Право на выбор (СИ)

2-13

Ночью я само собой не сплю — и Мар не спит тоже. Когда я выглядываю вниз, он сидит по-турецки на полу, голые руки на коленях — они все черные от переплетения вен… вспоминая, какой горячей была его рука, я поражаюсь — как можно выносить такой жар и оставаться в сознании?..

Это другая раса, напоминаю я себе. У него двойное сердце, четырехкамерные легкие, бронированный хребет, и вообще весь он считай бронированный: кожа у туров толще древесной коры. Он сильный, он роруку голову оторвал голыми руками… Все будет в порядке… все будет хорошо… все…

Я сжимаю руки, пальцы душат друг друга так, что еще немного — и переломятся. Господи… если слышишь здесь, на Тавросе… пожалуйста… пусть завтра все кончится хорошо.

Мар не ошибся — к счастью или сожалению — и к назначенному времени собирается если не весь город, то его треть. Плато окружено высокими скалами, словно дно чаши ее стенками; жители Рум’ры рассаживаются на камнях, легкий возбужденный гул повисает в воздухе вместе с удушающим маревом. На меня, сидящую у самого подножья, косятся по-разному, но в голове звенит так, что я едва ощущаю все эти взгляды.

Мар стоит посередине, по пояс обнаженный, яркий полуденный свет обливает его застывшую фигуру. Черные жгуты вен виднеются под кожей, обвивая руки и шею, темной паутиной проступая на спине и груди… Он стоит неподвижно, сжимая в опущенной руке лезвие.

Сегодня кто-то умрет от этого лезвия — и я буду на это смотреть.

Перед глазами плывет от жары, от ужаса… прыгает колено, дрожь бродит широкими шагами по всему телу… Скорей бы все началось… скорей бы началось и закончилось… вот бы закрыть глаза — и открыть их уже вечером, когда все уже позади… Я хочу этого так сильно, что чувствую почти облегчение, когда на площадку выходят противники. Мар не меняет позы — но исходящим от него напряжением можно захлебнуться.

— Не бойся, девочка. Мар очень силен.

Я чуть не подпрыгиваю на месте — дор Шаррах сидит рядом и умиротворенно улыбается. Когда он подошел? Как я не услышала?.. Хотя сильно ли я прислушивалась?.. А старый тур между тем беспечно продолжает:

— Давненько уже не проводился у нас Тур’шернар… Лет семьдесят наверное… Последний как раз из-за моей матери. Красивая была женщина, из расы уйримов… Тогда восемь туров бились за нее — все полегли, кроме отца. Ну, иначе и быть не могло…

Я представляю на месте двоих целую толпу, и мне становится дурно.

— Он… он правда победит?

— Конечно, милая. Маршаллех опытный воин. Эти двое еще сосали мать, когда он уже взял в руки ярган. У них даже вдвоем нет шансов. Ну, раз все собрались…

Дор Шаррах поднимается — и возбужденный гул стихает. Становится так тихо, что один только ветер в древесных кронах слышен да скрип их стволов. Я едва слышу даже это — так в ушах шумит кровь.

Старый тур выходит на площадку под палящий свет и становится между Маром и его противниками. Те в руках держат точно такие же лезвия и выглядят как братья-близнецы… они что… и правда будут двое на одного?..

— Зачем вы пришли на плато? — голос старого тура звучит как горн, низко и грозно.

— За правом на Шер-аланах, — нестройно отвечают те двое. Мар молчит, пока дор Шаррах не поворачивается к нему.

— Стоять за Шер-аланах.

— Что вы принесли с собой?

— Свой ярган и свою ярость.

— Свой ярган и свою силу, — ответы Мара отличаются, но никого это не беспокоит.

— С чем вы уйдете отсюда?

— Со смертью или Шер-аланах.

— Со своей Шер-аланах.

Дор Шаррах кивает и поднимает ладонь к небу.

— Тогда быть Тур’шернар, и Шерхентас ему свидетель.

Он отступает… туры поднимают оружие… двое на одного, черт возьми, все-таки двое на одного!.. так что, можно?!

— Тише, девочка. Не бойся. Просто смотри.

Как я могу не бояться…

… Ведь чудовищные лезвия в руках туров превращаются будто в бумажные — так легко и быстро они движутся… Я едва вижу движение, а его уже смещает следующее через одно. Один за другим они наносят удары, с двух сторон, Мар парирует, пинком отправляет одного на каменистую россыпь… спустя мгновение тот подскакивает и снова нападает сбоку… они кружат вокруг него, как волки вокруг медведя, быстрые, свирепые — но Мар быстрее.

Первая кровь проливается меньше чем через минуту. Один из противников начинает прихрамывать, становится медленнее, и Мар этим тут же пользуется — отражая атаку одного и отбрасывая его в сторону, одним взмахом рассекает туловище второго поперек. Он замирает… темная полоса по телу его ширится, расползается… он шатается и падает лицом в камни — чтобы больше уже не подняться… У меня на мгновение немеют руки и стопы.

Так… быстро…

Второй оказывается проворнее и не подставляется долго, держит дистанцию, пробуя её короткими выпадами… Один из них все же достигает цели — и на боку у Мара появляется темный росчерк. Меня мутит и душит одновременно, глаза слезятся — каждое движение, каждый взмах и разворот словно проходят сквозь меня, словно я стала землей, на которой они бьются, воздухом, которым они дышат… Течет черная кровь по боку у Мара, заливает бедро, но медленнее он не становится, он достает противника раз, второй, третий… тот уже не может уклоняться так ловко, он пропускает все больше и больше и наконец роняет ярган после того, как лезвие Мара обрывает сухожилия у него на руке.

Застывают туры, застывает земля и небо.

Противник Мара улыбается сквозь заливающую лицо его черную кровь.

— Дор… не медли…

Мар поднимает ярган… он же не может уже сражаться… зачем его добивать?.. Зачем…

Короткий взмах — и тело медленно оседает на камни. Тянется кровь с потемневшего лезвия.

Бой окончен.

Я тупо смотрю на тягучие капли-нити… Дор Шаррах поднимается, идет на площадку… что-то говорит Мару… Тот ищет глазами меня и находит.

Все… закончилось? Правда?..

Я пытаюсь улыбнуться, когда звучит голос — раскатом по всему плато.

— А со мной поборешься… Мар?

Лицо тура страшно искажается, когда он поднимает голову. Я оборачиваюсь — по камням с оружием в руках спускается… Раш’ар, кажется?.. тот его друг, которого я надеялась больше никогда не увидеть. Он спускается по камням, и лицо Мара похоже на эти камни — темное и неподвижное.

— Раш… — шипит-свистит его горло.

Проходя мимо меня, тот улыбается — как будто виновато — и произносит:

— Прости. С этим невозможно бороться, — и выходит на площадку. На голой спине его я вижу паутину черных вен — такую же, как и у Мара.

Тот быстро берет себя в руки, его лицо больше не выражает ничего. Он поднимает опущенный было ярган и кивает старому туру, не отрывая глаз от нового противника. Дор Шаррах медлит, но все же сквозь заминку задает все те же вопросы, а я едва слышу ответы: от отчаяния в голове пульсирует. Что происходит? Что, мать твою, тут происходит?! Они же друзья… вроде бы… как они могут… как они могут… И главное — из-за чего?.. В животе сворачивается гадюка, жалящая внутренности. Если бы я знала… если бы только знала…

Звон лезвий высекает искры у меня в голове, от них тлеет внутри, опаляя жаром и сжирая в легких кислород. Этот поединок в сравнение не идет с предыдущим — они вламываются друг в друга, отлетают и спаиваются снова, обмениваются удар за ударом, чередуя взмахи клинков и рук, мгновенно меняя плоскость… крошится камень под босыми ногами, дыбится утолщенный хребет, слышен не то рык, не то вой… Меня тянут за плечо наверх, выше, я не двигаюсь с места, я не могу отвести глаз от урагана гнева и боли, что с каждой секундой, с каждым ударом становится все свирепее…

В какой-то миг они разлетаются снова, застывают тяжело дышащие — и у меня рушится все внутри. На груди Мара — перекрещенное, темное, тягучее… Он прерывисто дышит, не сводит глаз с противника, и глаза эти страшнее чем раны на груди. Он перехватывает лезвие поудобнее… бросается вперед — и почти сразу пропускает удар рукоятью в висок. В ушах у меня — гул, гомон, звон, в груди — черная голодная бездна распахнула пасть.

Он не может проиграть. Он же обещал… обещал мне… говорил поверить в него, и я поверила… я должна верить в него… я должна смотреть… я не могу отвернуться… я не могу…

Что я могу?

Бой возобновляется — и перевес в сторону Раш’ара становится очевидным настолько, что даже мне, не успевающей за половиной движений, это понятно.

Что… я могу сделать?

Только смотреть? Только верить в него? И все?

Раш’ар пропускает в плечо, теряет равновесие, но быстро восстанавливается — и вот уже Мар прячет за спину левую руку.

Только смотреть и верить? Разве для этого я выбирала его?

Нет.

— Остановите бой.

Дор Шаррах, напряженно следящий за схваткой, поворачивается ко мне не сразу.

— Что?..

— Остановите этот чертов бой!.. Вы же можете его остановить?!

— Да, но причина…

— Есть причина.

Старый тур смотрит пристально — что смотришь, останови их уже! — а потом поднимается с места и выкрикивает:

— Шер’ра-тарух! Остановитесь сейчас же!

Оба тура замирают, поворачиваются в нашу сторону… Поворачивается на меня и дор Шаррах с нечитаемым лицом… я чувствую взгляды сотни зрителей, они ползут по коже, как орда насекомых.

Я втягиваю воздух… только бы голос не задрожал… только бы не сорвался… только бы оказался достаточно громким…

— Право на круг! Я требую… право на круг!

… потому что такие вещи нельзя говорить тихо.

Старый тур выдыхает удивленно, обводит меня взглядом… а потом поворачивается к толпе и зычно выкрикивает:

— Шер’ра шан’тарнум!

Гомон катится по скалам, как морской прибой. Я не смотрю на Мара — я не выдержу его взгляд. Он обжигает лицо, обжигает тело… если взгляну — расплавлюсь к чертовой матери.

— Этого… достаточно?

Дор Шаррах медленно кивает.

— Вполне.

Меня трясет с ног до головы, и я почти падаю на камни и наконец нахожу в себе смелость посмотреть на Мара. Тот стоит, весь залитый кровью… его противник ранен тоже, но далеко не так серьезно… Мар стоит и смотрит на меня — так, что я хочу навсегда исчезнуть из этого мира.

А потом он закрывает глаза и падает.

— Бой окончен! Врача!