Право на выбор (СИ)

4-11

— Вот, возьмите… Одеяло? Сейчас, одну секунду…

Руки движутся автоматически, улыбка приклеилась к губам намертво — кажется, старые привычки только и ждали, чтобы выползти из погребов сознания наружу, занять свое место… как давно это было? Кажется, в другой жизни… но я приветливо улыбаюсь, слегка кланяюсь… Оставить на поверхности лишь эту личину — а самой спуститься вниз, по лабиринту спутанных мыслей…

— Ты что-то сама не своя…

Я вздрагиваю, поднимаю голову — Грида смотрит сочувственно. Да уж… от нее ничего не скроешь. Девушки из дарган закатывают глаза, чуть слышно перебрасываясь “неженками”, но уйримку это волнует мало — она вся чуть мерцает, и внутри становится так легко… так спокойно… так…

Так, стоп.

— Что это было?

— А… извини… я должна была спросить разрешения…

— Я не сержусь, но… что это было?

— Я же могу влиять, помнишь? Это один из видов влияния… Тебя что-то беспокоит, да? Так сильно, что это всю тебя искажает…

Не что-то.

— Все в порядке.

Она смотрит укоризненно — ну да, кого я пытаюсь обмануть? — когда подходит новая группа пострадавших и отвлекает нас друг от друга. Я возвращаюсь к работе, в глубине души благодарная уйримке за непрошеную помощь.

Клубящиеся над головой тучи собирают настороженные взгляды сотен туров, что денно и нощно на главной площади Рум'ры проводят все свое время. До меня долетают обрывки разговоров: кто-то сетует о разрушенном жилище, кто-то — о погубленном хозяйстве… А есть те, кто просто сидит и молчит, глядя в одну точку, но молчание это звучит громче всего. Познавшие горе однажды безошибочно узнают его беззвучный голос в других… они приносят им еду и воду, мягко уговаривают поспать…

— Слышала? У Римы вся семья…

— Да хранит Серменара их путь на дальний небосвод…

— Без них и праздник Отчего огня не праздник.

— Да станут ли проводить его…

— Верно… не до веселья после таких дел…

Дарган негромко переговариваются, ласково что-то щебечет уйримка — к ней инстинктивно или осознано тянутся за утешением, а я тянусь к пластиковым коробам — вскрыть и вытащить новую партию одеял — когда жаркое и жадное, колючее оцепенение вскрывает шейные позвонки, вливается, растекается по всему телу… я не вижу — я чувствую. Вскочить на ноги — больно, балка!.. — и увидеть.

Мар.

Он идет ко мне, шаг его все шире, все резче, он становится все больше, все ближе, вытесняя все, вытесняя всех… Я успеваю только руки протянуть ему навстречу, когда ноги отрываются от земли, когда все тело — к телу, тяжело и надсадно дышащему, сердца в груди его — на разрыв, руки сжимают — на разлом. Я обхватываю его своими, не пытаюсь дышать, принимая и впуская его отчаянную силу всей мякотью тела. Вернулся… вернулся… как я скучала, боже… как скучала…

— Эй, ты ей ребра сломаешь!..

Ломай.

Словно слыша мысли, не голоса, он сжимает руки еще крепче — кажется, и правда сейчас что-то треснет — а потом медленно разжимает, я сползаю по его телу вниз, встречая онемевшими стопами землю, поднимаю голову…

Ох, твою ж мать…

В глазах песок, все тело сотрясает, крутит, изнутри выворачивает наружу… Ладони — к лицу, широкому, пылающему чернотой угольных вен.

Я люблю тебя.

Рычание в губы, давление, жжение, искры из глаз, жар и стылый, колючий холод, свист и смех за спиной… все смешивается в круговорот, в круговерть, в центре которой — мои ладони на его лице.

— Вернулся…

— Вернулся.

— Больше…

— Никогда.

Раш’ар.

Он ведь знал, что так будет. Знал с самого начала. Но одно дело знать, а другое — видеть.

Туры перебрасываются смешками, улыбками — зрелище страстного воссоединения многим поднимает настроение. Стоящие рядом с ним воздерживаются, но несказанные слова порой громче и больнее сказанных.

Он стоит — уйти больно, подойти больно, всё, шерхи драные, больно! Смотреть или не смотреть, знать или не знать, быть рядом или быть вдалеке — все превратилось в пустыню Дер’керрат, где нет ничего, кроме песка и многотонного, ослепляющего жара Шерхентас.

Если просто поджечь тело… будет ли оно страдать так же?..

Сочится по ставшему дыбом хребту, сочится по груди… онемевшие руки слушаются с трудом… Оторвать бы их… да выбросить…

Ничего, скоро сами отвалятся.

Нет, хватит. Хватит смотреть, иначе потечет уже из глазниц. Хорош же он будет… если прямо тут… у всех на виду… у нее на виду…

А ведь на секунду показалось… на одну шерхову секунду показалось… когда она смотрела напряженно, испуганно…

Правильно. А теперь она плачет и губами касается лица другого.

Хватит. Отвернись.

Зачем? Ты ведь и не на такое смотрел.

Глаза выжечь… мозги расплавить… лишь бы никогда больше не вспоминать…

Почему не ушел? Почему сейчас не уходишь? Может, потому…

Заткни пасть. Просто. Заткни. Пасть.

… что тебе понравилось на это смотреть?

Из груди вырывается что-то почти беззвучное, но кулак зажимает рот быстрее, чем он успевает подумать. А, шерхи… так еще хуже… убраться с площади, убраться, живо, живо, живо! Плевать, кто что подумает или скажет, какая теперь разница, какая разница!..

Мерзко, да?

Все нутро выворачивает наизнанку, воздух щекочет внутренности — но ему не до смеха. Чудовище внутри склабится, потирая черные лапы, чудовище довольно.

Чудовище знает, что не ошиблось.