— Прошу прощения…
На пороге моей палаты мнется рахшаса, которую я узнаю спустя несколько мгновений неудобной заминки. Мередо? Миридо? Как её звали-то…
— Да? Что-то случилось?
— Нет… да… простите… моя… моя подопечная… вы помните, тисса Сершель?..
Сершель не заходила ко мне все эти дни, и я волновалась, но когда Шерша упомянула распределение, просто решила для себя, что ее уже забрали — думать, что она просто так не приходит, было слишком обидно.
— Конечно помню. Что-то случилось?
— Тисса не выходит из комнаты… отказывается от еды и не прошла вовремя тестирование… меня она не слушает, но может… может вы поговорите с ней?..
Не выходит из комнаты?.. Кажется, я догадываюсь, в чем дело… слишком хорошо успела ее изучить, чтобы придумывать то, чего не может быть, а значит…
— Да, конечно. Поговорю.
…если она мне откроет, конечно же.
— Сершель, это я. Мы можем поговорить?
Рахшаса мнет лапки за моей спиной, а я почему-то чувствую себя воспитательницей в детском саду. За дверью тишина, но тут такая шумоизоляция, что будь там оргия — мы бы не услышали. Говорю я в специальный динамик, который отжимается кнопкой.
— Сершель? Я беспокоюсь за тебя. Давай ты выйдешь к нам?
Ноль реакции. А вдруг она… нет, на ней же браслет…
— А вскрыть эту дверь никак?..
— Боюсь, это травмирует ее еще больше. В ее психике я нашла… кое-что очень плохое, связанное с…
— Не продолжай. Сершель! Я уже сержусь на тебя! Хватит прятаться, а ну…
Я не успеваю закончить, как дверь распахивается, и на пороге появляется наша зеленушка — вся словно прозрачная, с мутными склерами. Щупальцы словно не держат ее, и она стекает на пол, подкручивая их колечками к животу, пряча лицо. Это еще что за…
— Тиссая… тиссая, я приношу свои извинения… всей крови моей и моей семьи не хватит, чтобы покрыть этот позор…
Так и знала.
— Встань, пожалуйста. Сершель, встань.
— Я не могу стоять перед тиссаей.
— Я говорю тебе встать. Почему не слушаешься старшую?
Это работает. Она медленно поднимается, и тогда уже я наклоняюсь и ищу ее глаза. Делаю глубокий вдох… главное, чтобы голос не подвел…
— Я запрещаю тебе считать себя виноватой. Я запрещаю тебе отказываться от еды, лечения и распределения. Поняла меня?
Робко шелестят щупальцы на полу.
— Поняла?
— Да, тиссая…
— Вот умница. Не огорчай свою рахшасу.
— Да.
— Выбери себе самую лучшую планету.
— Да.
— И обязательно стань там счастливой.
— Д…да?..
— Ты споришь со мной?
— Не смею, тиссая.
— Что тебе нужно сделать, повтори сама.
— Слушаться рахшасу, выбрать планету… и… стать… счастливой…
— Молодец.
Я позволяю себе дотронуться до ее макушки — она прохладная, немного колется чешуей. Это очень личный жест для их расы, показывающий глубокую привязанность. Им нельзя разбрасываться легкомысленно, но мне кажется это самым правильным в этот момент.
… К счастью, я не ошиблась. Сершель прошла свое тестирование, ее результаты были готовы буквально на следующий день. Через три ее уже забрали к себе представители расы, что не имеет своих особей женского пола и чтит всякую как божественное проявление сути вещей. Мы попрощались на платформе — скомкано и как-то неловко… но это всяко лучше, чем оставить как было.
— Она вам очень благодарна… и я тоже… большое спасибо…
Рахшаса, похожая и непохожая на Шершу одновременно, светит на меня своим перламутром в глазах. Я неловко улыбаюсь в ответ.
— Да было бы за что…
Иногда мы помогаем другим, когда на самом деле хотим и не можем помочь самим себе.