Право на выбор (СИ)

2-12

Миграционное управление было частью местной администрации. Поднявшись на третий этаж небольшого здания, мы пару минут ждем уже явно почтенного тура, которого Мар как-то по-особенному приветствует, называя дор Шаррах и прикладывая руку тыльной стороной ко лбу. Мне тоже так надо сделать?.. Не надо — дор Шаррах улыбается мне как внучке и пожимает руки своими огромными лапами.

— Это и есть твоя милая Шер-аланах? Праотец, и правда вылитая Миршельнасс, как и говорили дети… Проходи, проходи, не стой… Вот, присаживайся… Как тебя Шерхентас поцеловала…

Это он про лицо?.. Оно опять как маков цвет?.. Ну, не могу я воспринимать как достоинство то, за что меня когда-то бесконечно и зло дразнили. И как это он меня назвал?.. опять не переводит, ладно, потом спрошу…

Комната — или правильнее, кабинет — небольшая. В ней просторно — никаких тебе стеллажей с кучей архивных документов, громоздких аппаратов… Я забираюсь на стул перед полукруглым столом и уже привычно болтаю ногами. Мар остается стоять за моей спиной — это должно напрягать, но почему-то не напрягает… точнее напрягает, но, как он сам говорил, “в хорошем смысле”… я чувствую спиной его тепло, оно пробирается под кожу, разливается под ней колкостью, заставляя мышцы мелко сокращаться; кажется, будто из-под этой кожи сейчас проклюнутся ростки…

Дор Шаррах улыбается мне за спину — легкая снисходительность и сочувствие мерещатся мне в этой улыбке — а потом начинает заполнять какие-то формы во встроенном планшете, периодически задавая вопросы: количество полных лет, рост, наличие отличительных особенностей… в большинстве граф — прочерк: нет у меня близких родственников (в радиусе ближайших звездных систем), в семейных отношениях не состою, детей тоже нет… После опроса и получасового ожидания мне выдают что-то вроде местного вида на жительство, а если я проживу на Тавросе больше трех лет, то получу статус полноценного жителя.

— Но ты не беспокойся, прав у тебя меньше не будет — это просто формальная категория, требуется для статистической отчетности.

— Поняла…

На новой карточке все те же незнакомые символы — и пользуясь случаем, я спрашиваю про изучение языка. Мар и дор Шаррах обмениваются нечитаемыми взглядами.

— Это… это будет проблемой?

— Нет, что ты… никаких проблем… Я узнаю, кто из наставников сейчас свободен.

— Хорошо… Заранее спасибо…

— Не за что, милая, будем на связи. Мар.

— Дор Шаррах.

Опять эти странные жесты…

— А мне не нужно было так делать? — спрашиваю я шепотом, когда мы спускаемся на улицу.

— Нет, — отвечает Мар чуть удивленно. — Это традиционное приветствие между мужчинами, женщинам достаточно просто поздороваться.

— Потому что женщины все прилетные, да?

— Именно так. Схватываешь на лету.

Боже… ему нельзя улыбаться… вот так…

Охваченная внутренним трепетом, я замечаю пару молодых туров на выходе из здания, только когда мы проходим мимо. Они нас замечают тоже — молча смотрят на меня в упор, и взгляд их кажется мне недобрым. Я привыкла к повышенному вниманию — ну, почти привыкла — но это уже… чересчур. Я невольно шагаю к Мару поближе, касаясь плечом бинтов на его руках. Кстати о птичках… он уже давно с этими бинтами…

— Ты… где-то поранился? — спрашиваю осторожно.

— Что? А… ну… не совсем… Это долго объяснять… давай дома?

Я киваю, соглашаясь… давящий взгляд в спину прожигает, скорей бы уйти отсюда, уйти как можно дальше…

Уйти нам не дали.

— Дор Маршаллех!

Эти двое вышли за нами, одинаково хмурые, мрачные, напряженные… Мар издает низкий гортанный звук, и спустя миг я стою за его спиной. Что бы это ни значило…

— Что вам надо? — выжимает он сквозь зубы.

… вряд ли это что-то хорошее…

Я не вижу его лица и не уверена, что хочу видеть… Пытаюсь выглянуть из-за его спины, он сразу же задвигает меня обратно. Его рука обжигает так, что на коже остается красное пятно… боже ты мой… как он сам еще не горит?..

— Право на Шер-аланах, — звучит голос одного из незнакомцев, густой и страшный. — Право на Тур’шернар.

Клокочет что-то в груди у Мара, весь он вибрирует страшно, будто еще секунда — и сорвется, лопнет эта пружина в нем, и тогда… не знаю, что будет тогда, у меня сводит живот и подгибаются ноги, когда я беру его за огнем горящую руку — в прямом смысле горящую! — и выдавливаю:

— Мар… пожалуйста… пойдем домой… Не надо тут… ссориться.

Незнакомые туры смотрят с удивлением, но удивление не перекрывает и половины той жадной ярости, что плещет в их глазах черно-красными волнами. Мне не по себе так, как вообще может быть, я силком отвожу взгляд и заставляю себя посмотреть на Мара.

Твою мать.

Я едва не разжимаю руку — и сдавливаю его ладонь только крепче. Не отпущу. Ни за что в жизни. Пусть рука отвалится к чертовой матери, но я его не отпущу.

— Завтра. В час Турана. Плато Шер-дошур, — бросает он резко, а потом разворачивается и тянет меня за собой. Я почти бегу за ним, но он будто не видит ничего перед собой, не слышит, рука его плавится, а на бинтах расползаются черные пятна… Его раны открылись? Из-за напряжения? Господи, делать-то что?.. Явно же что-то плохое случилось, я не поняла половины слов, но тут и понимать не надо — на завтра забили стрелку и причина этому — я.

Что за Шер-аланах? Право на что они требовали? Я же читала о традициях туров, почему ничего не могу вспомнить?.. Тур’шернар, слово-то какое… что-то было… что-то ритуальное… что-то про кровь… твою мать, ну почему я такая безголовая?! Вместо анатомии лучше бы традиции изучила как следует!..

Мар молчит до самого дома. Там он сухо и отрывисто, но очень настойчиво просит меня оставаться дома и не выходить ни под каким предлогом. Я так напугана, что не спорю и не спрашиваю, куда он уходит. Его нет до самого вечера, когда я уже извожусь до белой пелены и шума в ушах.

Он возвращается один и целый — во всяком случае на первый взгляд. На меня он не смотрит, за его спиной — какой-то чехол. Все сомнения и надежды во мне растворяются в слепом и безгласном ужасе, когда он достает из него вогнутое лезвие на каменной рукояти, тяжелое и страшное даже на вид.

— Что… зачем… Мар… что происходит?..

Тур опускает лезвие на стол и наконец поднимает на меня глаза.

— Завтра будет Тур’шернар. Я буду драться с ними и убью обоих. Ты справишься с этим?

— Зачем вам драться?..

Дура. Ты ведь уже знаешь ответ.

Мар смотрит на меня молча. Скажи это. Мне нужно, чтобы ты это сказал.

— Эти двое… захотели тебя как свою женщину.

Так и знала.

— А мое мнение тут вообще не учитывается?!

— Это касается только нас. Исход поединка тебя ни к чему не обяжет… Я обязательно объясню, когда все закончится. Если бы можно было решить словами… никто бы не стал устраивать поединок на смерть.

На смерть?.. А если…

— А если… а если тебя…

— Они не убьют меня.

— Откуда ты знаешь?!

— Я знаю. Поверь в меня.

Истерика обрывается в самом зачатке. Что-то такое в том, как он смотрит… как сжимает рукоять своего оружия… Он будет драться — из-за меня. Снова.

— Я… я верю в тебя. Только пожалуйста… будь осторожен…

— Обещаю. Останешься дома?

— Смеешься? Как будто я смогу спокойно сидеть дома, когда ты… когда…

Меняется что-то в лице его — каменную твердь словно заволакивает пеленой.

— Я бы не хотел, чтобы ты на это смотрела… Но я сильнее, когда ты рядом.

— Я буду рядом. И я буду смотреть. Ведь это из-за меня. Что значит Шер-аланах? Они говорили о праве на Шер-аланах, что это значит?

— …

— Не скажешь?

Мар вздыхает, чуть прикрывает глаза — взгляд его делается такой, словно ему ужасно больно. Может, не словно.

— Зовущая кровь. Вот, кто такая Шер-аланах. Право на Тур’шернар — право на поединок крови. Единственная форма смертельного поединка, которая не карается законом. Проводится на традиционном оружии. При минимум трех свидетелях. Но завтра соберется весь город.

Ох, господи боже…

— И зачем вам драться за Шер-аланах?..

— Я обязательно объясню. Завтра. Когда все закончится, я все тебе объясню.

— Почему не сейчас?

— Я не хочу… чтобы ты думала об этом неправильно… Чтобы ты вообще думала обо всем этом во время боя.

Замечательно, теперь я нервничаю еще больше.

— Это что-то страшное?

— Нет, — его сжатые губы чуть трескаются слабой улыбкой. — Это про очень сильные чувства… Завтра. Я расскажу тебе о них завтра.

— Ладно. Ты обещал. А значит…

А значит, ты не имеешь права завтра умереть.