Последняя тайна

I

Кисточка очистила каменную поверхность от земли, заполнившей за столько веков даже мельчайшие поры, и, когда коричневатая пыль рассеялась, Томаш Норонья, прикинувшись близоруким, поднес камень к своим зеленым глазам, чтобы оценить сделанное.

— Вот зараза!

Прилипшая земля еще кое-где оставалась. Глубоко вздохнув, он протер лоб тыльной стороной ладони, прежде чем продолжить нудную чистку. Безусловно, такая работенка ему была не по вкусу, но что делать? — пришлось подчиниться: невозможно всегда заниматься только тем, что нравится.

И все же перед тем как продолжить работу, он подарил себе минутку отдыха. Покрутил головой, полюбовался лунным пятаком там, наверху, оценив красоту серебристого ореола над вершиной величественной колонны Траяна. Что ни говори, а ночь — самое лучшее время для такой работы в центре Рима; днем там царил настоящий хаос. Визгливые клаксоны машин и яростное рычание камнедробилок казались звуками ада.

Взглянул на часы. Уже был час ночи, но так хотелось по полной программе воспользоваться паузой, предоставленной наконец-то уснувшими римскими водителями, и сделать максимум возможного. Пожалуй, в самый раз будет уйти в шесть утра, когда машины снова начнут «давить асфальт» и возобновится дьявольский концерт клаксонов и камнедробилок. Вот тогда-то он и вернется к своей подушке в маленькой гостинице на виа дель Корсо[7].

В кармане брюк зазвонил мобильник, прогнав с лица выражение ученой сосредоточенности. Так поздно? Какого черта звонить в час ночи? Посмотрел на экран, чтобы узнать, кто же это, и сразу нажал зеленую кнопку.

— Что-то случилось?

Голос матери звучал по обыкновению жалобно и беспокойно.

— Сыночек, ну когда же ты придешь домой? Ведь уже так поздно!..

— Ну, мама, я же вам говорил, что я за границей, — принялся он объяснять, стараясь не терять терпения; уже в третий раз за последние сутки Томаш возвращался к этому разговору. — Но на следующей же неделе я вернусь, понятно? И сразу же к вам, в Коимбру, приеду!

— И где же ты, мальчик мой?

— В Риме, — не терпелось добавить, что он уже тысячу раз это говорил, но удалось подавить раздражение. — Успокойтесь же, как только я вернусь в Португалию, я поеду к вам.

— И что же ты там делаешь, в этом Риме?

Камни протираю, — хотелось ему сказать, и это было бы сущей правдой, — подумал он даже с некоторой обидой, взглянув на кисточку.

— Я в командировке от Гюльбенкяна[8], — буднично повторял Томаш. — Фонд сейчас занимается реставрацией руин Форума и рынка Траяна здесь, в Риме, а я слежу за ходом работ.

— И с каких же это пор ты стал археологом?

Надо же, хороший вопрос! Несмотря на болезнь Альцгеймера, которая иногда затуманивала ей сознание, сейчас мама попала в точку.

— Не стал. Просто в Форуме есть две большие библиотеки, а когда речь заходит о старинных книгах, то я, как вы знаете…

Разговор был коротким, и, едва он закончился, Томаш тотчас же почувствовал угрызения совести за то, что чуть не дал воли своему раздражению. Мама ведь совершенно не виновата, что болезнь лишает ее памяти, иногда ситуация становится лучше, иногда хуже — и сейчас была именно эта стадия: она могла хоть сто раз спрашивать об одном и том же. Эти провалы памяти изрядно нервировали, но ведь надо быть более терпеливым.

Он снова взял кисточку и принялся очищать камень, заметив вскоре, как поднимается пыль вокруг. Подумал, что у него легкие, должно быть, уже забиты этой злосчастной коричневой пылью, как у какого-нибудь шахтера. Не забыть бы в следующий раз прихватить маску хирурга. А еще лучше было бы увильнуть от этой работы и взяться за рельефные украшения колонны Траяна. Тут он поднял глаза к памятнику: сцены кампании в Дакии, знакомые ему по книгам, были запечатлены на колонне и всегда вызывали любопытство. И ежели он здесь, почему бы не заняться ими вплотную?

Он услышал какие-то голоса позади себя и обернулся. Профессор Понтиверди, ответственный за реставрацию, громко разговаривал с мужчиной в галстуке, сбиваясь на фальцет и бестолково жестикулируя. В конце концов, он велел тому успокоиться и подошел к Томашу, изобразив любезнейшую улыбку.

— Professore Норона…

— Норонья, — поправил его Томаш, удивляясь, что никому еще не удалось правильно произнести его фамилию. — Рекомендую вам смягчить «н», как в слове «баня».

— Ну, да! Certo[9]! Норонья!

— Именно так!

— Mi dispiace, professore[10], но этот полицейский очень хочет поговорить с вами.

Томаш взглянул на человека в галстуке, стоявшего метрах в десяти у двух полуразрушенных стен; его силуэт четко выделялся благодаря прожекторам, установленным для освещения Форума; он совсем не выглядел представителем власти, может быть, потому, что был без формы.

— Вот это — полицейский?

— Из уголовной полиции.

— Ко мне?

— Ох, это так неприятно. Я, конечно, пытался прогнать его, говорил, что сейчас не время беспокоить людей. Ведь уже час ночи! Но этот идиот настаивает на встрече с вами, и я уж и не знаю, что еще предпринять. Говорит, что дело чрезвычайной важности, срочное, что то да се, — он наклонился, заговорщицки сузив глаза. — Professore, если не хотите встречи, только скажите. Я позвоню министру, если что! И даже Президенту! Ни у кого нет права вас беспокоить! — Он торжественно вознес руку к небу. — Траян подарил нам это замечательное творение, а вы помогаете вернуть его людям! Все эти полицейские делишки ничто по сравнению с такой благородной миссией! — Своим указательным пальцем он едва не задел нос Томаша. — Если надо будет, я и с Президентом поговорю!

Португальский историк выдал короткий смешок.

— Успокойтесь, профессор Понтиверди. Мне совсем нетрудно переговорить с полицейским. Что за проблема!

— Ну, смотрите, professore! Вам виднее! — и, сменив тон на грозно-оскорбительный, указал на человека в галстуке. — Знайте, нет проблем, я могу послать к черту этого дебила, этого cretino, это stronzo[11]!

Полицейский в штатском, стоявший неподалеку, резко выпрямился.

— Это меня вы назвали дебилом? Меня?

Итальянский археолог повернулся к полицейскому, дрожа всем телом от праведного негодования и бешено жестикулируя, а его рука то и дело гневно тыкала в стража порядка.

— Именно Вас! Вас, бесноватый вы мой! Дебил! Cretino!

Увидев, что ситуация выходит из-под контроля, Томаш слегка придержал профессора Понтиверди.

— Успокойтесь! Спокойно, господа! — сказал он как можно более миролюбивым тоном. — Нет проблем, профессор. Я поговорю с ним — и дело с концом!

— Никто не имеет права называть меня дебилом, — продолжал возмущаться полицейский, красный от ярости, угрожающе потрясая кулаком. — Никто!

— Дебил!

— Успокойтесь!

— Дурак!

Stupido![12]

Понимая, что итальянского профессора уже не обуздать, а полицейский готов вот-вот сорваться, Томаш быстро двинулся в его сторону. Не обращая внимания на поток взаимных оскорблений, фонтанировавший, как из рога изобилия, он потащил господина в галстуке подальше от перепалки.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил он, увлекая полицейского за собой и пытаясь положить конец дискуссии. — Давайте пойдем отсюда.

Полицейский в штатском еще пульнул пару проклятий в сторону профессора Понтиверди, при этом оба рычали и кричали не щадя своих сил, но все-таки позволил увести себя оттуда.

— Ах, porca miseria![13] — выпалил он, повернувшись к португальцу. — Что себе думает этот… этот scemo[14]? Где это видано? Mamma mia! Сплошной дурдом!

Как только они отошли на безопасное, по его мнению, расстояние, и дискуссия вряд ли могла вспыхнуть снова, Томаш остановился у улицы Бибэратика и обратился к визитеру.

— Итак, говорите. Чем могу быть полезен?

Полицейский глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание после перепалки. Вытащив блокнот из кармана, он пробежал глазами какие-то записи, поправляя ворот пиджака.

— Вы профессор Томаш Норонья из Нового университета Лиссабона?

— Да, это я.

Полицейский взглянул на деревянную лестницу, которая соединяла руины Форума Траяна с вышерасположенной улицей, и подал знак головой, что пора в путь.

— Мне приказано доставить вас в Ватикан.