Последняя тайна

XXXVIII

Иерусалимская ночь выдалась жаркой и сухой. На освежающий бриз можно было не рассчитывать. Томаш и Валентина вышли из административного блока гостиницы. Чтобы попасть в номера, им надо было перейти узкую улочку, разделявшую его с жилой зоной, где приветливо горели среди деревьев и кустов желтые огоньки.

— Я не очень поняла, что вы только что мне сказали, — вернулась к теме вечера итальянка. — Смерть Иисуса — это все? В каком смысле?

Ученый поднял глаза вверх и порадовался всегда завораживавшей его картине ночного неба с мириадами звезд, щедро рассыпанных по черному бархату бриллиантами.

— Вы, несомненно, слышали, что во время службы святые отцы утверждают, что Иисус отдал свою жизнь во имя нашего спасения.

— Да, конечно! Кто ее не слышал?

— О каком спасении речь, от чего? — Томаш заглянул в лицо Валентине.

— Ну, спасении… от всего…

— Всего — чего?

— Зла, греха… откуда я знаю…

— Итак, Иисус умер на кресте, а мы спаслись от зла и греха?

Глаза итальянки отчаянно искали в темноте хоть какой-то приемлемый ответ, но тщетно.

— В общем… думаю, да.

— Значит, нет уже в мире зла? И грехов не осталось?

— Нет, есть, конечно. Пока еще…

— А разве не ради нашего спасения от зла и грехов отдал свою жизнь Иисус? Почему же тогда они еще существуют?

Итальянка почувствовала себя совершенно опустошенной, как сдувшийся шарик.

— Уф! — выдохнула она обреченно. — Откуда я знаю? Все так запутанно!..

Вполне довольный произведенным эффектом, Томаш продолжил свой путь, перейдя, наконец, на другую сторону улочки.

— История о том, что Иисус пожертвовал собой ради нашего спасения, всегда вызывала у меня смущение, — признался он. — Всякий раз, когда я об этом слышал в проповедях, задавался вопросом: умер, чтобы меня спасти? Но спасти от чего? От чего? Мне эта идея казалась лишенной смысла. Наподобие других загадочных фраз и выражений, которые доводилось долдонить, не понимая, во время катехизиса. И только начав изучать иудаизм, я понял, что это значило.

— Вот как? — удивилась Валентина. — Так ответ связан с иудаизмом?

— Все, что касается жизни и смерти Иисуса, имеет прямое отношение к иудаизму. Практически все.

— Но в каком смысле?

Они прошли рядом с лесенкой, что вела к библиотеке гостиницы. В небольшой витрине искрился под светом купол Иерусалимского храма на картине неизвестного автора.

— Видите вон там храм? — спросил он, показывая на витрину. — Евреи верили, что физическое присутствие Бога больше всего ощущается в храме. Прежде всего в этом месте, — историк показал на центральную часть религиозного комплекса. — Они считали, что это помещение было самым священным, и называли его Святая Святых. Там же находился Ковчег со Скрижалями, которые Господь вручил Моисею. Оно было занавешено, и никто не мог туда входить. Но с одним исключением. Каждый год в праздник Йом Киппур первосвященник приносил жертву в Святая Святых. Знаете, почему?

Валентина пожала плечами.

— Понятия не имею.

— Йом Киппур — это День Искупления. Иудеи верят, что Бог записывает судьбу каждого человека в специальной книге — Книге Жизни, и на Йом Киппур выносит приговор. Незадолго до этого дня каждый иудей должен раскаяться в своих грехах, совершенных за истекший год, и просить прощения за них перед людьми и Богом. Во имя искупления следует на Йом Киппур принести в жертву животное. Для этого первосвященник и входил на Йом Киппур в Святая Святых, чтобы убить ягненка, искупляя сначала свои собственные грехи, а затем грехи всего народа. И на Пасху все евреи стекались в Иерусалим также для жертвоприношения ягненка, хотя эта жертва в отличие от Йом Киппура не означала искупления. А так как многие приходили издалека, и было затруднительно тащить с собой животных для заклания в Иерусалиме, то предпочитали покупать их у дверей храма. Так было разумнее. Но возникала проблема: какими деньгами расплачиваться? Римские монеты несли на себе изображения Цезаря, и было бы прямым оскорблением Господа использовать их в данной процедуре. Тогда придумали специальные храмовые монеты. Пилигримы обменивали свои римские монеты на храмовые, чтобы купить на них животных.

— Какие забавные обычаи, — заметила итальянка, еще не ведая, к чему это приведет.

— А теперь отступим на два тысячелетия назад, — предложил историк. — Иисус и его последователи, все — евреи, прибыли в Иерусалим накануне иудейской Пасхи, или же Песаха. Что собирались делать? Участвовать в пасхальной процессии. Но Иисус был, не хочется никого обижать, деревенщиной.

Валентина не могла не выразить решительный протест.

— Опять вы за свое?!

— Но так оно и было! Он же полный невежа! Если внимательно читать Евангелия, нетрудно заметить, что он почти не покидал свою Галилею, перемещаясь от одного медвежьего угла к другому: всяким Кафарнауму, Корозаиму, Бетсайду и прочей глухомани. Он не бывал прежде в крупных городах. В частности, самые большие населенные пункты Галилеи — Сефорис и Тибериадас ни разу не упоминаются в Новом Завете!

— Я уже поняла. И что дальше?

— А дальше он увидел у дверей храма обмен монет для покупки жертвенных животных, но, не зная этого, почувствовал себя глубоко оскорбленным: как же, в храме занимались бизнесом! Что, впрочем, было правдой, но не заставлять же людей идти сотни километров с животными. Тем не менее, эта практика не нравилась многим иудеям. Например, в рукописях Мертвого моря мы найдем упоминания того, что ессеи, группировка иудейских радикалов, считали храм «гнездом порока». В общем, критика этой системы не была в диковинку. И Иисус оказался просто одним из тех, кто поднял крик, увидев обмен: протестовал, перевернул скамейки менял с их монетами, клетки с голубями, продаваемыми на жертвенное заклание, и даже угрожал. Возможно кто-то из его учеников для пущей важности сказал, что возмущается не абы кто, а иудейский царь. Возможно, и сам Иисус напророчил, что за такие действия Бог накажет разрушением храма. Понятно, что угроза была так себе, но власти обратили на нее внимание. Опять же в Иерусалиме было столпотворение перед праздником, и любая перебранка таила в себе опасность (мало ли что!) спровоцировать массовые волнения. Несомненно, первосвященник и римляне хотели их избежать любой ценой.

— И поэтому приказали его схватить.

— Вероятно, они допросили «нарушителя порядка» и поняли, что имеют дело с одним из тех одержимых, что могут принести осложнения. Поэтому следовало принять превентивные меры во избежание возможных хлопот аккурат в Песах. Велено было задержать и устроить скорый суд в рамках Закона.

— Вот тут-то все и началось: Иисус сказал, что он — Сын Божий, а это было богохульство, достойное смертной казни. Это и случилось.

Португальский ученый решил поправить собеседницу.

— Это не совсем так. Правда, опираться мы можем на Евангелие от Марка, который приводит ключевой диалог между первосвященником и Иисусом в стихе 14:61–64: «Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти».

— Именно это я и говорила: богохульство привело к смерти, — настаивала Валентина.

— Вряд ли, — покачал головой Томаш. — Во-первых, там, на суде, не было никого из апостолов. Все, что мы знаем, — это слухи. Во-вторых, если сам человек объявлял себя Мессией, то смертная казнь ему не угрожала. В-третьих, и это гораздо важнее, богохульство наказывалось побиванием камнями. Но Иисус не поэтому умер, правда?

Теперь инспектор показала свое распятие на цепочке.

— Ответ вы хорошо знаете.

— Вот-вот! В этом-то вся соль: Иисус был распят. Да будет вам известно, этот вид казни был римским, а не еврейским и применялся по отношению к врагам Рима. Следовательно, его распяли вовсе не за богохульство, а потому, что сочли весомой угрозой. В 15:25–26 Марк дает нам это понять: «Был час третий, и распяли Его. И была надпись вины Его: Царь Иудейский», то есть посчитали, что титул «царь иудейский» представляет опасность для римского цезаря — единственного владыки, который вправе был назначать правителей Иудеи. Вот почему Иисус был распят! За то, что посмел бросить вызов самому цезарю!

— Ах, вот в чем дело…

Они пошли дальше к своим номерам, но у ближайшего же фонаря Томаш снова стал искать в Библии очередную цитату.

— Заметьте, как Марк описывает смерть Иисуса в стихе 15:37–38: «Иисус же, возгласив громко, испустил дух. И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу», — он оторвал взгляд от книги и обратился к итальянке. — Завеса в храме разодралась надвое? О какой завесе говорит Марк?

— Полагаю, о той, что отделяла Святая Святых.

— Вы абсолютно правы. А теперь давайте зададим себе самый важный вопрос: «Почему Марк связывает смерть Иисуса и момент, когда эта завеса разодралась?

Даже в полумраке было видно, что ответа у Валентины нет.

— Откуда я знаю…

— В Евангелии от Иоанна мы можем найти объяснение в стихе 1:29, где описывается встреча Иоанна Крестителя и Иисуса: «На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира», — историк посмотрел пристально на собеседницу. — Вы поняли?

— Хм… Нет.

Томаш глубоко вздохнул, почти расстроившись: после такого подробного изложения оставалось только сделать логическое заключение.

— Первосвященник приносил в жертву на Йом Киппур ягненка во искупление всех грехов как своих, так и народа, и во имя всеобщего спасения. Иисус умер на еврейскую Пасху, когда и приносится жертвенный Агнец, который берет на Себя грех мира.

Инспектор от удивления застыла с разинутым ртом.

— Теперь все ясно!

— Евангелисты убеждают нас, что Иисус был Агнцем Божиим! Своей смертью он искупил грехи человечества, как жертвенный агнец это делает с грехами евреев. И только в этом смысле, подчеркиваю, его смерть означает наше всеобщее спасение. Подобная интерпретация смерти во спасение возможна только в контексте иудейской веры. Необходимо знать, что такое Йом Киппур, Песах и иудейская религия, чтобы понять, исходя из каких соображений его последователи, а все они евреи, толковали его уход как акт спасения.

— Вот все и прояснилось! — воскликнула итальянка и тут же осеклась. — А завеса в Святая Святых? Она откуда взялась в этой истории?

— Это еще одна важнейшая богословская ссылка, понятная все в тех же рамках иудейской религии. Завеса, как известно, отделяла Святая Святых от остальной части храма, то есть отделила Господа от чад Его. На прощение же Его можно было рассчитывать только после того, как на Йом Киппур первосвященник откинет завесу и войдет внутрь для жертвоприношения ягненка. Но, умерев на Пасху, когда приносится в жертву агнец, Иисус стал Агнцем Божиим. Когда Марк сообщает, что завеса в храме разодралась, как только из Иисуса вышел дух, он утверждает, что тем самым перестала существовать преграда между Господом и Его чадами. Таким образом, Бог становится доступным всегда, а не только в момент жертвоприношения в храме на Йом Киппур. Смерть Иисуса принесла искупление для всего человечества.

До номеров оставалось метров десять. Они двинулись к ним, но у Валентины еще оставались вопросы.

— А завеса действительно разодралась?

Томаш засмеялся.

— Конечно же, нет. Во всяком случае доказательств тому нет. Это чистой воды теология. Евангелисты пытаются извлечь иудейский смысл из неожиданной смерти человека, называвшего себя Мессией. Обращаю еще раз внимание на то, что смерть Иисуса может быть понята исключительно в иудейском контексте. И именно ее интерпретация, сделанная последователями Иисуса, обозначила первую линию водораздела между иудаизмом и христианством. Вот почему я сказал, что жизнь и поучения Иисуса не стали основой христианства. Вероятнее, ему никогда даже в голову не приходило создавать новую религию. Он был, повторяю, иудеем до мозга костей.

— Из чего следует, — подвела итог итальянка, — что христианство не зиждется на жизни и учении Иисуса.

— Так точно. Только на его смерти.

Они подошли к двери номера Валентины. Она вытащила из сумки пластиковую карточку, заменявшую «старорежимный» ключ, и вставила ее в замок. Дверь открылась, но, прежде чем войти, итальянка оглянулась.

— Все это на самом деле очень интересно. Но надо быстренько привести себя в порядок. Так что встретимся через пятнадцать минут в ресторане, ладно?

— Да. Наш израильский товарищ уже ждет в «The Arabesque».

— Тогда пока!

Томаш, однако, придержал рукой дверь и лукаво проворковал.

— И вы даже не приглашаете меня зайти на минутку?

Валентина дернула легонько дверь к себе, но, прежде чем закрыть ее, съехидничала.

— Вы заглядываете в мою комнату? Как вы посмели — это же Святая Святых. А это, — она погладила дверь, — завеса. Насколько я понимаю, первосвященником вы, — ткнула она пальцем португальца в грудь, — не являетесь, правда? Так что держите себя в руках!

Томаш изобразил обиженного щенка и повернулся, чтобы идти к себе, но не удержался от еще одной просьбы.

— Наденьте что-нибудь красивое. И sexy…

Итальянка с выражением оскорбленной невинности произнесла:

— Вот дурачок!

И хлопнула дверью.