Право на выбор (СИ)

3-13

Маршаллех.

Она засыпает быстро — тихое дыхание касается кожи, мерно и едва ощутимо бьется маленькое сердечко. Когда рахшаса показала, какого размера у человека сердце, он сначала решил, что это шутка — как что-то такое маленькое и хрупкое на вид может быть сердцем?.. еще и только одно…

Рахшаса не шутила. Рахшаса серьезно предупреждала — люди маленькие. Люди — хрупкие. Их кости легко ломаются, а ткани — рвутся.

И он убедился в этом еще раз.

От голодной черной жажды и следа не осталось — её смыл волной тихий холодный ужас, чтобы затопить потом океаном стыда. Чем только думал… точно не головой… как можно было позволить ей… явно одуревшей, не понимающей… но почему его выделения так сильно действуют? Может, просто чувствительна?.. Тело само собой напрягается, рождая повсюду колющий жар. Одних воспоминаний ему хватит на неделю, пока будет у нее заживать, а потом…

А что потом?..

— Я хочу попробовать еще раз.

Это безумие. Это невозможно, и они только что в этом убедились.

Мягкое, тесное… так обхватило, так сжало…

В груди — стон, которому он не может позволить вырваться.

Дрожащее… нежное…

Шерхи его раздери. Это невозможно.

Лежать рядом с ней — словно на иглах, и кончики их рисуют на его спине карту континента. Он в жизни сейчас не заснет.

Он осторожно перекладывает спящую на постель, укрывает… отводит от лица влажные волосы… Нужно полотенце… чтобы не застудилась во сне…

— Люди часто болеют. Мы поработали с ее иммунной системой, но этого может быть недостаточно.

Он спускается вниз — и успевает выставить блок и принять удар предплечьем.

— Рехнулся? Ты, шерхов сын, рехнулся?

Раш’ар стоит в полутьме и тяжело дышит, весь опутанный следами Шер-минар. Он опускает руку и почти сразу делает шаг назад, словно брезгует дышать с ним одним воздухом.

— Ты что с ней делал?

— Тебя не касается.

— Еще как касается. Она и моя Шер-аланах, если ты вдруг забыл.

Как будто это можно забыть.

— Она не пострадала.

— Сегодня нет — а завтра ты доведешь дело до конца?!

— Ты за кого меня держишь? Думаешь, не справлюсь с Шер-руна? Мне не двадцать. И даже не тридцать. А вот ты… ты, кажется, не справляешься…

Раш’ар отступает еще на шаг — непроизвольно — и тут же вскидывает голову, скрещивает руки на груди. Делает вид, что ни при чем… а сам, когда их не было дома…

— Ты думал, я не узнаю, чем ты занимался в спальне?

— … и что? Что ты мне сделаешь?

— До тех пор… — Мар медленно приближается, Раш’ар весь щерится, дыбится хребет, — пока она в порядке, я ничего не сделаю. Но если ты будешь доставлять проблемы… я не посмотрю на закон, Раш. Я переломаю тебе ноги и вышвырну за порог.

Раш не дрожит и не трусит — хотя многие бы уже втянули костяные наросты. Раш единственный, кто может поспорить, кто кому сломает ноги выкинет в овраг.

— Ты тоже… не смей причинять ей боль. В следующий раз я не буду стоять и смотреть.

Стоял и смотрел, значит?

— И давно ты стал извращенцем?

— Это ты мне говоришь?

Раш всегда это умел — так выкрутить словами, что и ответить нечего… трепать языком он с детства был горазд, за что часто получал от старших… ведь когда-то они и сошлись именно поэтому…

Когда-то они братались и клялись на крови и камнях, что никогда не предадут друг друга.

Он не спит до утра, до утра не спит и Раш’ар. Мар слышит чудовищную пульсацию пылающей у него в жилах крови и душит внутри неуместное, бесполезное сочувствие. Узнай Раш о нем — вломил бы по лицу и был бы в своем праве.

— Ну как у вас дела?

Как на Западном фронте — без перемен.

— Да как-то… так…

За спиной у Шерши — стеллажи с колбами, в которых мерцают всеми цветами радуги ростки неведомой флоры, бросая блики на пружинки волос. У рахшасы обеденный перерыв, у меня раннее утро — только что оба тура ушли, и дома воцарилась тишина.

Она и до этого царила — если раньше они хоть как-то переговаривались, на бытовом хотя бы уровне, то теперь между ними повисло абсолютное, душное молчание — словно слои спресованной атмосферы.

— Они ссорятся?

— Не ссорятся… но лучше бы ссорились. Молчат как рыбы об лед.

— Может, оно и к лучшему?..

— Что-то совсем не похоже…

— А ты пробовала к ним одинаково относиться?..

— …

— Ох, — Шерша смотрит с сочувствующей укоризной. — Я же говорила…

— Да не получается… Мар… действительно мне нравится. Я хочу быть с ним и… все такое… А Раш’ар… невыносим просто.

— Да, непросто тебе приходится… Кстати, пока помню, может тебе что-нибудь прислать? Капсулы пищевые или еще что-то? Как ты к местной кухне, адаптировалась?

Я с благодарностью хватаюсь за смену темы. Да, адаптируюсь понемногу, но можно прислать еще немного, буду очень признательна. Успокоительные на всякий случай тоже не повредят, да-да, я помню, не больше одного укола раз в два дня… Одежда? Ой, лучше не надо, тут свои особенности климата…

Я отключаюсь и падаю спиной на постель, машинально сжимая свой камушек — последнее время руки просят чем-то играть. Прошло десять дней — все уже давно у меня зажило, но Мар не идет дальше прикосновений руками. Я пыталась намекнуть, говорила прямо — он уперся рогом. Ну вот и как мне с ним, не насильно же? Я пытаюсь представить, как бы это выглядело — и становится смешно.

Ладно, пора и мне собираться — Грида ждет, сегодня она обещала начать изучение символов старой словесности, а они очень красивые…

…Очень красивые — и безумно сложные.

— У меня рука сейчас отвалится, — жалуюсь я спустя полчаса письменных упражнений.

Грида негромко смеется — это надо запретить законом, как действие, направленное на дестабилизацию работы сердечной мышцы.

— Навевает воспоминания. Я тоже первые дни еле разгибала пальцы. Это не обязательно, ты же помнишь?

— Помню, — со вздохом я возвращаюсь к начертанию символа “тур”, в котором больше пятидесяти черточек. — Они все такие?

— Нет конечно. В символе Таврос 84 составных элемента, Миршельнасс — 138.

— О боже…

— Точно хочешь продолжать?

— Хотя бы самые основные и часто употребимые.

— Это разумно.

Я вывожу символы в рядок, высунув кончик языка от напряжения — моторная память помогает запомнить лучше всего — Грида в кресле рядом плетет нитяное кружево. Я принесла свое с собой — не ладились узелки и, кажется, я все перепортила…

— Скажи, — обращается ко мне девушка, когда я откидываюсь назад и разминаю шею. — Как у вас дома дела? Ты просто так фонишь тревогой… я не могла не спросить… — словно бы извиняется она.

Сегодня все сговорились, что ли?

— Ну… сложно все… Они не ладят… и я не знаю, что делать… И надо ли делать хоть что-то…

Уйримка какое-то время молчит, а потом негромко говорит:

— Я понимаю их чувства… на моей родине практикуют многоженство… и я росла в окружении мачех и множества сестер. Жены моего отца постоянно боролись за внимание, подарки и привилегии, а отец запросто мог манипулировать ими через нас. Было… трудно… постоянная ненависть и ревность. Единственное, что помогало на время сплотиться — это появление новой наложницы или пассии. Тогда мама и другие женщины объединялись, чтобы выжить ее из дома… иногда я думаю, что отец делал это специально, когда ему надоедали склоки.

— Ты предлагаешь мне третьего привести?.. — одна только мысль о еще одном мужчине в доме приводит меня в ужас.

— Нет, что ты, — мгновенно отвечает Грида. — Просто возможно… какая-то общая беда могла бы сплотить их… И если подвернется случай — воспользуйся им.

Общая беда?

Я со вздохом опускаю голову на руки — бед нам еще не хватало…

— Спасибо. Я подумаю об этом.

После издевательств над пальцами мы начинаем издеваться над моим языком, пока я даже на том, что получалось в начале, не начинаю сбиваться. Хороший признак — значит, наговорила достаточно и пора остановиться. Мы прошли уже простые бытовые фразы о природе-погоде, фразы экстренные Грида заставила меня застолбить в первую очередь, и начали разбирать лексику-грамматику по темам — как если бы я учила любой другой земной язык, принцип и подход тот же самый… Сколько раз я это уже проделывала?.. Английский, испанский, арабский… китайский начала, да не сложилось… не успела…

— Ты быстро схватываешь, прямо на лету.

— Да где там…

— Нет, правда… Я учила еще несколько переселенок, давно уже конечно… У них дело шло куда медленнее.

Я украдкой почесываю нос, пряча самодовольство.

— Ну вот, сейчас расслаблюсь и перестану стараться.

— Очень в этом сомневаюсь, — улыбается девушка. — Не в твоем характере, насколько я успела его узнать.

Домой я возвращаюсь веселее, чем уходила — узелки распутались и легли ровно, в корзинке у меня новый моток ниток, тетрадь, исписанная символами… Попробую сегодня освоить еще и тот, который значит “светило”, один из трех составляющих "Шерхентас"… Потом приготовлю шерки — сладости из фруктового пюре и порошка кореньев, Грида недавно поделилась рецептом… И может почитаю что-нибудь, пока тишина в доме легкая, звенящая и не давит на барабанные перепонки каменными ладонями.

Я останавливаюсь у двери дома, ищу карточку по карманам… успеваю даже найти…

— Ооо, наша малышка вернулась…

… Ну твою же ж мать…