в кабинет заместителя председателя Эстонского совнархоза. Тот встал, шагнул навстречу, маленький, щуплый, узколицый, чем-то похожий на Илуса. Имени зампреда Егор не запомнил.

«Ну, — подумал. Егор. — Принимают, как дипломата. А я всего-навсего толкач-вульгарис».

Зампред указал на кресло и сам сел напротив. Эйнар скромно пристроился на стуле. Вид у него был такой, будто он вовсе не присутствовал и все, что будет тут происходить, его не касается.

— Значит, в гости? Далеконько заехали?

Егор некоторое время молчал. Ему хотелось понять собеседника и выработать линию своего поведения. Но собеседник был закрыт на все жалюзи, и Егор решил вести себя так же. Илус ведь ему не подсказал ничего.

— Что поделать? — ответил Егор вопросом.

— Нравится Таллин? Вы у нас впервые?

— Впервые. Таллин пока не удалось поглядеть…

Зампред оглянулся на безучастного Илуса, Тот согласно кивнул головой, пообещал:

— Город посмотрим. Я договорился…

«Значит, я им чем-то интересен? — подумал Егор. — Поглядим…»

— Вы инструментальщик? Товарищ Илус мне вкратце рассказал…

— Да, я инструментальщик, — сказал Егор и тут все понял: зампред дать, может, кое-что и даст, но и просить будет тоже. И чтобы до конца выяснить, что от него хотят, стал рассказывать о заводе, его универсальности, о том, как заказчики разрывают завод на части, приходится расширять цехи, вплоть до того, что размещать их в подвалах. Да разве наготовишь измерительных инструментов на такое хозяйство? Наших заводов-то в стране раз-два и обчелся. И с металлом туго…

— Да, да, — охотно поддержал его зампред, — крайне не хватает инструментов. И если бы были запасные части. В Таллине из десяти тысяч индикаторов почти треть не работает… А чем ремонтировать? А где взять запасные части?

Егор Канунников все понял: им нужны запасные части. Да, не зря он назвал себя коммерсантом именно здесь. Именно здесь это понимают лучше всего. И этот вот зампред, будь он в условиях прямых связей между предприятиями, сразу бы взял быка за рога. Новоградцам нужна сталь, таллинцам — запасные части к индикаторам. «Ну и что ж», — подумал Егор и решил сам вести беседу.

— А знаете, — заговорил он, — как наши плотники обходятся без измерительных инструментов? Подойдет мужичок с топориком к бревну, прищурит один глаз, плюнет на ладони, и… отмахнет полбревна. Но вдруг усомнится в точности своей меры и побежит к соседу за аршином. Смеряет… «Тьфу, — плюнет, — обмерялся. Трех вершков не хватает…»

Зампред улыбнулся. Илус одобрительно закивал:

— Хорошо, Егор Иванович… Твоя философия: долой точность?

Но Егор уже понял, что выиграет разговор с меньшими для себя потерями, произнес:

— Значит: «Damus petimus que vicissim»… «Мы даем и требуем попеременно»? Мы дадим вам запасные части. Это очень трудно, не легче, чем получить серебрянку, но мне ничего не остается делать, хотя я не имею полномочий давать какие-то обязательства.

Илус сказал:

— Ты — коммерсант, Егор Иванович… Это и будет гарантией. Так, Густав Андресович?

Густав. Андресович засмеялся открыто, обрадованно:

— Ой-ой, и мужик-плотник, и мудрость древних, и коммерсантская деловитость… Идите к нам, Егор Иванович, завтра же зачислим в штат.

Густав Андресович прошел к столу, взял из папки какую-то бумажку, подержал ее в руке, подал Канунникову. Это был наряд со всеми полагающимися подписями на запасные части к индикаторам. Наряд на их, новоградский, инструментальный завод.

— Почитайте, Егор Иванович. И помогите. Больше мы ничего не хотим. А серебрянки у нас немного есть. Меньше, чем вы просите, но есть. Мы ее сегодня отгрузим, если есть у вас полномочия на подписание бумаг.

— Полномочия на бумаги есть, — сказал обескураженный Канунников.

В коридоре Эйнар хлопнул по плечу Егора, спросил:

— Ты, кажется, и не радуешься, Егор Иванович?

— А чему? Вошел чистый, а вышел — вымазанный… А я-то считал, что вы лучше других. Вот куррат!

— Ого! Ты уже знаешь по-эстонски! Знаменито… И первое слово «черт». Это наше чуть ли не самое крепкое ругательство. Ты большой-большой юморист, Егор Иванович. Скажи, как ты им стал?

— А что тут такого? — серьезно удивился вдруг повеселевший Канунников. — Юмористы, как и дураки, всегда родятся маленькими. Уж потом они делаются большими.

Расчетливый в проявлении чувств маленький эстонец засмеялся, всхлипывая и вытирая слезы ладонями. Наверно, он редко плакал от смеха и потому не привык еще в этом случае пользоваться платком.

Успокоившись, Эйнар сказал:

— Меня ждут рыбы, Егор Иванович. До вечера! Вечером у нас на Раннамыйза устроим маленький, как это называется, выпи-вон. Так?

— Эйнар, я улечу. Мне нужно срочно отправить груз. Ты же знаешь. Я тебе благодарен…

— Постой. Груз пусть улетает, а ты поживи еще немного. Мы же обещали сходить куда-нибудь.

— Эйнар, у нас стоит завод… Я должен проследить за грузом в Москве.

— Не торопись. Груз у тебя примут сегодня, а отправят не раньше, чем завтра. Так что Мари тебя ждет. Она будет обижаться. Если эстонка обижается, это ужасно нехорошо. Да, и приезжай вместе с Ниной Сергеевной. Ты найдешь ее на улице Иманта, в четыре часа она пойдет из поликлиники. Она тебе немножко покажет город, обещала. А я на связь. Одна наша плавбаза готовится возвратиться. Надо все обговорить.

— Ладно, я в другой раз посмотрю город. Мне надо найти машину и отправить груз на аэродром.

— Ничего тебе не надо искать, Егор Иванович. Груз будет там. Только скажи в управлении снабжения, что хочешь самолетом. Правда, дорого.

— Да разве это имеет значение?

Они расстались.