Право на выбор (СИ)

4-4

— Шин’камрин… шин’камрун… шин’камран…

— Шин’камраан. Последний слог долгий.

Я вздрагиваю.

— А… Спасибо.

Раш’ар молча кивает и возвращает взгляд к своему планшету. Когда он вообще вернулся?.. Я нарезала овощи к ужину и параллельно повторяла глагольные формы, так что в принципе неудивительно, что не расслышала хлопок входной двери…

Мара еще нет, и эхо прежней неловкости и напряжения отнимает проворность рук. Раш ведет себя смирно, практически беззвучно… он просто есть рядом, как тень прежнего своего присутствия, громкого и раздражающего… как оказалось, я даже немного привыкла к этому раздражению, а иначе с чего бы мне так пусто и так… стыдно?..

Это не моя вина. Это не моя вина, что он ощутил во мне Шер-аланах, не моя вина, что его вены чернеют каждый раз, когда он меня видит, это не моя вина…

Пиликает дверь; на этот раз я не упускаю звук, поспешно иду на него встречать Мара, и по лицу его сразу понимаю: что-то случилось, что-то нехорошее — потому что оно совсем ничего не выражает.

— Мар?..

Он тяжело вздыхает, колет глаза усталая улыбка.

— Не волнуйся. Сейчас расскажу.

—..Ладно.

Раш беззвучной тенью поднимается и следует за мной на кухонный остров, помогает накрывать на стол… делая избегание близости явным, но не нарочитым, он все время где-то рядом. За столом он почти всегда молчит, но никогда не уходит первым, всегда встает после Мара… Что же он все-таки ему сказал… какое такое чудо так вправило ему мозги, что теперь иногда кажется — лучше бы немного выправило обратно…

Ужин проходит в тишине — я глотаю почти не жуя от беспокойства и выжидательно смотрю на тура; тот наконец поднимает глаза, почему-то долго и очень внимательно смотрит на Раша… а потом говорит:

— По делу о нападении на корабль миртош будет слушание. Через три дня. Меня вызывают в качестве свидетеля для дачи показаний.

Ох.

— Это… надолго?

Снова внимательный взгляд на Раш'ара — тот не отвечает на него, смотрит прямо перед собой, беззвучный и как будто безжизненный… но я хорошо научилась отличать маски от лиц.

— На неделю минимум… пока доберусь до Миртоса, пока слушание, пока обратно… если за одно заседание не решится дело — а оно, скорее всего, не решится — придется остаться подольше.

— А я могу… полететь с тобой?

Опять переглядки… на этот раз уже обоюдные…

— Это не запрещено… но тогда и Раш должен лететь, а у него… сложности с вылетом.

— Почему это?

Молчание — красноречивее любых слов.

— Раш?

— Полгода назад я… — говорит тур неохотно, — проштрафился. Теперь у меня запрет на вылет с планеты на полтора года.

— Проштрафился?

— … Полез в драку со старшими по званию.

— По поводу?

— Да так…

Настаивать дальше мне кажется неправильным. Подрался и подрался. Как будто я что-то новое узнала о нем…

Я поднимаю на Мара взгляд — и тону в его тоскливом беспокойстве. Взять меня с собой он не может, оставлять тут с Рашем… да мне самой не по себе оставаться с этим туром так надолго одной… а вдруг он опять…

— Хочешь, клятву принесу? — произносит Раш чуть раздраженно, и вместо ответного раздражения я отчего-то чувствую почти облегчение: надо же, ожил.

Мар выдерживает молчание, а потом бросает негромкое, но тяжелое:

— Не надо.

— Когда тебе лететь? — спешно спрашиваю я, предотвращая не начинающуюся даже ссору.

— Завтра утром рейс.

— Уже завтра…

Горечь по языку течет в горло, и желудок сжимается тоскливым холодом. Завтра… и как минимум неделя… когда у нас только-только что-то стало ладиться… Ладно. Это всего лишь одна неделя, разлученные обнимаются крепче…

Увлекая и отвлекая себя мыслями, я все равно ношу камень в груди — не вынуть, не выбросить этот камень, выросший из сердца, охоложённого скорой разлукой. Я почти не сплю ночью, Мар не спит тоже, мы лежим в темноте и переговариваемся мягкими медленными движениями, легкими касаниями… целуя воздух в миллиметре от тела, мы касаемся глубже поверхности кожи, касаемся куда дальше и куда интимнее, чем раньше. Мы словно проваливаемся в подобие транса, в котором руки движутся в ритме синхронного дыхания, мой выдох — его вдох. Мы лежим обнимаясь, пока горизонт не проступает из темноты ночного молчания алой полосой безудержного утра.

— Я буду на связи круглые сутки, если что — пиши или звони.

— Ладно.

— Если что-то экстренное — дор Шаррах поможет, я с ним договорился.

— Хорошо…

— Насчета Раша не переживай, он тебя не обидит.

— Не буду.

— Все будет хорошо. Я вернусь через неделю, максимум — дней десять. Мои показания далеко не самые основные.

— …почему нам с тобой можно разлучаться… а с ним — нет?

Мар вздыхает тяжело и как будто устало.

— Потому что я еще выдержу такую разлуку… а он уже вряд ли.

Я вспоминаю черные вены на шее у тура, кажется тронь их — лопнут. На шее Мара они побледнели давно и теперь едва угадывались под кожей.

— Я буду скучать…

— Я тоже. Ну, чего ты… ох, предки… иди сюда…

Долгие прощания — долгие слезы. Мне становится чуть легче, когда Мар уходит — ведь теперь я жду не отъезда, а возвращения. Какое-то время я все равно брожу по дому, бестолково и бессмысленно перекладываю вещи с места на места. Пытаюсь сообразить завтрак, но ничего не идет в голову, все мысли упираются в глухую бесцветную стену. Но постепенно, шаг за шагом, в голове выстраивается подобие порядка, шестеренки начинают шевелиться, пусть и со скрипом. Я нахожу в планшете календарь, отмечаю день возвращения Мара, пусть и знаю его пока только примерно. Это ничего, ведь на первых порах хоть какая-то определенность — уже облегчение.