Последняя тайна

XXXIII

— Да, шеф. Это я. Что-то случилось?

Усевшись на полуразрушенную крепостную стену и болтая ногами над пропастью и руинами Дворца Ирода, трехуровневые раскопки которого продолжались севернее высокого холма, Сикариус всматривался в высушенную ширь Иудейской пустыни, оживляемую только синеющим пятном Мертвого моря, превращая его в оазис. Сухой горячий ветер, прорываясь сквозь нагромождения скал, слегка обжигал лицо и трепал светлую тунику.

— Что-то я сегодня малость разнервничался, — признался голос в трубке и после глубокого вздоха продолжил: — Помнишь о нашем последнем разговоре?

— Когда я молился у Стены плача?

— Да, — подтвердил шеф. — Я еще говорил тебе, чтобы ты был готов, — возникла короткая пауза. — Ты готов?

— Всегда готов.

Снова молчание в трубке.

— Пора!

Ветер поднял вдруг пыль, и Сикариусу пришлось поправить tallit, покрывавший голову, чтобы защитить глаза от песка. Внизу простиралась долина, являя хаотичную мозаику цвета с самыми разнообразными оттенками: от коричневатой земли до яркой желтизны песка, от белой полоски соли, обрамляющей прихотливый излом берега Мертвого моря, до опаловой зелени его водного покрывала, которая чуть дальше превращается в бирюзу, а потом и вовсе в насыщенное индиго. И где-то совсем далеко, в дымке, видны серо-желтоватые горы и хребты Иордании.

— А что за цель?

— Два следователя, направленных итальянской полицией. Они сейчас прибыли в Иерусалим и путаются тут под ногами, — он цокнул языком. — Пора действовать.

— Где они поселились?

— В «American Colony».

— Хм, в гостиницу для шпионов. Им там самое место.

— Согласен полностью. Это мужчина и женщина.

— Надо работать с обоими?

— Даму оставь в покое. Она — инспектор Следственного комитета Италии, не хочется связываться с ними. Ты займись с ее сопровождающим. Это такой молчун себе на уме.

— Они, как правило, опаснее.

— Он — историк, португалец и, похоже, способен разобраться в загадках, которые мы оставляли. Зовут его Томаш Норонья. Я тебе на почту пришлю фото, сделанные тайком сегодня. Там же будут детальные инструкции, что делать, включая очередное послание, которое оставишь.

— Этот историк — приоритетная цель?

Голос шефа сделался глухим, замогильным. Так бывало всегда, когда он отдавал важнейший приказ.

— Да.

На линии наступило молчание, как будто после этого «Да» больше говорить уже было излишне.

— Что-то еще?

— Это все. Ты уже знаешь, что надо делать, — и тут тон голоса стал вопросительным. — Когда ты думаешь начать?

Тонкие губы Сикариуса скривились в некое подобие улыбки.

— Сегодня же.

Он отключил аппарат и бросил прощальный взгляд направо — на Иудейскую пустыню с синеющей гладью Мертвого моря, а потом и налево, где высилась горная цепь с ущельями и утесами, надзирающими над долинами. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небеса в оранжево-пламенеющие тона. Тени захватывали все громадное пространство с высоким холмом в центре, окруженное некогда римскими легионами, а теперь расчерченное лабиринтом раскопок. Величественная красота этой картины и сейчас производила ошеломляющее впечатление: неспроста эту суровую землю называют Богом благословенной. Даже тишина была здесь особого свойства, воодушевляющая, что ли… Дувший с севера ветер доносил меланхоличные трели птиц, порхавших на фоне гор.

Неожиданно легко, одним прыжком Сикариус оказался на ногах спиной к так радовавшей его грандиозной панораме и пошел прямо к воротам Змеиной тропы. Утомленное солнце напоследок еще обжигало, но спасительный бриз уже ласкал разгоряченное лицо и теребил волосы. Не успел Сикариус порадоваться ему, как ветер прекратился, и жара яростно набросилась на новую жертву. Он знал, что это неизбежно: ветер дул только на северном склоне, но знание не облегчило участи. Через минуту-другую по лицу побежали капли пота, а на тунике в области подмышек скоро проступили разводы. Тело пылало, и земля в буквальном смысле горела под ногами.

Он прошел мимо руин поселений зелотов и не без гордости посмотрел на еще нетронутые остатки синагоги; наверняка, именно в этом месте Элеазар бен-Яир собирал своих сикариев на финальную сцену трагедии двухтысячелетней давности. Руины на вершине массивной горы — самое величественное наследие, оставленное ему предками. И сейчас он должен доказать, что достоин быть их наследником.

Там, в Масаде, сикарии явили миру последний героический акт сопротивления римским захватчикам. Когда Десятый легион римлян смог, наконец, прорвать оборонительные укрепления, две тысячи сикариев предпочли умереть, чем сдаться врагу. Они сожгли Масаду, выбрали десятку отважных, которые убили всех защитников, а потом покончили и собой. Спаслись только две женщины, поведавшие об этом миру.

Для Сикариуса прогулка среди руин была путешествием на машине времени. Окруженный этими священными камнями, он явственно слышал гул тогдашней дискуссии. Вот голос Элеазара провозглашает: «Выберем же смерть, а не рабство», а здесь слышны жалобные причитания перед лицом неумолимой, пусть и добровольной смерти, голоса покорных судьбе сикариев, одобряющих роковое предложение своего предводителя. Чуть дальше зазвучали вопли бойни, когда отцы убивали своих детей, затем жен, а потом расправлялись друг с другом… И наконец, над величественным холмом наступила тишина. Нарушали ее только неугомонные и так же порхавшие над непокорной твердыней скворцы — молчаливые свидетели жуткой драмы, увиденной следующим утром изумленными римлянами. Им удалось все-таки преодолеть крепостную стену, и они потерянно бродили среди трупов, усеявших эту землю, насквозь пропитанную кровью.

Он провел рукой по отполированной веками поверхности своего священного оружия, висевшего у него на поясе. Эту сику, найденную при раскопках Масады, несомненно, использовали в самоубийственной резне. Да, все это было две тысячи лет тому, когда язычники разрушили храм и прогнали народ с Земли Обетованной. Два тысячелетия назад.

Пришел час расплаты.