Спустя еще десять минут ругани и манипуляций на грани танцев с бубном — я не сильна в технике, так что все это для меня шаманство и эзотерика — генератор все-таки удается запустить, и в доме загорается свет — тусклый и слабый, но все лучше чем темнота. Раш тащит меня наверх, в прямом смысле тащит, от усталости и слабости меня снова начинает подташнивать — но к счастью, больше не рвет.
— Что за таблетку ты мне дал? — спрашиваю я, устроившись за столом со стаканом холодной воды. Раш садится напротив и листает планшет в поисках дополнительной информации об аварии.
— Это все пилоты у себя держат. Помогает при перегрузках.
— А мне точно ее можно?
— …
— Раш?
— Ну помогло же?
— То есть ты понятия не имеешь, — я не удерживаюсь, и голос звучит слегка укоризненно.
— Шерхи, — он ерошит волосы и смотрит на меня устало. — Тебя трясло и рвало, что еще было делать?
— Не знаю… честно, не знаю…
— Если станет плохо — сразу говори. Но такие капсулы выдают на межгалактических крейсерах, и большинство гуманоидных рас принимает их либо аналоги.
— Ладно… извини, что придралась… и спасибо, что был рядом.
Он кривит губы улыбкой.
— Если надо волосы подержать, я всегда к твоим услугам.
Он отворачивается к планшету, как будто новости обновить, но мне кажется — прячет лицо. Что ты прячешь? Что… и зачем?
— Почему ты… все время это делаешь?
— Делаю что?
— Зубы скалишь? Ну… притворяешься, что тебе все равно, шутишь там, где нужно бы серьезно… говоришь гадости и глупости, когда хочешь совсем другое сказать?
Он молча смотрит на меня, смотрит с лицом непроницаемым абсолютно… что у него в голове? Угадала я или нет? Попала в яблочко или…
Он медленно поднимается, и расстояние между нами сгорает с каждым беззвучным шагом.
— Как думаешь, — произносит он тихо-тихо, — что будет… если такой как я… начнет говорить все, что думает на самом деле? Что будешь делать, малышка, если я перестану притворяться?
— А ты попробуй, — голос почему-то садится, какого черта вообще атмосфера так изменилась? — Попробуй и узнаешь… что будет и что я буду делать…
— Я и так знаю.
— Не знаешь.
Он улыбается снова — она каждый раз разная, эта его улыбка. И сейчас о нее можно руку порезать.
— Давай начистоту. Я честно отвечаю тебе, а ты — честно отвечаешь мне. Идет?
— Идет.
О чем я думаю, господи? На черта мне его честность?
Он становится серьезным мгновенно, вся его напускная бравада стекает с лица потоком воды.
— Не отвертишься. Ты пообещала.
— Само собой.
— Ладно. Тогда спрашивай.
Спрашивать, да?.. а что я вообще… хочу о нем знать?..
Вопрос рождается из чистоты разума — неожиданный даже для меня самой.
— Тогда на поединке… ты правда собирался убить Мара?
Он молчит довольно долго, и у меня есть время подумать — а что, собственно, я буду делать с его ответом, каким бы он ни был? Наконец Раш медленно говорит:
— Я спускался туда… с мыслями о смерти. О своей смерти. Я шел и думал… что умереть от руки лучшего друга… не худшая смерть. А потом… когда дрался… когда он ранил меня… стало страшно. Я не хочу умирать. И тогда не хотел… и сейчас не хочу. Я не собирался его убивать… но я бы наверное смог. К счастью, не пришлось.
Ох.
— Ты сказал… что он твой лучший друг… но сейчас… отношения между вами нельзя назвать дружескими.
— Да что ты говоришь, — ухмыляется он грустно. — С чего бы это?
— Я знаю, это моя вина… и мне жаль, что я стала между вами… я правда… не хотела, чтобы так все обернулось…
Раш тянется рукой — и уворачиваться кажется неправильнее, чем позволить ему коснуться пряди волос, пропустить её между пальцев… маленькое нечто внутри меня вопит истошно, вопит что-то гадкое и дурное… но слушать его я буду потом.
— Это все действительно просто шерхова… кхм… но даже если бы я знал, чем все обернется… все равно бы зашел сюда.
— Ты не жалел об этом? Ни разу?
— Первое время жалел, и очень сильно. Почти ненавидел — и тебя, и его… насколько я вообще могу тебя ненавидеть. А потом…
— Потом?
— Потом понял, что… что все будет бессмысленным, если я буду просто поганить всем жизнь. Ну и кое-кто жирно так намекнул, что будет, если я не прекращу…
— Мар тебе что-то сказал?
— А при чем тут он?
— Ну… после того раза… он тебе что-то говорил?
— Нет, — не врет, выглядит удивленным. — Он мне морду начистил знатно, но… дело не в нем. Стал бы я ради него так стараться…
— То есть, — внутри пузырится, шипит и лопается догадка, — ты все это… только из-за меня? Из-за того, что я… сказала?
— И сделала.
— Тебя так впечатлило показательное самоповреждение? — нет, ну в самом деле, ну не могло же…
— Да, впечатлило! — рявкает он внезапно мне в лицо. — Как можно саму себя вот так брать и резать?! Ты нормальная вообще?!
— Извини…
— Где твой инстинкт самосохранения? Или у твоего вида он отсутствует?!
— Прости, я правда…
— Ааа, шерхи меня растереби… Нет, серьезно, как? Как можно осознанно ранить самого себя?
А вот это уже — тонкий лед.
— Это… не так уж и сложно. Если представить, что рука не твоя…
— Даже слышать не хочу. Хватит. Просто пообещай, что никогда больше не будешь так делать. Если увижу или узнаю, а я узнаю, будь уверена, я тебя…
— Что? — нет, мне правда интересно, что он сделает, он и сам скорее всего не знает, вон как разошелся…
— Я тебя в госпиталь военный сдам. Там вечно медсестер не хватает. Может, ценность жизни усвоишь.
Ценность жизни, да?
Наверное, что-то такое у меня на лице… он вдруг затихает, смотрит внимательно… а потом спрашивает совершенно другим голосом:
— Что с тобой случилось?.. Это ведь… неправильно. Так не должно быть у живого существа.
Сказать или…
— Честность за честность. Ты обещала.
И уже жалею об этом.
Но отступать некуда. Голос звучит как будто чужим — как будто я сама слушаю, а не говорю.
— Я… заболела. Там, на Земле… Сразу не поняла даже… я… начала видеть… и слышать… странные вещи… которых никто другой не видел и не слышал. Я стала делать странные вещи… иногда страшные, чудовищные… а когда наконец добралась до врача, оказалось, что у меня какие-то изменения вот тут, — прикосновение к виску, — и это нельзя вылечить. Можно только сдерживать проявления. И когда казалось, что мир разваливается… боль помогала мне отличить реальное от нереального. Так что ты прав, это… неправильно. Это ненормально, и я сама это знаю. Когда меня забрали на станцию, то это искажение вроде бы вылечили… я больше не вижу и не слышу всякое… так что не волнуйся об этом, я никому не наврежу или… не сделаю ничего странного. Но для меня нет никакой сложности в том, чтобы причинить себе боль сознательно, я не боюсь крови, не боюсь боли… такой во всяком случае не боюсь…
Потому что есть кое-что пострашнее боли…
— Эй…
Например, очнуться на улице и не помнить, как здесь оказалась… не помнить, что делала последние несколько часов и даже — дней… смотреть в лица людей и не отличать их друг от друга…
— А? Извини… задумалась…
Раш молчит, слегка хмурится… потом с непривычной осторожностью спрашивает:
— А твоя семья?
Ааа… черт… так и знала, что спросит…
— Мы… не близки… Мама… родила меня очень рано от человека, которого не любила. С отчимом и сестрой никогда особо не ладилось… а когда заболела, то и подавно… Сестру я могу понять — она просто боялась за своего ребенка, боялась, что я могу… что-то ему сделать… А мама…
Искаженное лицо — как гипсовая маска.
— Не надо было тебя рожать! Чудовище!
— В общем, не думаю, что меня ищут там… на Земле… скорее всего похоронили, перекрестились и стараются забыть, как страшный сон…
Я замолкаю — чувство пустоты там, где жило горькое, плотное, темное, кажется странным и даже пугающим. Я так давно никому не говорила… да я никому по сути не говорила… не знала, как вообще такие вещи рассказывать… и надо ли? Может, не стоило?.. если он сейчас начнет утешать… или жалеть…
Раш потирает подбородок, внимательно смотрит, а потом спокойно говорит:
— Короче, семья на тебя положила… длинный и ржавый?
Я хлопаю глазами как кукла. Что? Что он только что…
— Ну… выходит, что так.
— Ну и к шерху в задницу такую семью.
— Ээээм…
— Тем более, что по итогу ты всех нагнула.
— …в смысле?
— В прямом. Ты вырвалась из серого и загазованного мирка и вылечилась, выжила после столкновения с шерхами, попала на одну из передовых планет Объединения. Дома ты была пустым местом — а здесь живое подобие богини, драгоценная Шер-аланах сразу двоих туров. Твой брачный союз зарегистрировал представитель правящего дома, а местному языку учит принцесса Уйрима, любимая дочь старого правителя. Так что ты всех поимела, ты, которую ни во что не ставили и бросили одну сражаться с ужасной болезнью.
— Подожди-подожди… что?.. какая принцесса? Какой правящий род? Ты о чем вообще?
— О том, — Раш наклоняется и легонько щелкает меня по лбу, — что ты победила. Обошла всех, кто тебя бросил, всех, кто пренебрег тобой. Они конечно не узнают об этом, но знаешь об этом ты.
— Я же ничего для этого не сделала… в этом нет моей заслуги…
— Как и вины в твоей болезни. Понимаешь, что я хочу сказать, бестолочь?
Беспокойная легкость внутри растекается, расползается по телу… прячется по углам… на ее месте появляется что-то новое… чувство, давно уже забытое… и навсегда казалось бы утерянное…
— Капелька самоуважения никогда не повредит, верно?