Последняя тайна

LXVIII

Субстанция внутри пробирки казалась жидкостью желто-белесого цвета. Держа сосуд, как бесценное сокровище, Томаш посмотрел ее на просвет, затем медленно наклонил, чтобы посмотреть, как будет вести себя вещество внутри. Форма его не изменилась — оно было замерзшим.

— Так вы говорите, что здесь внутри генетический материал? — спросил благоговейным шепотом историк. — И это ДНК… Иисуса?

Взоры всех присутствующих были прикованы к маленькой пробирке со странной субстанцией.

— Так точно.

Под светом ламп замерзшее вещество переливалось мириадами мельчайших огоньков, как будто в сосуде действительно была та самая божественная искорка.

— Невероятно!

Другие гости тоже хотели прикоснуться к чуду, уже и руки протянули, но Арпад Аркан опередил их, отняв у профессора драгоценность.

— Осторожно! ДНК — вещь хрупкая.

Никто не мог отвести взгляда от кусочка льда внутри пробирки, как от маятника гипнотизера.

— Но как же это стало возможным? Как же вы сумели извлечь ДНК из останков? — задал долгожданный вопрос Томаш.

Глава фонда отвел наконец-то глаза от сосуда и улыбнулся, предвкушая удовольствие от одной из самых любимых его душеньке историй.

— Помните, я вам рассказывал о патине, обнаруженной в оссуариях.

— Помним, — подтвердил историк. — Археологам часто доводится сталкиваться с этой пленкой на поверхности металлов, которая препятствует их коррозии. Ее еще называют зеленкой. А причем она здесь?

— Патина нарастает слоями и действительно несет защитную функцию. Помимо этого, становясь утолщенной, она может прикрывать собой элементы костей и высохшей крови.

— Так вот где нашли ДНК!

— Совершенно верно! — глаза Аркана сияли радостью. — При первых же исследованиях были обнаружены остатки савана под слоем патины на дне оссуариев, подписанных Yehoshua bar Yehosef и Mariamn-u eta Mara. Ha саване сохранились телесные флюиды и осколки костей, самые крупные из которых не превышали размеры ногтя. Эти образцы были отправлены в одну канадскую лабораторию, которая специализируется на древних ДНК. Разумеется, мы не стали указывать их происхождение, чтобы избежать возможных спекуляций. Эксперты изучили наши материалы, указав изначально, что они слишком малы и чрезмерно усохли. Исследования проводились в камере, подобной этой, где возможна работа исключительно в скафандрах. Вывод их был неутешителен: ДНК оказалась очень поврежденной. Получить генетический материал из ядра клеток не удалось, и тогда специалисты сконцентрировались на митохондриальной ДНК, передаваемой детям от матери. Тут канадцы добились успеха, хотя данный образец ДНК был весьма фрагментарным. Сравнив несколько генетических маркеров, ученые обнаружили существенные различия между двумя образцами в последовательностях A-T и G-C, иначе говоря — аденин-тимин и гуанин-цитозин, — явный признак полиморфизма.

— Извините, вы о чем? — прервал «научный доклад» Томаш. — Переведите, пожалуйста, на доступный нам, простым людям, язык.

— Генетическая вариативность: пары A-T и G-C оказались разными.

— Ну и что?

— Два существа, подвергнутых генетическому анализу, были рождены разными женщинами. У них не было кровного родства. Во всяком случае, по материнской линии. Следовательно, если они находились в одном и том же склепе, а их оссуарии были обнаружены стоящими рядом, вполне вероятно, что они были мужем и женой.

Казалось, удивленное недоверие португальца просочилось через все шлемы и визоры.

— Как так? Митохондриальная ДНК уже определяет узы брака?

— Нет, конечно, — усмехнулся хозяин. — Генетический анализ определил только, что у них были разные матери, а остальное — результат несложной дедукции, основанной на местоположении оссуариев в захоронении в Тальпиоте.

— Понятно. А что еще?

— Было также установлено, что митохондриальная ДНК Иисуса совпадает с ДНК коренного населения Ближнего Востока.

Гости только успевали рот разевать, слушая объяснения господина Аркана, не расстававшегося с божественной пробиркой.

— Dio mio! — смогла, наконец, воскликнуть Валентина после затянувшейся паузы. — Что же это получается: Микеланджело и все прочие художники жестоко ошибались, изображая Иисуса блондином с голубыми глазами!

— Да уж, ничего похожего…

— А… все эти… анализы ДНК на самом деле были сделаны?

Глава фонда засмеялся.

— Вы полагаете, я выдумываю «по ходу пьесы»? — заметно было, сколько удовольствия он получил от произведенного эффекта. — Еще в 2005 году все эти опыты были успешно проведены в лаборатории палео-ДНК Университета «Лэйкхеад» в Онтарио.

Томаш пристально разглядывал пробирку в руках собеседника.

— И там вам выдали этот образец?

— Этот? — Арпад Аркан покрутил сосуд в своей перчатке, разглядывая его на просвет и не уставая, судя по всему, любоваться и восхищаться. — Нет, это уже другая история.

— Другая? Так откуда же сей образец?

Визор скафандра покрыла испарина — так глубоко выдохнул хозяин, прежде чем приступить к рассказу.

— После первых анализов, сделанных в Канаде, Министерство древностей Израиля опять закрыло оссуарии в своем хранилище в Бейт-Шемеше. Я же в то время занимался проектами, связанными с миром на Ближнем Востоке. Как вы знаете, девиз моего фонда — это поэма Гете, посвященная делу мира. И вот как раз с этим делом и возникли очень большие проблемы: израильско-палестинские переговоры без конца срывались под разными предлогами, а по планете стала расползаться гидра терроризма. Исламские фундаменталисты устраивали кровопролития то там, то сям, американцы как-то бессистемно и малоэффективно им отвечали. Я понял, что только какой-то мощный и решительный удар сможет разблокировать эту ситуацию. Но что надо было сделать конкретно? Просчитывал разные варианты, однако — ничего не подходило. Пока в один прекрасный день не увидел я дома по телевизору документальный фильм об оссуариях в Тальпиоте.

— И тогда вас осенило?

— Пожалуй, осенило — не совсем верно. Поначалу я посчитал эти находки чрезвычайно интригующими, окруженными ореолом тайны. Утром следующего дня у нас было совещание в фонде, и в конце разговор как-то вырулили на тему этого фильма. Тогда-то один из моих сотрудников, христианин по вере, бросил какую-то реплику, и в моей голове как будто что-то щелкнуло. А почему бы не пойти этим путем? — подумал я. Так родилась данная идея.

— Какая идея?

— Сейчас объясню. Нашим первым шагом стало стремление понять, что же можно сделать с оссуариями. Насколько я запомнил, в том документальном фильме утверждалось, что метод сбора образцов для анализов ДНК оставляет желать много лучшего. У нас уже работал этот Центр перспективных молекулярных исследований. В урезанном, правда, виде — тогда здесь, в Назарете, был построен только «Эдем» — корпус для трансгенных исследований. Мы намеревались селекционировать кукурузу, пшеницу и другие генетически модифицированные культуры, которые могли бы расти, не требуя много воды. Я всегда считал, что одной из основных причин сохранения такого уровня агрессии в современном мире являются прежде всего нищета и голод. Производство трансгенных злаков, выведенных моим фондом, внесло бы существенный вклад в победу над голодом в странах третьего мира и способствовало бы укреплению мира между людьми.

Арни Гроссман не выдержал тональности этой политинформации.

— Извините, но какое отношение к открытию в Тальпиоте имеет эта миротворческая пастила?

— Самое непосредственное, — продолжил невозмутимо Арпад Аркан. — К тому времени Департамент биотехнологий нашего центра возглавил немецкий профессор Петер Хамманс, с которым вы недавно беседовали. Я поинтересовался у него, имело ли смысл заняться данным проектом. Он перечислил мне возможные трудности, указав, надо отдать ему должное, и пути их решения. Благодаря своим связям в израильском правительстве я сумел получить разрешение на посещение хранилища Министерства древностей Израиля в Бейт-Шемеше. Я вышел на профессора Александра Шварца из Амстердамского университета, которого мне отрекомендовали как одного из лучших археологов планеты и высококвалифицированного эксперта в библейской археологии. С ним и профессором Хаммансом мы поехали в хранилище. Приехали, увидели и обомлели. Это был огромнейший склад с бесчисленными полками, на которых свыше тысячи оссуариев! Все пронумерованы и датированы. Потрясающе!

Томаша раздирало любопытство.

— Вы нашли оссуарии из Тальпиота?

— Они стояли в дальнем углу склада на трех полках. К сожалению, условия их хранения далеки от идеальных, но профессор Хамманс пришел к выводу, что в патине имелись фрагменты костей. Это была замечательная новость, потому что давала понять: к этим артефактам относились бережно и их сохранность была на высоком уровне. ДНК, которых немало в окружающем нас пространстве, к ним, что называется, не пристала. Мы взяли оссуарий за номером 80/503 и привезли его сюда, в Назарет, пообещав вернуть через неделю.

— 80/503 был подписан — Иисус, сын Иосифа…

— Совершенно верно. Мы привезли его в стерильно чистую лабораторию «Эдема» и принялись извлекать фрагменты, защищенные патиной. Они оказались слишком высохшими, и, как уже было в Канадском исследовательском центре, представлялось весьма проблематичным получить ДНК из ядра клеток. Прошло несколько месяцев в трудных поисках какого-то решения, пока не случилась неслыханная удача: в осколке костной ткани, обнаруженном под особо плотными слоями патины, оказались две целые клетки. Это было чудо из чудес. С большими предосторожностями были извлечены ДНК из ядер этих клеток. Увы, при ближайшем рассмотрении у них выявились пустоты, обе были слабенькими. В общем, после радости — глубокое разочарование.

— И не было возможности реконструировать ДНК…

— В этом-то и была проблема. Дело в том, что профессор Хамманс сравнил маркеры двух ядер и понял: разрывы и пробелы в них находились в разных местах, то есть в одном ядре не было того, что имелось в другом. Это вселяло надежды. Немецкий профессор предупредил меня, что нам понадобятся высокоточные технологии для изготовления полноценной ДНК из двух дефективных. Дело было трудное, хлопотное, требовало времени, но, повторяю, обещало успех. Я созвал совет мудрецов фонда и объяснил им суть проекта. Его одобрили. Мы решили воспользоваться всеми имеющимися у нас ресурсами, чтобы расширить возможности для исследований в нашем Молекулярном центре. Мы в рекордно короткие сроки построили здание «Ковчега», оснастили его самым передовым оборудованием, сделав наши лаборатории ультрасовременными. Для начала мы стали клонировать простейших — саламандр, ящериц. Затем пришел черед млекопитающих и наконец приматов. Именно на этой фазе мы сейчас и находимся.

Валентина решила все-таки уточнить:

— А куда ведут эти опыты?

— Как я вам уже объяснял, наша цель — клонировать человека. Но для ее достижения необходимо решить целый ряд технических проблем. Вот почему мы стали сотрудничать с профессором Варфоломеевым.

— Значит, все это, — итальянка обвела руками пространство, щедро заполненное различным оборудованием, — весь этот комплекс предназначен для клонирования людей…

Президент фонда многозначительно покрутил головой.

— И так и не так… Скажем, это только ступенька, еще один шаг…

— Но шаг куда? Что вы, собственно говоря, пытаетесь делать? К чему хотите прийти в результате этих опытов?

Арпад Аркан на мгновение задержался с ответом. Его остренькие глазки сверкали за визором, перебегая с одного собеседника на другого. Он словно пытался предугадать реакцию каждого на сенсационное признание, которое решил, наконец-то, сделать. Потом он поднял вверх пробирку с драгоценным содержимым, будто она была вожделенным спортивным трофеем, и выпалил:

— Мы хотим клонировать Иисуса!