Последняя тайна

LXX

Нельзя сказать, что признание стало для Томаша большим откровением. Историк уже практически сложил мозаичное панно из разнообразных сведений о фонде, а рассказ профессора Хамманса об экспериментах в Центре перспективных молекулярных исследований лишь дополнил картину, наведя его на истинные цели создания данного проекта и всего этого громадного научного комплекса. И, тем не менее, даже он был шокирован, услышав, наконец, немыслимые, пусть и долгожданные слова.

— Клонировать Иисуса?! — переспросил историк, отшатнувшись, как контуженный. — Но это же бред!

Оба детектива тоже с трудом сохраняли спокойствие после такого невероятного и абсурдного по своей сути заявления. А вот господин президент продолжал невинно улыбаться, совершенно не понимая и не разделяя изумления присутствующих.

— Зачем вы так…

Томаш повернулся к Валентине и Гроссману, ожидая от них солидарной поддержки.

— Но это… это же невероятно! Клонировать Иисуса? На кой черт это вам нужно? К чему эта нелепость? — он с трудом подбирал слова, оказавшись не в состоянии преодолеть замешательство, несмотря на всю свою подготовку.

— Помните, я вам говорил о совещании, прошедшем в нашем фонде после того, как посмотрел документальный фильм об оссуариях в Тальпиоте? — голос Арпада Аркана звучал безмятежно и невозмутимо. — В то время мы были крайне обеспокоены состоянием международных отношений. Застопорившийся процесс мирного урегулирования арабо-израильского конфликта вызывал глубочайшее разочарование. Аль-Каида сеяла смерть везде, где только можно было, продолжались войны в Ираке, в Афганистане и т. д. и т. п.! И вот на этом депрессивном фоне прозвучала реплика одного из моих помощников, тотчас запавшая мне в душу.

— Вы уже говорили об этом, — вмешался Томаш, — но так и не сказали, в чем был ее смысл.

— Помню этот разговор, будто он только что закончился. Сотрудник утверждал, что сам ход событий наводит его на мысль, что только Иисус был бы способен восстановить взаимопонимание и мир на планете. Разумеется, это было нечто вроде шутки, но… — он так и не закончил эту фразу.

— И вот тут вас осенило.

— Да-да, именно так! Едва услышав это замечание, я тут же подумал о находке в Тальпиоте и о ДНК, найденной в оссуарии Иисуса. И вдруг — ба-бах! Как молнией ударило, — хлопнул Аркан себя по лбу, иллюстрируя события того дня. — А что если и вправду попытаться восстановить полностью ДНК Иисуса? И потом клонировать его? Сделать так, чтобы Иисус вернулся на Землю? Вдруг что-то изменится? Неужели человечество сможет остаться равнодушным к возвращению человека, учение которого изменило мир? Сможет ли Иисус принудить нас к миру? Это была идея, я бы сказал… Я бы сказал уникальная! Взрывоопасная! Грандиозная! Ведь речь шла об одном из таких диковинных, таких окрыляющих богоявлений, которое само по себе могло бы изменить ход истории — ни больше ни меньше! Если Иисус сумел за какие-то тридцать лет своей жизни столько в нас изменить, почему бы не сделать еще одну попытку? Хуже-то уж точно не будет?!

Ход рассуждений Арпада Аркана был абсолютно прозрачным, как и вся деятельность его фонда.

— Теперь все ясно, — прошептал Томаш. — Вот как вы сумели убедить своих мудрецов раскошелиться на этот проект.

— Сначала я самостоятельно проконсультировался с профессором Хаммансом, чтобы узнать, существуют ли технические возможности реализации идеи. Затем мы привлекли профессора Шварца — также на условиях конфиденциальности. И только после того, как мы попали в Бейт-Шемеш, взяли оссуарий 80/503 в свою лабораторию, выделили два ядра с хромосомами Иисуса, — вот только после всего этого я и собрал совет мудрецов. В первые мгновения, как вы догадываетесь, они пребывали в шоке, но потом взвесили все «за» и «против» и полностью меня поддержали. Вот так родился «Проект Иешуа».

— Но зачем была нужна вся эта секретность? — поинтересовался историк. — Почему не поделились своим открытием со всем миром?

— Вызвав на себя огонь фанатиков всего света? Став мишенью для экстремистов всех мастей? А как бы прореагировали исламские фундаменталисты, еврейские ортодоксы, христиане-радикалы и прочая, и прочая, и прочая? Нет уж, дудки! — шлем главы фонда решительно затрясся. — Если ставить себе целью претворение проекта в жизнь, надо было держать все в абсолютной тайне. Это была важнейшая задача, и мы стремились строго ее придерживаться. Вся работа проходила с соблюдением строжайшей секретности, что нам гарантировало спокойную и продуктивную работу.

— Вы взяли на работу профессора Шварца как эксперта в библейской археологии, а профессора Варфоломеева — как крупнейшего специалиста на поприще генетики. Но зачем вам была нужна Патрисия Эскалона? — напомнил Томаш. — Она же палеограф. Какой от нее толк?

— Вы должны понимать, что «Проект Иешуа» — невероятно сложный. Он охватывает самые разные направления и сферы. — Аркан снова был в своей стихии. — Прежде всего мощнейшая научная составляющая. Для решения высокотехнологичных задач было построено здание «Ковчега», и мы начали работать над клонированием животных. Но профессор Шварц обратил мое внимание на одну деталь, которую ни в коем случае нельзя было недооценивать. Представим себе, что мы сумели решить проблему как коротких теломеров, виновных в преждевременном старении клонированных животных, так и протеинов, связанных с хромосомами, препятствующих клонированию приматов. То есть вообразим, что мы добились грандиозного успеха, получив абсолютно здоровые клоны человека, и наконец-то, можем заняться клонированием Иисуса, — он сделал паузу, чтобы аудитория могла переварить эту информацию на грани сумасшествия. — И вдруг выясняется, что Иисус — вовсе никакой не Бог? А его учение совершенно не такое, как мы полагали? — Аркан пристально взглянул сначала на Томаша, потом на Валентину, а затем и на Гроссмана. — Кто на самом деле был Иисус?

— А вот теперь все ясно, — энергично закивал шлемом историк. — Профессор Эскалона была вам нужна, чтобы получить ответ на этот вопрос.

— Ее имя было нам подсказано профессором Шварцем, который был очень высокого мнения о своей коллеге. Как раз в ту пору Еврейский университет Иерусалима занимался организацией конференции, посвященной манускриптам Мертвого моря, и я убедил устроителей пригласить госпожу Эскалону. Профессор Шварц назначил специально на те же дни посещение хранилища Министерства древностей Израиля якобы для подготовки статьи о других оссуариях для журнала «Biblical Archaeology Review». Параллельно мы сделали так, чтобы Научно-исследовательский институт имени Вейцмана пригласил аккурат в тот же период прочитать лекцию профессора Варфоломеева. Воспользовавшись их одновременным пребыванием в Израиле, я собрал всех на конфиденциальную беседу в Фонде Аркана. Говорили мы долго. Если господа Шварц и Варфоломеев уже знали, о чем шла речь, то для профессора Эскалоны все было в диковинку. Мы ввели госпожу в курс дела, по крайней мере в касающейся ее части, и она согласилась участвовать в проекте, также пообещав соблюдать абсолютную секретность. Кстати, когда мы обсуждали, кто же в действительности был Иисус, она засмеялась и сказала такое, что… что я никогда уже не забуду.

— И что? Что же она сказала?

— Профессор Эскалона объяснила мне, что община назареев, которая изначально следовала за Иисусом, была лишь одной из череды иудейских сект. От прочих она отличалась тем, что среди ее предводителей был Павел, решивший донести их учение до язычников. В противоположность большинству иудеев язычники приняли Иисуса в качестве Мессии, предсказанного в Священном Писании, и были готовы примкнуть к его последователям, если будут отменены некоторые иудейские запреты, в частности, работать по субботам и есть свинину, а также — и это главное — им сильно не нравилось обрезание. Профессор Эскалона подчеркивала, что сам Иисус был сторонником строгого следования этим правилам. Но он умер, и назареям никак не удавалось убедить остальных иудеев в том, что их вождь, распятый римлянами, и был тем самым Мессией. Что им было делать? Около 50 года Павел прибыл в Иерусалим в надежде уговорить Петра и Иакова, брата Иисуса, умерить принципиальность. Дебаты были непростыми, но, в конце концов, консенсус был найден: примкнувшим к движению язычникам было позволено не соблюдать правил субботы и «нечистой» пищи, а также воздерживаться от обрезания. После устранения этих ограничений назарейское учение стало быстро распространяться по Римской империи и пользовалось таким успехом, что вскоре бывшие язычники стали преобладать среди последователей Иисуса, а его соплеменники превратились в меньшинство. А уж после разрушения Второго храма в 70 году, иудеи-назарейцы и вовсе потеряли все свое влияние, окончательно превратившись в одну из многочисленных сект христианского движения.

— Их называли эбионитами от еврейского ebionim, которое переводится как бедняки.

— Совершенно верно! Профессор Эскалона объяснила мне, что христиане иудейского происхождения, чтившие свои традиции, получили название эбиониты. Для них Иисус был человеком во плоти, рожденным в результате нормального полового сношения, но он был избран Богом за благочестие, набожность и глубокое знание Закона. Кроме Иисуса эбиониты почитали и его брата Иакова, а вот Павла считали отступником, извратившим подлинное учение. Однако затем произошло невероятное: притом что именно эбиониты были прямыми наследниками отцов-основателей доктрины и носителями истинно правильного учения Иисуса, именно их и объявили еретиками и маргиналами, фактически вытолкнув на обочину истории!

— Все так, все так, но что же сообщила вам профессор Эскалона? Что за «незабываемый комментарий» это был?

Аркан улыбнулся.

— Сказала мне, что, если бы Иисус вернулся на землю, Церковь объявила бы его еретиком!

— Madonna! — немедленно раздался протестующий женский голос. — Как можно такое говорить? Иисус — еретик?! Ради Бога, я умоляю!

— Я лишь привел цитату, — напомнил глава фонда. — Профессор Эскалона так и сказала: если бы Иисус вернулся на землю, Церковь объявила бы его еретиком. Она утверждала, что нынешняя христианская доктрина весьма отличается от оригинального Слова Иисуса. Например, остались в далеком прошлом его апокалиптический тон и иудейский контекст. Причем она не считала, что это так уж плохо. Ведь Иисус был, по ее мнению, ультраортодоксальным иудеем, отвергавшим, в частности, развод и полагавшим, что разведенная женщина, выходящая во второй раз замуж, совершает тем самым акт прелюбодеяния. А за это согласно иудейскому Закону надлежало побить ее камнями, и сам Иисус никогда не осуждал этого наказания. Разумеется, я ей тут же напомнил эпизод с падшей женщиной, когда Иисус сказал: «Пусть первый камень бросит тот, кто без греха».

— Дело в том, что данный эпизод — выдумка чистой воды, — напомнил Томаш. — Он отсутствует в оригинальных текстах Нового Завета. Его дописали значительно позже.

— Вот-вот. Так она мне и объяснила. В общем, проповедь Иисуса была типично иудейской со всеми хорошими и не очень чертами. Конечно, побитие камнями за прелюбодеяние язычники считали абсолютно варварским наказанием, и им было бы удивительно, что Иисус не отвергал его. Следовательно, один из переписчиков выдумал сей эпизод с прелюбодейкой и вставил его в более древний текст, чтобы Мессия мог порицать этот вид наказания. Профессор Эскалона обращала мое внимание также на то, что универсальный характер Слову Иисуса, проповедовавшему, собственно говоря, как иудей иудеям, придала сама Церковь. И даже понятие любви, сейчас находящееся в центре христианского учения, лишь один раз было упомянуто в самом первом Евангелии, то есть христианство во многих отношениях стало умереннее тех идей, которые изначально проповедовал сам Иисус, и госпожа профессор считала это, безусловно, положительным явлением. Увы, — вздохнул Аркан, — и эта часть работы по нашему проекту осталась незавершенной, а ведь речь идет о серьезнейшем вопросе.

— Еще бы! — усмехнулся португальский историк. — После стольких мук и усилий получить клон Иисуса — радикального ортодокса?!

— Вам весело? — искренне возмутился президент фонда. — Не вижу ничего смешного! Мы ведь собирались клонировать Иисуса, чтобы принести мир миру. Что может быть благородней?! А тут вдруг выясняется, что это замечательное начинание может всем выйти боком! Человек, которого мы хотели воспроизвести, рассуждал, оказывается, совсем не так, как мы думали! Иисус предстал апокалиптическим пророком, полагавшим, что миру наступит конец в любую ближайшую секунду! Его ультраортодоксальное видение иудаизма привело к тому, что он объявил своей целью следование канонам Священного Писания — еще более строгое, чем даже у фарисеев! Он дошел до того, что подвергал дискриминации язычников!

— Представляю себе ваше лицо, когда вы слушали Патрисию! — заметил Томаш. — И что же было ей ответом?

— Сначала, как легко догадаться, мы впали в ступор! Удивлению не было предела! Хотелось верить, что это — дурной сон! Хотелось уши заткнуть, чтоб только не слышать этого ужаса! — он поднял руки и затряс ими, вспоминая первую реакцию на ученые откровения. — А следующая мысль была еще страшнее: и что делать теперь? Как разрешить эту проблему? Тут пришел нам на помощь профессор Шварц, обратив внимание на простой факт: Иисус ведь был продуктом воспитания той иудейской среды, в которой родился и вырос; и если мы хотим, чтобы клонируемый человек был другим, необходимо поместить его в соответствующее окружение, в другую среду. В конце концов, мы все являемся тем, кто мы есть, благодаря не только генам, но и окружающим нас условиям и условностям.

— Похоже, что так.

— Соответственно, работа над «Проектом Иешуа» была продолжена. Просто следовало соблюдать особую осторожность в деле воспитания клона. Надо было выработать стратегию воспитания, адекватную его личности. Но что это за личность? Можно ли было предопределить ее хоть до какой-то степени? Профессор Эскалона, будучи одним из самых квалифицированных палеографов мира, допускала такую вероятность. По ее мнению, в Новом Завете можно было найти нужную и достоверную информацию об Иисусе-человеке, но для этого надо было подвергнуть тексты безжалостному критическому анализу. А в качестве первого шага надо было определить, какие из текстов являются самыми древними, то есть самыми близкими по времени к происходившим тогда событиям. Только так можно было получить более-менее достоверный портрет личности Иисуса. Понимаете? — обратился он к гостям, переводя взгляд с одного на другого поочередно.

Томаш покачал согласно головой.

— И тогда вы решили переработать всю гору этих манускриптов, а затем и извлеченную из них более-менее достоверную информацию. Именно этим и занимались Патрисия в библиотеке Ватикана, а профессор Шварц — в «Chester Beatty Library» в Дублине, — резюмировал португалец.

Арпад Аркан глубоко вздохнул, как бывает с человеком, который делал все возможное и невозможное ради успеха своего дела, и вдруг в последний момент…

— Конечно же! Но неожиданно случились эти жуткие события. Профессор Эскалона была убита в Риме, а ее коллега Шварц — в Дублине. Когда мне об этом сообщили ранним утром, я за какую-то минуту постарел лет на десять. А на следующий день пришла в довершение всему новость о смерти профессора Варфоломеева в Пловдиве. Будто небеса обрушились мне на голову! Что происходит?! С какой стати обезглавили одного за другим ключевых сотрудников нашего «Проекта Иешуа»? За что нам всем такая кара? Мы все были в панике в нашем фонде. Понятно, что наше дело подверглось жесточайшей атаке, но кто ее затеял и из каких соображений, было не понять. Не вызывало сомнений только одно: информация о том, чем мы здесь занимались, просочилась каким-то образом за пределы фонда, став достоянием самых черных душ, ибо такое не могло присниться даже в самом страшном сне. Наш проект летел в тартарары, — президент сменил точку опоры, переступив ногами. — Наверное, возникает вопрос, почему я не сообщил обо всем полиции? Мы рассматривали этот вариант на заседании совета мудрецов, но, в конце концов, отвергли его. По нашему общему мнению, это окончательно похоронило бы «Проект Иешуа», основу основ всей деятельности фонда, направленной на прекращение конфликтов на планете. Вернув Иисуса на землю, мы сможем оказать неоценимую услугу всему человечеству. Если бы мы посвятили в свои планы полицию, конфиденциальность, столь необходимая в данном деле, оказалась бы нарушенной, поставив под еще большую угрозу благородную миссию. Пришлось решать дилемму: то ли сотрудничать с полицией в ущерб проекту, то ли сохранять все в секрете, пытаясь своими силами спасти его. Что было важнее для дела мира на планете? Чему отдать приоритет?

— Да, выбор был нелегким, — согласился Томаш.

— Невероятно трудным был! — подчеркнул глава фонда. — После долгого и оживленного спора мы все-таки пришли к выводу, что интересы дела мира — превыше всего. Следовательно, надо было и дальше сохранять в тайне наши исследования. Поэтому, когда несколько дней тому появились в резиденции фонда вы, — он показал на португальца и итальянку, — я не был расположен разговаривать на эту тему. Нервы мои были напряжены до предела и без вашего прихода, так что я немного расшумелся. Вы уж простите меня…

Португальский ученый и итальянский инспектор обменялись понимающими улыбками.

— О, нет, не стоит беспокоиться!

Взглянув на пробирку в своей руке, Арпад Аркан решил продолжить разговор по существу.

— Конечно, есть еще один вопрос, который…

Речь главы фонда была прервана странным, почти звериным ревом на грани сумасшествия. Вся четверка повернулась на этот первобытный крик и увидела человека в черном со сверкающим клинком в руке.

И блеском смерти в глазах.