Последняя тайна

LXII

Бронированная дверь за ними закрылась, и троица «экскурсантов поневоле» разглядывала с любопытством и настороженностью необычное место, одно название которого вызывало априори глубокое почтение. Итак, они попали в большую комнату без окон, но с несколькими проходами среди мудреного оборудования и рабочих столов. В стенах было множество дверей, как у холодильников — такая же белая гладкая поверхность. Давление в помещении было чуть выше нормального, чтобы уменьшить попадание извне каких-либо микроорганизмов или обыкновенной пыли, а цифры электронного термометра показывали скромный один градус по Цельсию. Холода, однако, никто из них не ощущал благодаря скафандрам.

— Так это и есть «Кодеш Ха-Кодашим»? — уточнил на всякий случай Томаш, не переставая изучать обстановку. — Та самая Святая святых?

— Никакой другой предложить не могу, — Арпад Аркан был само спокойствие.

Еще какое-то время группа молча крутила головами во все стороны, но ничего не происходило, и самый беспокойный из гостей, Арни Гроссман, не выдержал:

— Если это «Кодеш Ха-Кодашим», то где Господь? Не Он ли должен бродить меж нами?

— И Он здесь, — подтвердил хозяин. — Здесь, в этой комнате. Лично.

Все трое опять принялись искать следы Божественного присутствия, полагая, очевидно, что оно должно иметь материальную форму. Однако кругом был только лабиринт с какими-то техническими аппаратами, приборами, стендами−не стендами — не разберешь…

— И где же?

Аркан двинулся по одному из проходов, предложив им присоединиться. Шли мимо шкафов и разнообразных конструкций метров сто, пока не оказались на небольшой площадке. В центре ее стоял стол с микроскопом, колбами, шприцами, опытными трубками, но самое значительное ожидало их впереди.

Сначала была дверь огромного холодильника. От остальных его отличала невероятно сложная система безопасности: разветвленная сеть красных лампочек занимала большую часть пространства. Должно быть, хранившееся здесь считалось невероятно ценным.

Прежде чем приступить к рассказу, президент фонда подождал, пока его сопровождающие привыкнут к обстановке.

— Кто-нибудь из вас слышал об Армоне Ханациве?

— Конечно, — немедля ответил Гроссман, показывая глубину своего полицейского образования. — Это квартал километрах в пяти к югу от Старого города — Иерусалима, прямо у подножия Храмовой горы. А что с ним?

— Знаете, как его называли прежде?

Судя по выражению лица, главный инспектор израильской полиции был не в курсе.

— Я даже не знал, что у Армона Ханацивы было другое название…

Аркан перевел взгляд на Томаша — вероятно, хотел увидеть реакцию историка на имя, которое собирался произнести.

— Тальпиот.

Португальский ученый напряг всю свою память, так как слово это показалось ему знакомым.

— Тальпиот… Тальпиот… Где-то я уже это слышал, — сказал он негромко.

Хозяин улыбнулся.

— Я помогу вам. Одним весенним утром 1980 года бульдозер, занимавшийся подготовкой площадки под строительство здания в квартале Армон Ханацива, наткнулся на какое-то препятствие в земле. Рабочие стали выяснять, что это, и поняли: перед ними древняя постройка. На ее каменном фасаде они обнаружили отверстие, а над ним была высечена буква О с крышкой, — он взял ручку и нарисовал на бумаге:

Томаш удостоил рисунок понимающим взглядом.

— Это похоже на символ, прибитый на внешней стороне Врат Никанора — одного из входов в храм. Нам он знаком по монетам той же эпохи.

— А что он означает?

Историк как будто ждал этого вопроса.

— Врата Никанора были заключительным пунктом паломничества в Иерусалим. И данный символ был известен как «око чистоты». Вообще-то круг в треугольнике — это палеоеврейский символ, буквально означающий «глаз, следящий за дверью».

— Похоже, речь идет об очень интересной находке?

— Конечно же! — с энтузиазмом закивал головой Томаш.

— Вот и рабочим так показалось, — продолжил свой рассказ господин Аркан. — Они полюбопытствовали, посмотрели, но дел было много, и они скоро забыли о своей находке. Бульдозеры возобновили земляные работы, и там, где они оказывались бессильными, применялся динамит.

— Подождите минутку! — вмешался в беседу Арни Гроссман. — По закону при обнаружении подобных находок все работы должны быть немедленно прекращены. И продолжить их можно только после разрешения, данного археологами.

— Замечательный закон, должен заметить, — отреагировал весьма иронически президент фонда. — Однако (и вы, несомненно, об этом знаете) ежемесячно в Иерусалиме бывают десятки находок такого рода. Разумеется, строители меньше всего настроены на то, чтобы прекращать работы по подготовке площадок под новые дома из-за каких-то там черепушек и прочего старого хлама. Кто им оплатит убытки, неизбежные при простое в течение многих дней, а иногда и месяцев?

Полицейскому возразить было нечего. Проблема в Израиле была слишком хорошо известна.

— Да, с соблюдением законов у нас дело швах…

— Но уже после возобновления работ соседские мальчишки пролезли в отверстие и вынесли из захоронения несколько черепов. Не нашли ничего лучшего, как играть ими в футбол. Увидевший это один из ребят, у которого мама была археологом, знал, что у горы Мориа возможны очень важные открытия…

— Еще бы, — не утерпел Томаш. — Думаю, даже дети Иерусалима знают, что ее второе название — Храмовая, а значит, там был Храм и можно найти много очень ценного.

— Это правда, и мальчик сообщил об этом футболе своей маме. Та взяла себе в помощники мужа, и они поторопились на место событий. Увидев детей, забавляющихся с человеческими останками, взрослые накричали на них. Сорванцы разбежались, а специалист стала изучать брошенные ими черепа, уже частично разбитые. Археолог и ее муж собрали все, что смогли, в пластиковые мешки и, вернувшись домой, позвонили в Министерство древностей Израиля. Власти немедленно направили специалистов для изучения ситуации. Тройка археологов тоже смогла пробраться в узкое отверстие раскопанного захоронения. Сначала они проползли несколько метров, но потом проход расширился — да так, что они смогли стать во весь рост и оказались в помещении с застоявшимся воздухом. Пахло известкой и плесенью. Осветив пол фонариками, поняли, что земля там красная — это была знаменитая «терра росса».

— Это мы здесь хорошо знаем, — вполне компетентно заявил Арни Гроссман. — В Иерусалиме ее много.

— Археологи посветили на стены, и у них натурально отвисла челюсть. Когда они осознали, что там, то быстро вылезли из подземелья на поверхность и велели прекратить все работы, — он замолчал и обвел взглядом своих слушателей. — Можете предположить, что они обнаружили?

— Ковчег Завета? — пошутил израильский полицейский. — Или, может быть, даже Скрижали, данные Господом Моисею?

Аркан бросил испепеляющий вгляд на инспектора: с такими вещами не шутят!

— Это был мавзолей, равного которому не найти, — ответил он, преодолевая раздражение от неуместного ребячества соотечественника. — В трех из четырех стен нижнего яруса было найдено шесть ячеек с урнами, называемыми на иврите kokhim, или loculi по-латыни. В целом, было извлечено из красной земли десять урн с останками, по-научному оссуариев. Их отвезли на склад Министерства древностей Израиля. Не все, правда, доехали. Одна урна пропала по дороге — наверняка, была продана какому-то ушлому антиквару. Как бы там ни было, археологи вернулись в мавзолей для более тщательного осмотра. В результате были найдены три черепа, размещенные на земле в форме треугольника. Данное обстоятельство дает возможность предполагать, что это — часть какого-то неведомого нам ритуала.

Арни Гроссман снова посмотрел на часы. Нетерпение переполняло его, и время от времени этот вулкан выбрасывал наружу обжигающую лаву раздражения.

— Послушайте, кому это надо? — спросил он, едва сдерживаясь. — Мы занимаемся «раскопками» трех убийств, и никому эти археологические сказания неинтересны! Почему бы вам не ответить на вопросы четко и без затей?

— Я только этим и занимаюсь, — возразил с горечью Арпад Аркан. — Просто для того, чтобы вы поняли то, что я вам собираюсь рассказать и показать, нужно обязательно понять эти, казалось бы, мелочи. Без них все остальное не имеет смысла.

— Вы нам уже доложили, что здесь и Святая святых, и то, и се, — горячился, размахивая руками, главный инспектор полиции Израиля. — Дошли до того, что стали святотатствовать: видите ли, здесь физически присутствует Господь?! А теперь морочите нам голову раскопками с оссуариями!

— Успокойтесь, — посоветовала коллеге Валентина, положив руку ему на плечо. — Давайте все-таки дослушаем до конца, а потом уже решим, что делать. Если это окажется простой затяжкой времени, вы пустите в ход ордер на арест и дело с концом.

Немного успокоенный аргументами зарубежного специалиста, Арни Гроссман подавил бурю в себе — еще чуть-чуть, и дым пошел бы из ноздрей — и махнул рукой:

— Продолжайте.

Арпад Аркан, надо сказать, отнюдь не выглядел озабоченным, что даже заинтриговало Томаша. То ли он был настолько уверен, что его заключительное откровение покроет все издержки, то ли он держал какие-то козыри в рукаве, что позволит ему улизнуть в последний момент.

— При поступлении на склад Министерства древностей Израиля девять урн с останками из Тальпиота были измерены, сфотографированы и оприходованы за номерами IAA 80/500–509, — продолжил, как ни в чем не бывало, свой рассказ президент фонда. — IAA — это начальные буквы англоязычной версии названия израильского Министерства древностей, 80 — год обнаружения артефактов, а 500–509 соответствующие номера в списке находок того года.

— Все это мелкие технические подробности, — прервал рассказчика теперь уже Томаш. — А что такого необычайного было в этих оссуариях?

— Отвечу вопросом на вопрос: «Как вам кажется, насколько типично для иудеев подписывать оссуарии?»

Историк оказался готов к этой теме.

— Помнится, только процентов двадцать оссуариев, найденных в Иерусалиме, имели надписи, чьи останки в них собраны.

— Вот именно. Так вот, шесть из девяти оссуариев из Тальпиота были подписаны. Имена были выбиты на камне с внешней стороны. И какие имена! Прежде всего по этой причине они представляли собой невероятную находку. — Еще одна эффектная драматическая пауза и еще один вопрос историку:

— Догадайтесь, чьи имена там были? Сможете?

— Ни за что.

— Урна под номером IAA 80/500 — кстати, самая большая — была украшена розочками с лепестками и покрыта сухой землей. Археологи очистили поверхность и заметили надпись на древнегреческом: Mariamn-u eta Mara. Оссуарий за номером 80/501 тоже был украшен розочками и подписан, но уже на древнееврейском: Yehuda bar Yehoshua. На этом же языке на урне 80/502 значилось: Matya. В оссуарии под № 80/504 находились останки Yose, а в № 80/505 была надпись также на древнееврейском: Marya.

— Вы говорили, что шесть из девяти были подписаны, но назвали только пять оссуариев, — заметил внимательный к подробностям Томаш.

Аркан усмехнулся.

— Я уже понял, что вы весьма наблюдательны, — констатировал он. — Действительно, я специально пропустил номер 80/503. Он был подписан не на древнегреческом, не на древнееврейском, а на арамейском. Буквы выглядели темновато из-за толстого слоя патины — не знаю, известно ли вам, что это такое.

— Это позеленение на поверхности металла из-за воздействия среды, — пояснил своим спутникам историк. — Археологам часто приходится сталкиваться с этим явлением.

— Только не говорите, что вы еще не догадались о том, кому же принадлежали, судя по надписи, останки в шестом оссуарии из Тальпиота, — Аркан выжидательно смотрел на Томаша. А тот лихорадочно копался в своей памяти — даже глаза прикрыл для пущей концентрации. И вот тут-то до него, наконец, дошло:

— Постойте-ка! — у него даже голос слегка изменился от возбуждения. — Я вспомнил, когда я услышал о Тальпиоте! Это же то место, где были обнаружены останки самого… самого…

Скрестив руки, как Наполеон перед битвой, президент фонда с любопытством наблюдал за изменениями на лице историка, — по его мнению, единственного в этой ситуации собеседника, который мог понять грандиозное значение букв на урне IAA 80/503.

— Yehoshua bar Yehosef.

— Не может быть! — не решался поверить португальский ученый.

— Ручаюсь головой!

— Вы серьезно? Это не шутка?

По лицу и интонации Томаша оба работника силовых структур догадывались, что происходит нечто чрезвычайное, но что именно — никак не могли уяснить.

— Что такое? Что все это значит? — Валентине оставалось только подергать Томаша за рукав, как делают маленькие девочки, не понимая старших.

Историку же, оглушенному сенсационной информацией, стоило труда вернуться к действительности. Он медленно повернулся к итальянке и вроде бы даже смотрел на нее, но взгляд этот был, как говорится, нездешний. Ей пришлось встряхнуть португальца:

— Это имя на урне, что значит? Что в нем такого особенного?

Встряхнув головой и обретя видящий взгляд, Томаш переспросил:

— Yehoshua bar Yehosef. Вы не знаете, кто это?

— Если бы знала — не спрашивала бы. Объясните же, наконец. Окажите любезность.

— Иешуа, сын Иосифа.

Валентине, судя по реакции, это имя ничего не говорило.

— Иешуа? И что?

— Иешуа — это Иисус. Понимаете?

Валентина вытаращила глаза.

— Извините?

— Иисус, сын Иосифа.