Серая Башня

Глава 47 Майровинэльда

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ГЛАМУР

Глава 47. Майровинэльда

«Эйрин и Анэйрин строят Серую Башню». Так поётся в песне Дома Rinn-Larr-el'.

Мы — д’хаэнэлле. Другие народы нас называют по-разному: эльфы, элле, дэйнэлле, серые эльфы, элидрины, элаинэ, вадхаги, Высокие-Чужаки-Выходящие-из-Арок.

Мы живём на планете Х’айтрайенборр, что переводится как «Сады и Леса», а само это словосочетание имеет значение «Родина, Родной дом».

Мы — древняя раса, и за свою долгую историю достигли невероятного развития науки и техники. Достаточного, чтобы колонизировать другие планеты.

…Всё началось с эпохи межпланетных путешествий и исследований.

Сотни лет назад древние д’хаэнэлле создали роботов-космические корабли. Эти роботы должны были лететь к дальним планетам и искать среди них пригодные для колонизации. Сами д’хаэнэлле в космолётах не летали — они оставались на Х’айтрайенборр и следили за путешествиями роботов.

Космолёты-роботы были трансформерами. Когда они находили пригодный для колонизации мир, они приземлялись на него и трансформировались в строительные машины, которые тут же принимались за возведение Врат — Арки.

Роботы изначально имели в себе частицы из запутанных пар — вторые частицы находились на Х’айтрайенборре, и благодаря этой связи квантовой запутанности осуществлялось наблюдение за космолётами, улетевшими далеко на многие светило-годы, и постоянный с ними контакт. Роботы летели в космической пустоте сотни лет — но для х’айтрайенборрцев это не было проблемой, ведь мы, д’хаэнэлле, живём сотни лет — по шесть, по восемь сотен, а иногда и тысячелетие — так что у тех, кто послал роботов в космос, было время дождаться результатов.

Когда роботы возводили Врата, они помещали в механизм Врат частицы из запутанных пар — а вторые частицы находились во Вратах на Х’айтрайенборре. Врата — с помощью навигации, основанной на квантовой запутанности — настраивались друг на друга, и затем в обоих Вратах одновременно открывался портал.

Концы портала, через гиперпространство, устремлялись друг к другу, и открывалась червоточина.

Через неё х’айтрайенборрцы спокойно проходили на ту планету, где робот возвёл Арку — это было так же легко, как пройти из одной комнаты в другую.

…Так д’хаэнэлле начали колонизировать другие миры-планеты. Одни из них были необитаемы и нуждались в терраформировании. Другие были заселены экзотическими формами жизни. На третьих даже существовали разумные гуманоидные расы. Такие как дэрфэйнэ (гномы), мабдэйнэ (люди), облайнэ (гоблины) и прочие.

Все эти расы находились на более низком уровне развития, чем мы — поэтому они признавали нас за богов и своих правителей, и их планеты-миры вошли в состав нашей империи.

Метрополия — планета Х’айтрайенборр — назначала наместников-правителей в эти миры. Миры снабжали метрополию дешёвой рабочей силой и ресурсами. На самом Х’айтрайенборре большинство населения состояло из праздных аристократов, членов Тридцати Двух Старых Домов, которые круглые сутки проводили в развлечениях, пирах, оргиях, занятиях искусством. Некоторые из аристократов были «четсаэлле» — учёные — они занимались науками, но большую часть времени вели такой же праздный и весёлый образ жизни, как остальные. Это была эпоха расцвета нашей культуры.

Всё было хорошо, пока мы не столкнулись с таким явлением, что впоследствии в хрониках историографы назовут «Песок».

Х’айтрайенборр — особая планета, она находится в довольно необычной части космоса, где совершенно не бывает космических течений. Это потоки особых частиц, которые для д’хаэнэлле являются «экзотическими» — потому что они никогда не пролетали над Х’айтрайенборром. Именно эти частицы и получили название «Песок».

Из-за того, что Песок никогда не вступал во взаимодействие с организмами с планеты Х’айтрайенборр — тела д’хаэнэлле оказались не приспособлены к жизни в тех условиях, где присутствует Песок. А такие условия — как оказалось — были на всех планетах, что мы колонизировали и включили в Империю.

Самый первый эффект, что оказывает Песок на д’хаэнэлле — это пробуждение в д’хаэнэлле экстрасенсорных способностей. Тут нет ничего магического, все эти способности были изучены четсаэлле и получили объяснение с научной точки зрения. Экстрасенсорные способности имели квантовую природу, они объяснялись с помощью теории квантового сознания, и получили название Тэ-Сю А’ргаэ. Существовал целый список таких способностей, и у д’хаэнэлле, посетившего чужую планету, пробуждалась одна из них. Какая это будет способность — невозможно предсказать, это всегда была случайность, игра в рулетку. Бросок кубика.

Обретение экстрасенсорных способностей вдохновляло и воодушевляло д’хаэнэлле, обосновавшихся на чужих планетах и ставших там наместниками. Население планет и так считало нас богами из-за наших технологий и высокого уровня науки, а теперь, когда мы обрели сверхспособности, похожие на магию — мы и вовсе стали походить на богов.

У наместников росла гордыня, мания величия, и им очень не нравилось, когда Метрополия отзывала их обратно на Х’айтрайенборр — ведь через пару месяцев после прекращения взаимодействия их мозга с Песком, сверхспособности покидали д’хаэнэлле, исчезала и игра в богов.

Это нежелание оставлять свои владения, свою «божественную» власть над низшими расами и лишаться сверхспособностей — послужило одной из причин, что вскоре вызвали Великую Войну во всей Империи — войну миров-колоний за независимость от Метрополии.

Другой причиной послужил второй эффект Песка.

Помимо пробуждения Тэ-Сю А’ргаэ, Песок оказывал также и деградирующее влияние. Он постепенно разрушал мозг д’хаэнэлле, вызывая безумие. Если д’хаэнэлле проводил в мире с Песком более десяти-двадцати лет — он сходил с ума. Если д’хаэнэлле проводил в мире с Песком более ста лет — менялось его тело, д’хаэнэлле мутировал и превращался в жуткого монстра, похожего на ожившего мертвеца, зомби.

И так безумие наместников, а также их гордыня и нежелание отказываться от статуса богов, послужило причиной Великой Войны.

Колонии одна за другой объявляли о своём выходе из Империи, и Х’айтрайенборр начал против них карательную войну.

Совет Старших Домов собрался в городе К’хронааль («Купол», «Зонт») — столице всей планеты — и избрал временного военного диктатора, который будет править Х’айтрайенборром и руководить всеми военными действиями — д’хорниэля («рогатый», «коронованный»). Им оказался вад’хаэль («глава», «патриарх») Дома T’halamor-Arran-el', «Башня Над Рекой».

В то время миров в составе Империи стало так много, и так много было маршрутов для путешествий между ними, что первоначальная концепция Арок, связанных лишь в паре друг с другом квантовой навигацией, была признана более непригодной и слишком затратной. Вместо того, чтобы множить отдельные Арки, решили построить универсальные, открывающие порталы-червоточины в любой мир, где есть такие же Арки.

Средством навигации между мирами и активации нужного маршрута стали специальные кристаллы — T’han A’lot, «Ключ-камень». Некоторые из них связывали лишь два конкретных мира — например, «Х’айтрайенборр — Ангоф» или «Гаррае — Земля Мабдэйнов». Другие были универсальными и связывали все миры друг с другом. Такие камни назывались Meya N’raad — «Многодорожье» — и были большой редкостью.

Во время Великой Войны наличие у наших врагов возможности свободно путешествовать между мирами представляло для нас существенную проблему, поэтому д’хорниэль распорядился взять под контроль, захватить, изъять, передать ему и военному командованию все Т’хан-А’лот, какие только возможно.

Через несколько лет практически все Ключи-Камни были изъяты у простого населения — и на Х’айтрайенборр, и на других мирах. Особенно д’хорниэля интересовали универсальные ключи, Мея-Н’раад. Д’хорниэль уничтожил их все, оставив лишь один. Великая Война продолжалась.

Итак, все Мея-Н’раад были уничтожены кроме одного, который находился у д’хорниэля, и остальные Ключи-Камни также почти все были уничтожены. Таково было требование военного времени, и никто д’хорниэля за это не винил. Обладая универсальным ключом, д’хорниэль перебрасывал войска с планеты на планету, ведя карательную войну с мирами-сепаратистами, сам же Х’айтрайенборр на тот момент остался практически без защиты — казалось, что изъятие Камней полностью обезопасило наш мир. На планете продолжали проводить дни в безудержной праздности аристократы, возложившие все военные проблемы на д’хорниэля.

И в этот момент Х’айтрайенборру были нанесены два страшных удара, что полностью разрушили Империю и положили конец Великой Войне, итогом которой стал проигрыш Метрополии.

Первый удар — это Великое Предательство Эйрина и Анэйрина. Дядя моего отца — Дал-Анэйрин-эль, и его сообщник — Лар-Эйрин-эль из Дома Rinn-Larr-el' («Ласточкино Гнездо»), украли единственный универсальный ключ-камень, Мея-Н’раад, у д’хорниэля и переправили его на Землю Людей. Х’айтрайенборр лишился возможности открывать порталы в другие миры, и войска Х’айтрайенборра застряли на других планетах, там, где они сражались.

И в этот момент один из самых научно и технически продвинутых миров, Ангоф, заслал в Х’айтрайенборр монстров — дикозверей. Планета оказалась беззащитна перед угрозой — ведь все войска застряли в других мирах, а в Метрополии проживали лишь праздные изнеженные аристократы. Так начался ад для нас. Ад, в котором мы живём уже столетие.

Х’айтрайенборр проиграл в Великой Войне, и виновниками тому стали Эйрин и Анэйрин.

Из-за Великого Предательства планета потеряла возможность вернуть из других миров свои войска (что могли защитить местных жителей от дикозверей), и возможность вернуть на планету учёных и знания, что могли спасти нас от дикозверей. Во времена Великой Войны учёные и огромные массивы научно-технической информации были перевезены на три далёкие планеты, что носили название Библиотека-1, Библиотека-2 и Библиотека-3. Вот уже сотню лет у нашего мира нет никакой связи с планетами Библиотеки. Мы не знаем, как живут учёные в этих далёких мирах и живы ли они ещё. Скорей всего, они сошли с ума и мутировали из-за воздействия Песка…

Я помню: вот я иду по Teak’h Morr нашего Дома D’hala-Rin-el', по просторным коридорам с потолками высотой в десяток glondarr, и справа от меня проплывают прекрасные статуи и дверные проёмы в форме изящных арок. Статуи изображают представителей нашего народа, d’haenelle. Фигуры красивы и обнажены, они изгибаются и принимают заманчивые позы, особенно приятно созерцать dwynnaene («женщин»).

Арки имеют плавные формы и вытянуты вверх, будто хвост падающей капли, и украшены окаймлениями с узорами, лепниной и изображениями лун-полумесяцев. Слева от меня проплывают колонны, отделяющие коридор от внутреннего двора с садом и фонтаном.

Я прошёл по коридору немалое расстояние пока не добрёл до dravularr («оружейная-гардеробная»), что соседствовала с моими личными покоями. Оружие и снаряжение, размещённое здесь, принадлежало лишь мне.

Створки арочной двери с шаркающим звуком разъехались в стороны, и я вошёл в помещение. Дневной свет врывался в комнату через вытянутые окна, состоящие из парных арок и круглого окошка над ними, изображавшего ящера, что свернулся клубком. Стены были из каменного материала желтоватого цвета.

Я направился к длинному torah («столу»), на котором лежал rrad’haneal' («управитель машинами») — особый прибор, носимый на ухе, кафф. Его задачей было — сканировать мозговую активность и переводить мысленные приказы пользователя в команды для машин, принимающих сигнал. С помощью таких каффов мы управляли машинами силой мысли. Почти у каждого жителя нашей планеты имелся такой кафф.

Каффы обычно были стилизованы под символы Дома, которому принадлежали их владельцы. Наш Дом — D’hala-Rin-el', «Дальняя Равнина», один из одиннадцати Старших Домов. Символ нашего Дома — ездовая орниторептилия, ящер larak’h, сворачивающийся клубком и пытающийся укусить себя за хвост. Символ таков, потому что наш Дом, в основном, известен тем, что является самым крупным разводчиком ларак’хов на планете, самые громадные фермы и инкубаторы ларак’хов принадлежат нашему Дому.

Всего на Х’айтрайенборре Itatma’hd D’hu Hainaeh T’haenme («Тридцать Два Старых Дома»). В них входят:

— D’heilona G’haedn T’haenme («Одиннадцать Старших Домов»),

— Naoi Eidar T’haenme («Девять Средних Домов»)

— D’heid’hu M’henaes T’haenme («Двенадцать Младших Домов»).

Все остальные H’vize tor H’aitraienborr («Жители Х’айтрайенборра»), их семьи, роды, кланы, дома — не имели названия и ничего особенного собой не представляли. Большинство жителей планеты — просто t’haenmlios («бесфамильные, бездомные»). Если они хотят улучшить свои условия жизни и присоединиться к какому-либо Дому — им следует наняться к Дому на службу. Тогда Дом даст им фамилию, родовые частицы к имени, даст работу, кров, защиту, позволит проживать на своих землях.

Впрочем, они могут этого не делать и выживать своими силами — на планете масса свободной земли, ничейных территорий и ресурсов. Никто никого ни к чему не принуждает — у нас царит свобода и нет правительства, уважается право собственности и право на себя. Однако, немалые ресурсы и территории принадлежат тридцати двум Старым Домам. Чем старше Дом в иерархии — тем большими ресурсами и территорией он владеет. Говорят, наш строй называется «анархо-феодализм».

Итак, мой кафф выглядел в виде ящера ларак’ха, пытающегося свернуться клубком и укусить себя за хвост. Я взял его со стола и надел на ухо. Затем я скинул с себя почти всю одежду кроме нижнего белья и подошёл к большому зеркалу и взглянул на себя.

Вот он я — Даланадриэль — oid’hre («старший сын, наследник») Дома D’hala-Rin-el', мне восемнадцать, я молод, здоров. Волосы мои длинны и серебристо-белы, тянутся-тянутся до самого пояса, кожа моя — серая. Нет ни жиринки на теле моём, ни волоска. Кроме тонких белых бровей и длинных волос на голове — никакая иная густая растительность не произрастает на телах d’haenelle. На моей коже красуются t’ha-eliya kr’heaye («светящиеся татуировки») в виде t’halillwrr («созвездий»).

Глаза мои — миндалевидны и лунически желты. Вокруг глаз — тёмная естественная пигментация, похожая на косметику — такая пигментация имеется у всех d’haenelle независимо от пола. Уши — остроконечны и вытянуты вверх, и на левом красуется кафф. Я сам весь вытянут и высок — как все d’haenelle, тело моё стройное и утончённое, руки и ноги длинны, длинны и пальцы, плавны и изящны мои движения. Осанка ровная, и весь облик наполняет изысканность и благородство. Вот он я — Даланадриэль — oid’hre Дома D’hala-Rin-el'.

Я вернулся к столу. Там лежал большой кусок чёрной ткани, которая была at’harrakht inneal' (пластичной нано-машиной, машиной, меняющей свою форму). Я набросил ткань на плечо и мысленно приказал ей принять нужную форму. Кафф передал приказ, и ткань тут же обвила меня и превратилась в эластичный комбинезон-термокостюм, охвативший всё тело и даже ступни — открыты остались лишь голова и ладони.

Я подошёл к стойке у стены, где покоился каркас, похожий на незаконченный скелет гуманоидной формы. Я встал к нему спиной и отдал мысленный приказ. Каркас обхватил мою спину, талию, конечности, и начал изменяться. На нём выросли могучие пластины-доспехи, и в считанные секунды я оказался облачён в бронедоспех-экзоскелет.

Я взглянул на себя в зеркало. Пластинчатый бронедоспех был чернильно-чёрным, он глянцево отливал на свету.

Доспехи были приталенные, хотя грудь и плечи раздуты и увеличены. Ниже талии спускалась латная юбка из двух бедренных щитков, под ними находились доспехи для ног — набедренные, поножи, и специальная обувь.

Наплечники были большими, имели дельтовидную форму, и углы их были загнуты вовне и заострены — не повезёт тому, кто напорется на них во время боя. У правого наплечника были два острых загнутых угла, один над другим, как черепица. На левом же наплечнике, когда я надевал костюм для светских встреч, появлялись два огромных длинных шипа, тоже изогнутых и внушающих опасность. Сейчас их не было, так как в реальном бою они здорово мешали: когда ты пытаешься поднять левую руку — они упираются в голову (хорошо, что в этот момент на тебе шлем).

Доспехи на предплечьях тоже имели шипы — по три на каждом, а также каждый локоть увенчивался острым, загнутым шипом. Ладони пока были обнажены, но это ненадолго.

Я отдал мысленный приказ, и костюм сам надел шлем мне на голову — тот состоял из пластин, которые выдвинулись из верхней части костюма, обвили мою голову и сложились шлемом. На затылке имелось отверстие, через которое наружу пропускались волосы, собранные в длинный хвост. Шлем был одного цвета с костюмом, все доспехи составляли единый комплект. Глаза шлема светились зелёным, а сам он напоминал голову daol' («насекомого»). В этом стиле был выдержан весь бронекостюм.

Я взял со стола перчатки и надел их. Это были необычные перчатки — их подарил отец, когда мне было десять, и эти перчатки — на самом деле пластичная машина из нано-материала, at’harrakht inneal', их изначальная форма — меч и ножны.

Перчатки, под действием мысленных приказов, передаваемых каффом, могли принимать разные формы — из тех, отсканированные шаблоны которых содержались в их памяти. Разумеется, пластичные машины не могут брать из ниоткуда дополнительный материал — поэтому они обычно превращаются в предметы примерно одной и той же массы или размера. Иногда дополнительную материю пластичная нано-машина может набрать, если умные атомы будут захватывать атомы из окружающего пространства и связывать в нужные молекулы — но слишком много атомов захватить не удастся, ведь их нужно держать под контролем в молекулах, составленных умными атомами. Поэтому нано-машина может не слишком сильно увеличить массу и размер, используя атомы окружающего пространства. Можно превратить перчатку в меч, но нельзя превратить перчатку в дом.

Мои перчатки могли становиться мечом и ножнами, копьём (при этом перчатки сливались в единое целое) или шестом, мечом и saig’h-dearr («пистолетом»), мечом и щитом, щитами, щитками, кастетами, ножами, железными дубинками и ещё многим другим.

Меч мог превращаться в металлический хлыст, состоящий из шипастых звеньев, который тут же мгновенно мог вновь стать мечом, а ещё он мог превращаться в меч-пилу с зубцами, и они двигались вдоль лезвия, как у цепной пилы. Всё контролировалось моими мысленными приказами, передаваемыми через кафф. Меч обладал атомарной заточкой, так что без труда резал прочные материалы, включая металлические доспехи.

У меча было имя — T’ha-eliya T’haart («Звёздный меч») — потому что он имел прекрасную гравировку на лезвии в виде светящихся созвездий. В изначальной форме цвет лезвия был тёмный, как ночное небо, и в нём виднелись плавающие, движущиеся, тёмно-фиолетовые и розоватые туманности, на фоне которых мерцали и двигались, плавали созвездия. На лезвии вспыхивало имя меча, написанное луническими буквами — T’ha-eliya T’haart. Ножны были украшены золотистыми декоративными узорами.

Когда пластичная машина была в форме перчаток — на внутренней стороне появлялось изображение крон-лунического алфавита (T’hekarr Angealag’h Gvwelt) — blyqinne («буквы») в виде полумесяцев, в различных сочетаниях переплетающихся друг с другом и с древесными ветвями. Эти полумесяцы — символы нашего алфавита — и означают они три луны, которые обращаются вокруг нашей планеты — Aelon, D’hu, Itatem («Один», «Два», «Три»).

Закончив облачение в доспехи, я покинул dravularr и снова оказался в коридоре с высокими сводами. Я прошёл некоторое расстояние мимо длинных колонн и обнажённых статуй, свернул в переход и попал в просторный зал. Это зал Гвелтэйнэ.

На возвышении стоял большой трон главы дома, имевший такую форму, будто был сделан из ветвей, листьев и стеблей. Всюду в зале — высокие колонны, потолок украшен узорами и лепниной. Позади трона находилась стена, которая и дала название залу — стена Гвелтэйнэ, «Алфавитная стена». На ней изображались луны-полумесяцы — буквы крон-лунического алфавита.

Я миновал зал, и вскоре покинул здание и вышел на наружный двор. Меня ждали.

Во дворе находились наши b’fiire («охотники»), и с ними был мой отец — Дан-Таерин-эль, vad’hael' («глава») нашего Дома.

Как у всех д’хаэнэлле, кожа у отца — серая, глаза — миндалевидные, лунически жёлтые, волосы — белые и длинные, белые тонкие брови и вытянутое лицо. На ухе отца — кафф в виде ларак’ха, сворачивающегося клубком — как у всех членов нашей семьи.

У отца — как у многих вад’хаэллей — был сдержанный строгий стиль в одежде. В домашней обстановке он носил чёрные одеяния с золотым узором в виде лун и декоративных завитушек, у костюмов острые плечи, длинные полы. По праздничным дням отец украшал лицо светящимися временными татуировками в виде лун и абстрактных узоров, мать тоже так делала. Отцу больше ста лет, но возраст выдают лишь хмурые морщины на лбу. Мать чуть моложе.

Сейчас на отце был такой же бронекостюм в виде насекомого, что и на мне.

Помимо отца и охотников была там и моя сестра — Майровина-Эльда. И младший брат — Н’ри, Н’риэль. Полное его имя — Далан’риэль.

Бронекостюм Майры выглядел как ужасная хищная птица — из наплечников, поножей, наручей торчали шипы, стилизованные под растрёпанные перья, за спиной красовался плащ — тоже в виде взъерошенных чёрных перьев, перчатки и обувь напоминали когти хищной птицы. Сейчас ни на ком из нас не было шлема, но когда Майра наденет его, он будет походить на голову хищной птицы, с коротким острым клювом. Вооружена Майра была двумя Г-образными biodag’he («кинжалами»), которые тоже были at’harrakht inneal', что и мои перчатки, и по её мысленному приказу могли превращаться в другие формы — например, в два saig’h-dearr.

Костюм Н’ри походил на костюм Майры — тоже масса торчащих отовсюду острых коротких шипов, только его фактура напоминала чешую, а не перья, а шлем Н’ри походил на голову рептилии. Н’ри был вооружён палкой, которая выпускала dravurokas (боевой лазерный луч), а также брат имел при себе парочку drav-pfirillis («летящая смерть», боевые летающие шаро-дроны). Несколько таких при себе имел и наш отец, а также все охотники.

Рядом нас поджидали ездовые ларак’хи, на которых мы и собирались отправиться на fian b’fiiran («охота на дикозеврей»).

Увидев меня, отец сказал:

Вот и Х’аадри. Что ж, все в сборе.

Теперь мы можем отправляться.

Удачной нам дико-охоты

И в лапы зверям не попасться.

Охотники, а также мы, его дети, хором воскликнули:

— Хъе!

Многие обитатели нашего Teak’h Morr высыпали наружу проводить нас. Среди них были и музыканты, проживающие в нашем Доме и развлекающие нас музыкой и представлениями. Они кричали мне:

Ae ' hdars , Dalannal «! Ae » hdars !(«Прощай, лепесток! Прощай!»)

Cai de t ' hou , Dalannal «! Cai de t » hou !(«Удачи тебе, лепесток! Удачи!»)

Из-за моего имени, Даланадриэль, они постоянно в шутку звали меня Dalannal' — Лепесток — чем здорово меня бесили. Они знали, что меня раздражает это прозвище, и специально продолжали так меня называть. Я сказал труппе музыкантов:

Diolar , diolar ,(«спасибо-спасибо»)

Но когда я вернусь,

Вы познаете гнев мой,

Трёпку вам я задам.

Они расхохотались. Одна dwynnaen из труппы, ondaerisa («танцовщица»), подошла ко мне, изящно провела ладонью по моей щеке и сказала:

Ты же знаешь, Dalannal ',

Что мы не со зла.

Ты же знаешь, милый друг,

Любим мы тебя.

Я сказал:

— Но я-то вас — нет. Я вас терпеть ненавижу.

Она рассмеялась.

— Перешёл на Haeh’ruud («грубый (язык)»)? Ох, какие мы грозные!

— Когда вернусь, — сказал я и погрозил пальцем, — задам трёпку лично тебе.

— Жду не дождусь, мой милый Dalannal', — улыбнулась она и чмокнула меня в губы, а потом быстро отбежала обратно к труппе.

Наблюдавший за этой сценой отец рассмеялся.

Мы взобрались на ларак’хов.

Звери под нами были могучи и рослы, но полностью подчинялись нашим мысленным приказам. Потому что в головы животных были имплантированы устройства, волнами воздействующие на области мозга и, таким образом, подчиняющие могучих ездовых рептилий нашей воле.

Эту имплантацию проводили с каждым ещё маленьким ларак’хом, едва вылупившемся из яйца в инкубаторе. Так что наши сёдла на спинах ларак’хов были оснащены лишь небольшой ручкой спереди, за которую было удобно держаться, а также стременами — никаких поводьев нам не требовалось, ведь мы управляли зверями с помощью мысленных команд.

Всего нас в охотничьей группе было двенадцать — наш отец и мы, трое его детей, были представителями нашего Дома, а остальные члены группы –охотники, проживающие на территории Дома и работающие на нас.

Мы покинули внешний двор Teak’h Morr, могучие ворота распахнулись перед нами, и мы выехали за пределы прочных стен, оберегавших жителей родового поместья от ужасов внешнего мира.

Стоял месяц Serilliniti Erquelle, была T’hfogat («осень»), Isteak’h Rraith (пасмурный сезон). Моросил мелкий дождь, было прохладно. Всюду плыл желтоватый туман. Серое небо затянуто дождевыми тучами и тоже имело желтоватый оттенок, под лапами ездовых рептилий чавкала грязь и хлюпали лужи. Тем не менее, настроение наше было весёлым, а охотники постоянно задорно завывали или затягивали смешные песни.

Возле стены, окружавшей родовое поместье, находились груды черепов дикозверей, сваленных в пирамиды. Уничтожение дикозверей — важнейшая обязанность всех жителей H’aitraienborr, и высокие горы звериных черепов возле родовых поместий — предмет гордости хозяев.

Fianegarre («дикозвери») — не являются родными формами жизни на нашей планете. Эти животные попали к нам с планеты Angofe-Lokk, Мир Ангоф, где они были созданы нашими врагами во время G’haedn K’hogad’h («Великой Войны»). Ангофцы создали дикозверей искусственно: это были генно-модифицированные животные, спроектированные таким образом, чтобы испытывать непреодолимую жажду отведать плоти и крови d’haenelle, нас, жителей Х’айтрайенборр. Дикозвери были заброшены в наш мир через H’akranraad — Врата, Арки.

Дикозвери чужды природе нашей планеты, для них нет здесь экологической ниши, поэтому, когда они здесь появились, планету постигла экологическая катастрофа. Многие виды животных были уничтожены, хотя больше всех от дикозверей пострадали мы, их главные жертвы, д’хаэнэлле.

С тех пор, как во время Великой Войны наша планета была оккупирована дикозверями, д’хаэнэлле вынуждены вести с ними непрестанную борьбу, истреблять дикозверей и искать способы защиты от них. Области, заселённые дикозверями — это области, в которых никто не живёт, и они имеют приставку «fiane-» — «дико-». Например: «fianeborr» — «диколесье».

Дикозвери спроектированы ангофцами так, что постоянно мутируют в ответ на вызовы окружающей среды — поэтому любое средство борьбы с ними со временем, через несколько их поколений, становится неэффективным, дикозвери приспосабливаются к нему, адаптируются.

Дикозверей существует несколько видов. Все дикозвери хищны и жаждут отведать плоти д’хаэнэлле. Дикозвери бывают летающими, водоплавающими, ползающими под землёй, бегающими по земле, обитающими в лесах и на лугах, на пустошах и среди скал. Дикозвери заняли все экологические ниши на планете, расселились во всех географических точках, приспособились к любому ландшафту и климату.

Когда дикозвери попали на нашу планету, наш народ вынужден был создать новую культуру — культуру защиты от дикозверей, культуру истребления дикозверей. Эта культура получила название «Dravuka-Hein» — «Культура войны» или «Культура убийства». Все д’хаэнэлле от мала до велика, любого пола и социального положения, должны изучать боевые искусства, владение оружием, методы охоты на дикозверей, должны всегда иметь при себе оружие и носить боевую броню. Поэтому даже на праздниках и изысканных приёмах все д’хаэнэлле будут в жуткой шипастой броне, со звериными страшными шлемами и при оружии. И взрослые, и дети, и женщины, и мужчины — все вооружены и всегда готовы к бою. Такова культура Dravuka-Hein.

Стены родовой усадьбы становились всё дальше, горы черепов дикозверей уменьшались в размерах. Я видел, как из-за стен выглядывают дула боевых турелей, что должны защищать усадьбу от дикозверей, в особенности летающих. Такие дикозвери называются «Aeptyse» — летающие рептилии и орниторептилии. Среди них встречаются и очень громадные, которые называются «G’haedaeptyse». Если дикозвери появятся в пределах видимости защитных машин, пушки начнут стрелять сплошными очередями, а некоторые выпустят в дикозверей dravurokas, боевые лазеры.

Мы двигались всё дальше от дома, приближаясь к рощам и холмам. Земля усыпана красной листвой, деревья т’хэкарр стояли голые, в рощах плыл жёлтый туман. Вдали, за туманом, виднелись смутные силуэты огромных гор. Казалось, если взобраться на них — можно достать до облаков. Все эти земли принадлежали нашему Дому.

Н’ри сказал:

Прекрасно, что месяцу Erquelle

Предшествует месяц Awron !

Майра (усмехаясь)

Что говоришь ты, младший братец⁈

Как будто здесь, в краях D ' hala - Rin ,

Заметна разница в природе

Между Awron и Samhraad ' h !

Поистине, все восхищенья

Авроном будут не уместны

На этих землях…

То ли дело

Места, где лето зелено.

У нас же — вся природа вечно

Желта и красна,

Не заметишь

Ты разницы между Авроном

И летним месяцем зелёным.

Н’ри

Сестрица, вижу, не упустит

Возможности меня кольнуть.

Ужалит, ущипнёт, укусит

Как змейка — в этом её суть.

Я (поморщившись от их вечной перепалки)

Ах, ссориться вы прекратите.

Настройтесь лучше на охоту.

Fian - b ' fiir — не та забава,

Простит что легкомыслье вам.

Отец удовлетворённо крякнул.

Н’ри

Я слышал от h ' viz e(«жителей») близ рощи

Т’хэкарр-деревьев и v ' haatrn(«озера»)

' Neam ' h A ' g laye'(«Зеркало неба»),

Что есть там логово эндгарра,

Что местными зовётся Dro ' ohd .

Майровинэльда

Dro ' ohd ⁈ Что за имя⁈

Бессмысленное это слово,

Ничто не значит,

Странно слышать.

Н’риэль

Его прозвали так за звук,

Что издаёт эта зверюга,

Когда бросается на жертву.

Отец

Так значит — движемся к v ' haatrn

Neam ' h - A ' g laye?

Н’ри

Верно, vad ' h .

Эндгарр — это дикозверь, похожий на волка, только огромный и с горбом на спине. Он покрыт иглами, подобно дикобразу, глаза лунически желты и светятся, пасть полна острых клыков, на лапах когти, сзади — мощный подвижный хвост.

Эндгарры — одни из самых опасных дикозверей. Несмотря на то, что они — не летающие дикозвери, проблем они причиняют гораздо больше, чем aeptyse. Эндгарры — самые легко приспосабливаемые дикозвери, всего за несколько поколений от простых наземных гибридов чего-то вроде волка и дикобраза они совершили эволюционный скачок, разделившись на несколько подвидов. Одни эндгарры научились рыть тоннели и переместились под землю, другие оккупировали леса, третьи — равнины, другие — овладели водной средой и стали водоплавающими. Эндгарр — это груда мышц, клыки, иглы, бешенный напор и дикая жажда отведать плоти и крови д’хаэнэлле. Нет дикозверя опасней эндгарра.

Мы въехали в т’хэкарровые рощи у подножия горы Iolarr, неподалёку от озера Neam’h A’glaye. Здесь местность была заболочена, от озера отходило множество ручьёв и речушек, глубоких канав, заполненных водой, которые изрезали землю причудливым переплетающимся узором, лабиринтом. Некоторые из канав были глубоки, некоторые заполнены стоячей водой и покрыты красными и жёлтыми опавшими листьями, и потому были незаметны и казались твёрдой почвой. Можно ненароком шагнуть в такую канаву и тут же уйти под воду с головой — в этом была их опасность.

Отец

Здесь разделиться стоит нам.

Я с группой к озеру поеду,

Вы, дети, же останьтесь здесь.

Вам трёх охотников оставлю.

Обследуйте эти места.

Эндгарр озёрный вряд ли будет

Здесь обретаться, так что я

Поеду к озеру за ним.

Вы ж, дети, будьте начеку,

Опасностей и так не мало

В этих местах и без эндгарра.

Я

Не в первый раз мы на охоте,

Отец, не стоит волноваться.

Мы все — хорошие b ' fiir e,

За нас не беспокойся ты.

Он кивнул и в компании пяти охотников уехал. Мы остались в роще среди множества затопленных канав, водного лабиринта. С нами, как и сказал отец, остались трое охотников. Они подбросили вверх шары-дроны, те повисли в воздухе и окружили нас шестерых, готовые в любой момент выпустить выдвижные лезвия и броситься на любого врага.

Один из ларак’хов чуть не кувыркнулся, угодив ногой в канаву, присыпанную листьями и казавшуюся твёрдой почвой, и мы решили спешиться. Мы слезли с ларак’хов и приказали им свернуться в клубки и ждать нас, а сами двинулись дальше по роще, внимательно озираясь по сторонам.

Когда ларак’х не нужен наезднику — ему приказывают свернуться в клубок и ждать, ящер в этот момент впадает в нечто вроде транса, засыпает, и в таком состоянии смирно дожидается, когда хозяин пробудит его и взберётся верхом. Именно сворачивающийся в клубок ларак’х и изображён на гербе нашего Дома.

Мы брели небольшой группой среди деревьев т’хэкарр, шли по краю канав, заполненных водой. Т’хэкарр-деревья походили на торчащие из земли вилы, двузубцы, трезубцы — толстый ствол резко обрывался, и в месте обрыва начинали расти ветви, тянущиеся вверх. Иногда ветви расходились в стороны, и тогда дерево походило на гриб или зонт. В роще встречались и деревья энкарр — узловатые, кривые, похожие на извивающихся змей, застывших в танце. На некоторых деревьях ещё сохранялась редкая листва, она была жёлтой.

Вокруг нас летела стая шаро-дронов. Они были размером с плод vuorra (не больше кулака), и были оснащены камерой-глазом. Каждый drav-pfirillis безостановочно крутил глазом во все стороны, на триста шестьдесят градусов вокруг себя, настороженно и внимательно осматривая окрестности в поисках возможных противников.

Пока мы ехали верхом, мы были без шлемов — надеть их мы успели бы в любую секунду, ведь для этого требуется лишь отдать мысленную команду костюму, и шлем тут же охватит твою голову, собравшись из пластин. Но сейчас мы решили надеть шлемы — и теперь все шестеро шли в полном боевом облачении. Глаза хищной птицы Майровинэльды горели красным, глаза рептилии Н’ри — зелёным, как и у меня. У охотников были костюмы попроще, не такие роскошные и без стилизации под зверей.

Мы продолжали брести среди затопленных канав и осматриваться. Было что-то тревожное в этом месте. Хоть и стояла тишина, и никакой опасности не наблюдалось, всё же чувствовалось что-то недоброе. Моросил мелкий дождь. Вдали, за пеленой жёлтого тумана, проглядывал силуэт горы Iolarr.

Вдруг на мгновение нас накрыла гигантская тень. Все как один подняли головы и уставились вверх, даже drav-pfirillis всем роем синхронно подняли глаза-камеры.

Это был громадный g’haedaeptys. Он пролетел над рощей совершенно бесшумно, и если бы ни тень — он не привлёк бы нашего внимания. Вслед за ним прошла воздушная волна, деревья закачались, палая листва взметнулась в воздух.

Вдруг где-то рядом прозвучал всплеск воды. Я и Н’ри обернулись и увидели, как воды в глубокой канаве, рядом с которой стояла Майровинэльда, расступаются, и над нашей сестрой вырастает огромная туша эндгарра.

— Эльда! — крикнул Н’ри.

— Dro’ohd! — проревел дикозверь и набросился на неё.

Эльда вскрикнула. Дро’охд повалил её на землю.

Он двигался так быстро, что у Эльды не было шансов — дикозверь был бешенный, это был сплошной ком мышц, ярости и всесокрушающей силы. Размерами он превосходил каждого из нас на пару голов.

Эльда активировала «перья» на своём костюме птицы — те стали острыми лезвиями-шипами, и дикозверь, сунувшись к Эльде, изрезал о них свою морду.

Эндгарр взревел и сцепил челюсти на её шлеме и принялся трясти головой так, что Эльду замотало из стороны в сторону. Пасть и морда эндгарра кровоточили, но он не отпускал сестру.

Она кричала, Н’риэль кричал, я кричал. Охотники бросились к дикозверю. Ещё раньше drav-pfirillis издали пронзительный писк тревоги, выпустили острые лезвия и метнулись к животному.

Дро’охд начал бить Эльдой о землю, затем отпустил её, навалился сверху, прижав лапами к земле, сцепил челюсти на её левой руке и рванул изо всех сил.

— Нет!!! — истерично закричал Н’риэль.

Кровь хлынула струёй из того места, где мгновение назад находилась рука Эльды. Теперь там не было ничего, лишь пустота, а сама рука — прямо в доспехах — оказалась в пасти дикозверя.

Эльда визжала. Дикозверь отшвырнул оторванную руку и разинул пасть над шлемом Эльды.

— А-а-а-а-а-а!!! — истошно завопила Эльда.

У меня сердце упало, когда я понял, что собирается сделать Дро’охд.

С бешенным рыком дикозверь сомкнул челюсти на шлеме Эльды и снова дёрнул головой что было силы, лапами прочно прижимая Эльду к земле.

Раздался хруст.

Туловище Эльды осталось лежать под лапами дикозверя, а шлем, вместе с головой, оказался в пасти. Дикозверь отплюнул его в сторону.

Всё произошло в считанные meonade («мгновения», секунды), никто не успел ничего сделать.

Эндгарр схватил тело Эльды за ногу и потащил в воду позади себя. Несколько охотников к тому моменту уже успели подобраться к зверю достаточно близко, они активировали свои пластичные нано-орудия в виде длинных плетей и цепей, и те опутали тело Эльды. Охотники потянули на себя, не давая эндгарру утащить Эльду в воду.

Drav-pfirillis атаковали дикозверя, десятки маленьких, но острых лезвий врезались в его плоть и рассекли её. Дикозверь взревел от боли, но не похоже было, чтобы шаро-дроны причинили ему слишком большой урон. Кажется, у водяного эндгарра была толстая шкура, а под кожей ещё и имелся толстый слой жира, так что шаро-дроны не добрались до чего-то жизненно важного в его теле.

Охотники бросились на эндгарра, мы с братом тоже. Я соединил ладони так, чтобы пальцы правой перчатки оказались под основанием левой, и в моих руках мгновенно выросло длинное копьё, конец которого я тут же вогнал эндгарру в грудь.

Зверь заревел, отскочил, срываясь с наконечника копья, а затем устремился ко мне. Копьё мгновенно превратилось обратно в перчатки, и я поспешил отступить. Зверя встретили охотники и Н’ри. Брат направил на эндгарра dravurokas-inneal' и выстрелил. Лазерный луч ударил в эндгарра, и зверь завопил, шерсть опалилась, от места, в которое Н’ри направил луч, потянулась струйка дыма.

Тем временем drav-pfirillis развернулись за спиной эндгарра и пошли на новый круг. Они врезались в дикозверя сзади, Дро’охд попробовал их смахнуть, одновременно пытаясь увернуться от луча Н’ри, и тут охотники принялись бить его длинными копьями.

Я бросился на вопящего и мечущегося зверя, прыгнул, в полёте перчатки превратились в меч и щит, и я вогнал меч в тушу эндгарра почти по рукоять в район левой ключицы.

Зверь завопил ещё истошней и ударом лапы отшвырнул меня. Я пролетел с десяток glondarr («шагов») и врезался в кривое дерево энкарр. Сверху посыпались жёлтые листья.

Н’ри, улучив момент, направил лазер в морду зверя, и тот завизжал так, что у меня мурашки выступили. Зверь развернулся и одним большим прыжком достиг канавы, плюхнулся в воду и там исчез.

Мы бросились к канаве, разъяренные и жаждущие продолжения, жаждущие мщения, но зверя не было видно, вода была мутной, а её поверхность рябилась под ударами капель осеннего дождя.

Мы не могли нырнуть вслед за зверем — мы не знали, что ждёт нас внизу, возможно, эндгарр там будет не один или он сможет поймать преследователя в ловушку, не могли мы и послать за ним drav-pfirillis — к сожалению, эти приборы не годились для плаванья под водой, а водных дронов у нас не было.

— Вернись, мерзкая дрянь! — прокричал, срываясь на визг, Далан’риэль. — Вернись!

Он убрал шлем, и я увидел его яростное выражение лица. Челюсти плотно сжаты, в глазах блестят слёзы. Брат часто дышал, изо рта вырывались облачка пара, руки дрожали.

Я склонился над останками Майры и заплакал. Она выглядела ужасно. Один из охотников подобрал её руку и положил рядом с телом, другой принёс голову. Я рыдал, Н’ри опустился рядом и тоже зарыдал.

— Эльда! Эльда! — кричал он. — Эльда!

Роща кривых, изогнутых деревьев вокруг молчала, дождик продолжал моросить. Вода, в которую нырнул дикозверь, была тихой и спокойной, лишь круги расходились от капель дождя, а на глубине клубились тучи крови, оставшиеся от раненного зверя.

Погрузив останки Майровинэльды в сетку-мешок, предназначенную для охотничьих трофеев (как правило: голов эндгарров), мы сели на ларак’хов и направились в сторону, куда уехал отец. Ларак’х Майры ехал без ездока, вместо этого к нему был прицеплен мешок с её останками, и каждый раз, когда я бросал взгляд на пустое седло на спине ящера, сердце моё сжималось, глаза щипало от слёз.

Вскоре мы добрались до озера и там встретили отца и его охотников. Увидев, что везёт на себе ларак’х Майры, отец охнул и упал колени. Затем вскочил и бросился к ларак’ху.

Мы рассказали о том, что произошло, а отец слушал, стоя на коленях в грязи рядом с мешком с останками дочери, и утирал слёзы. Я никогда не видел отца таким, он всегда казался сдержанным и твёрдым. Я и представить не мог, что что-то в этом мире способно заставить Дан-Таерин-эля разрыдаться. Я ошибался.

И не только в этот раз. В будущем отец ещё прольёт слёзы из-за членов нашей семьи.

Мы прекратили охоту и двинулись со своей ужасной ношей, со своим ужасным «трофеем», домой. Все ехали в молчании, настроение было мрачным — под стать погоде.

Когда мы почти покинули рощу т’хэкарр-деревьев, мы заметили неподалёку движение среди стволов. Это был эндгарр. Не тот, что убил сестру — это был молодой эндгарр, небольших размеров, и, похоже, довольно глупый, так как нас он не замечал.

Н’ри заскрежетал зубами, я видел, как вздулись его желваки, как затряслись кулаки, а глаза сверкнули от гнева.

— Он мой! — хрипло произнёс он. В голосе слышалось предостережение — но никто и не собирался его останавливать.

Н’ри пустил ларак’ха в сторону дикозверя, я поспешил следом. Мы оба были злы, нашу сестру только что убил озёрный эндгарр, и мы жаждали мести, жаждали крови, жаждали выплеснуть на кого-нибудь злобу и ярость.

За десяток шагов до эндгарра мы спешились (верхом на ларак’хах воевать с дикозверями не очень удобно, особенно с такими подвижными, как эндгарры). Зверь заметил нас, зарычал и ринулся навстречу. Н’ри выпустил в него dravurokas, и зверь завизжал, в воздух потянулся столбик дыма от палёной шкуры. Я бросился на дикозверя, на бегу превращая правую перчатку в Звёздный Меч, а левую — в saig’h-dearr.

Зверь попытался увернуться от луча Н’ри, метнувшись в сторону — но как раз с этой стороны его встречал я. Я выстрелил зверю в морду. Он завопил и зажмурился, склонил голову к земле и заскулил. Я подбежал к ослеплённому эндгарру и всадил меч ему в шею. В горле зверя заклокотало, из раны побежала густая струя красновато-фиолетовой крови.

Я выдернул меч и полоснул зверя по передним лапам, рассекая связки и рубя кости — для атомарной заточки плоть какого-то там дикозверя не была серьёзной преградой. Эндгарр завопил, передние лапы подкосились, он плюхнулся в грязь. Н’ри, яростно рыча, продолжал сверлить лазерным лучом бок зверя, а я занял позицию удобную для удара, замахнулся и обрушил меч на шею дикозверя, отделяя голову от туловища.

Башка откатилась на пару шагов в сторону. Я превратил оружие обратно в перчатки, отошёл от туши и поднял голову за шерсть на загривке. Н’ри продолжал резать лазерными лучом труп, ругаться и свирепо рычать.

— Успокойся, — сказал я ему. — Он мёртв.

Брат яростно взглянул на меня и скорчил злобную гримасу, и я испугался, что сейчас он направит луч на меня. Но спустя мгновение он взял себя в руки и отключил dravurokas. Теперь он выглядел потерянным и сломленным. Я, наверное, выглядел так же.

Я подошёл к брату, положил руку ему на плечо. Он зажмурился, сдерживая слёзы, а потом обнял меня и всё же разрыдался.

Почему так всё произошло!

Почему случилось то с нашей сестрой!

Трагедии быть этой не должно!

Я не могу смириться с этим, нет, брат мой!

Мы постояли некоторое время обнявшись, а потом вернулись к группе. Я встретился взглядом с отцом и увидел, что он выглядел так же удручённо и потерянно, как мы. Я положил голову эндгарра в мешок-сетку, прицепленный к моему седлу, и мы двинулись дальше.

Когда мы проезжали мимо голов дикозверей, сваленных в кучи вокруг стены нашей усадьбы, я швырнул голову эндгарра в ближайшую.

Один из охотников сплюнул, злобно взирая на головы:

— T’hikaler Artanorr!

Отец его поддержал:

Проклятое зверьё!

Когда ж вы передохните!

Когда ж от вашей мерзости

Очистим мир родной!

Н’ри заговорил. Глаза его блестели, в голосе звучала мрачная решимость.

Обещаю я, отец,

Перед всеми я клянусь:

Истреблю дикозверей,

Уничтожу эту гнусь!

А когда-нибудь потом

Мы откроем Арки вновь,

И тогда Angofe - Lokk

Боль затопит, ужас, кровь!

Отомстим мы за смерть

И сестры, и всех, кто пал

От лап мерзких дикозверей,

Отомстим за то, чем стал

Мир наш, дом, Х’айтрайенборр!

Истребим наших врагов!

Принесём им ужас, мор,

Реки крови из брегов

Выйдут, затопляя мир

Белых башен, мерзкий мир!

Жажду мести утолит

Нашу тот кровавый пир!

Отец одобрительно крякнул. Охотники свистом и хлопками поддержали Н’ри. На Х’айтрайенборре тема ненависти к дикозверям, к врагам с других планет и мести за проигрыш в Великой Войне — стопроцентный способ вызвать у собеседников поддержку и не дать беседе скиснуть.

Ангофэ-локк иногда называют «Миром белых башен» — потому что именно так он и выглядит. Все континенты планеты покрыты сплошными джунглями, зарослями высоких деревьев-великанов, а над ними возвышаются одинокие белые башни, в которых живут кланы, Дома ангофских д’хаэнэлле. Местными же жителями, для которых планета Ангоф родная, являются невысокие гуманоиды, которых в некоторых языках называют «гномами». Мы, д’хаэнэлле, называем их «дэрфэйнэ».

Мы въехали через главные ворота на территорию усадьбы. Встречающие приветствовали нас радостными возгласами, но когда заметили выражения наших лиц и ношу, что вёз ларак’х Майровинэльды, тут же смолкли.

На крыльце дома нас встречала мать, Исаэлина-Дэлия. Когда она заметила, что ларак’х Майровинэльды едет без седока, и когда она увидела, что везёт в мешке ящер, она охнула и упала на колени. Я помню, какой ужас царил в широко раскрытых глазах матери. Я помню, как она прижала дрожащие руки к лицу и разрыдалась.