Врач водит над моим животом тепло пульсирующим устройством, смотрит в него, и лицо его мне не нравится. Не нравится настолько, что в груди скручивается, сжимается колючее и холодное, такое привычное и уже почти забытое за несколько месяцев чувство.
— Что-то… не так?
Тур не отвечает, а я мгновенно покрываюсь липким потом.
— Это… это странно… подождите пожалуйста здесь. Я позову коллегу.
Он выходит, я остаюсь на кушетке, холодея до кончиков пальцев. Руки сами собой обхватывают припухлость живота. Что там в тебе? Чего этот доктор так испугался? Что не так? Ребенок больной? Ребенок с изъяном? ребенок… не сможет…
Нет. Нет-нет-нет-нет. Нет, неправда. Не может, не может, не может, он не может, Мар же такой сильный, здоровый, крепкий…
А ты?
Я… меня лечили на станции… я тоже должна быть здоровой…
Откуда ты знаешь?
Леденящая ясность прокатывается по телу, когда дверь в кабинет открывается, заходит несколько туров… они долго водят разными сканерами по телу, переговариваются полушепотом… у меня сохнут губы, язык, горло, шумит в ушах, и я не понимаю ни слова. Понимаю лишь их озадаченные лица и понимаю их однозначно: с ребенком что-то не так.
Мар. Нужно ему позвонить… он на работе, но обещал приехать, если что…
— Поднимайтесь, пожалуйста. За вами уже выехало сопровождение.
Что?.. какое сопровождение… Куда?..
— Вас доставят в ближайший крупный медицинский центр для дополнительного обследования.
— Что-то не так? Со мной… с ребенком что-то не то?.. — голос прерывается, напрасно я пытаюсь говорить твердо и ровно.
— Вам все пояснят после дополнительного скрининга, — доктор избегает моего взгляда, я поднимаюсь, а кажется — остаюсь лежать.
В ушах — непрекращающийся звон. Я несколько раз набираю Мара, пока жду в холле свое сопровождение неизвестно куда, но он не снимает. У Раш’ара сегодня учения, и он тем более не сможет ответить… Я оставляю обоим сообщение, прежде чем под присмотром трех врачей сесть в крупный кар, напичканный всевозможным оборудованием, явно медицинским — там меня просят отключить все средства связи, чтобы те не повлияли на его работу.
Мы едем целую вечность — туры снова сканируют мой живот, берут кровь и прямо на месте начинают анализировать… от страха меня уже мутит и голова пустеет, достигается такой предел паники и ужаса, что уже ничего не чувствуешь, кроме онемевших конечностей. Меня под руки выводят — хорошо еще, что не выносят — я краем глаза успеваю увидеть высокие дома из стекла, кары, туров… мелькают белые больничные коридоры, а потом — палата. Куча датчиков на животе, он весь ими облеплен, суета, медсестры, каждые пять минут кто-то заходит, что-то смотрит, о чем-то спрашивает… Я впадаю в полное оцепенение, перестаю понимать вообще что бы то ни было…
— Милая, как же тебе досталось…
Пожилая женщина чем-то очень напоминает Гриду. Она сжимает мою руку, и туман в голове проясняется. Горло сжимается, пронзаясь осколками застрявшего в нем стекла.
— Я… мне… что происходит? Мне ничего не говорят…
— Разбираются наши ученые умы… не волнуйся, просто такого случая не было на нашей памяти…
— Какого… какого случая?!
— Тише… — женщина поглаживает ладонь, злость и паника сходят, как морская вода с берега перед цунами. — Дело в том…
Шум в коридоре, какие-то голоса, грохот… словно уронили что-то или кого-то… Я вырываю руку, дергаюсь: ну, что еще?.. — когда дверь распахивается и на пороге появляется Мар. Что бы уйримка не делала со мной — все рассеивается. Я начинаю плакать мгновенно, словно по щелчку пальцев.
— Маааар… — тянусь, он уже рядом, он уже обнимает, я уже у него на руках.
— Тшш… тшшш… я с тобой. Все хорошо. Я рядом.
— Ууу….
— Вы идите, мы дальше сами… Тише… тише, девочка… испугалась?
— Ууу…
— Что говорят?
— Ничего… ничего они не говорят…
— Сейчас все расскажут.
— Ты один? А Раш…
— Раш внизу. Устроил погром, и его наверх не пустили. Меня тоже пускать не хотели…
Не пускать Мара?.. ну, они хотя бы попытались. Я обвиваю его шею руками, вжимаюсь всем телом, и сотрясающая тревога понемногу стихает.
— Посещения у нас в строго определенные часы… — доносится от дверей усталый голос. Мар поднимает голову, не говорит ничего, и голос дрожит, продолжая: — Но мы сделаем исключение… с учетом всех обстоятельств.
— А теперь поподробнее.
Я выглядываю из своего кокона и нахожу взглядом врача. Возможно, он не первый раз уже здесь… но я слабо помню, кто ко мне приходил, их приходило уже столько… Врач немолодой, лицо у него уставшее и немного раздраженное, но он присаживается у постели и протягивает Мару какие-то бумаги.
— Нужна ваша подпись, как опекуна.
Мар ставит какой-то металлический оттиск, возвращает бумаги и выжидательно смотрит на врача. Тот тяжело вздыхает, потирает переносицу…
— У вашей супруги в ходе планового обследования были выявлены аномалии плода.
Сердце падает в живот куском холодного камня. Так и знала. Не может у меня все быть нормально.
— Наши действия? Прерывание? Хирургия? — голос Мара твердый, словно монолит.
— Дослушайте, пожалуйста. Аномалии эти… Великий отец… это… пока рано делать выводы… у нас недостаточно информации… но все указывает на то, что ребенок… что он женского пола.
Мар молчит. Я молчу тоже. В голове сумбур и барабаны. Всего-то? Они подняли такой шум… из-за пола ребенка? Они нормальные вообще?..
“У туров не рождаются девочки”.
— Я понимаю, звучит безумно… но первичное строение половых органов… конечно, все еще будет меняться… нам удалось поднять только очень отрывочные описания… нужно дождаться результатов генетического исследования, это займет некоторое время…
Мар мелко, едва ощутимо пока, начинает подрагивать.
— Если то, что вы говорите… если это правда…
— То это будет первая женская особь за восемьсот с лишним лет.
Мы остаемся вдвоем — втроем, если точнее — в тишине того особого толка, что громче иных звуков. Я пытаюсь собрать пазл из песка в своей голове, а Мар… ну, тоже что-то наверное пытается… Он молча сжимает мою руку — в четверть привычной силы, словно я стеклянная. Хотя, если смотреть его глазами…
— Я всегда знал.
Я вскидываю голову.
— Знал?..
Он кивает, не глядя в мою сторону, но горячие пальцы на моей руке становятся тверже.
— Когда первый раз увидел… я знал, что это не просто так. Что это зачем-то было нужно. Чтобы мы оказались именно там, именно в этот момент… Понимаешь?
Не очень, но…
— Я знал, что везу с собой на Таврос нечто бесценное… только не понимал, насколько.
— Мар, я…
— Ты — дар. Мой дар. Наш дар. Всему нашему миру. Ты понимаешь это? Мы сможем… восстановить гендерный дисбаланс, понимаешь? У нас появился шанс на нормальную жизнь, без угрозы вымирания… Жизнь, в которой матери не будут оставлять своих детей, потому что не могут жить на этой планете…
— Мар…
— Я не отдам тебя ни на какие опыты, не бойся. Они просто обследуют твое тело, выявят причину и…
— Мар, я тут совершенно ни при чем.
— Что?..
— Я ни при чем. Пол ребенка. Это не моя заслуга.
— О чем ты говоришь?..
— У моего вида… пол ребенка определяет мужчина. От женщины он не зависит. Это тебя будут обследовать.
Он смотрит так странно, как будто я вдруг заговорила на другом языке. От этого мне почему-то смешно делается, я улыбаюсь, в груди легко-легко и немного щекотно. Я протягиваю руку и ласково касаюсь его лица.
— Это ты особенный, Мар.