Я последовал за Тольскером. Он дошёл до длинного трёхэтажного здания и направился к боковой двери.
— Здесь, внизу, находится темница и пыточная, — бросил он на ходу.
Мы прошли в дверь, спустились по лестнице и попали в полутёмное просторное помещение. Стоял запах сырости, холод. Стены — из неровных булыжников, в подставках чадят факелы. Стражи, что дежурили здесь, узнали Тольскера и приветственно приложили кулак к сердцу.
— Даид и Сэлдэн уже здесь? — спросил Тольскер.
— Да, господэн. Прошли к темнице.
Тольскер хмыкнул и позвал меня за собой. Из помещения вели несколько коридоров, Тольскер направился в один из них.
Коридор был узкий, на стенах висели факелы. Сверху постоянно что-то капало, под ногами хлюпало. Пахло сырым камнем и тухлятиной, вперемежку с травами, которыми окуривают помещения.
— Что за странный запах? — спросил я. — Будто мы в святилище Йолша.
— А, это благовонные травы, — ответил Тольскер. — Тут, знаете, временами жутко воняет. Ну, сами понимаете: трупы, гниение, испражнения… Вот работающие тут ребята и придумали — окуривать помещения пахучими травами. Ловкая выдумка, согласитесь!
Туннель вывел нас в просторное помещение, где располагались камеры. Они имели только одну стену — заднюю, боковые стены им заменяли решётки, то же — вместо фронтальной стены. По сути, заключённые находились полностью на виду у тюремщиков и друг друга. Внутри камер стояли лишь скамейки, на которых можно было сидеть или лежать — и это было единственной мебелью. На пол набросана солома. В углу каждой камеры стоит ведро.
Некоторые камеры были просторней, и там находилось несколько человек, некоторые — одиночки. Камеры тянулись вдоль всей стены, и помещение оканчивалось дверным проёмом, ведущим куда-то дальше. В камерах факелов не было, те горели только на стенах, не соприкасающихся с камерами.
В одной из дальних камер кого-то избивали, страдалец орал что есть мочи и молил о пощаде. Избивали двое, рядом также стояли два тюремщика.
— О, — сказал Тольскер. — Кажется, мои ребятки.
Он крикнул:
— Даид! Сэлдэн! Это вы?
— Да, господэн! — ответили из камеры.
Мы с Тольскером направились в их сторону. Заключённые в других камерах вели себя тихо и жались в дальний угол, в тень, смотрели на нас испуганно.
— Нашли кого? — спросил Тольскер.
— Нашли, — ответил один из подручных и вышел нам навстречу, второй продолжил избивать заключённого. Тот валялся на полу и стонал.
— Викорис «Пастушок», — сказал человек Тольскера. — Прибыл к нам в столицу из деревни, где всё детство пробыл пастухом, потому и получил такое прозвище. Три года служил младшим стражем. Был пойман во время восстания, как один из заговорщиков, арестован как раз у того выхода из Башни, что указал мастш Рой.
Тольскер кивнул, затем обратился ко мне:
— Желаете взглянуть, мастш Рой?
— Было бы неплохо. Нужно удостовериться, что это и впрямь тот человек, — я обратился к помощнику Тольскера: — Надеюсь, вы не слишком изуродовали лицо?
— Постарались не портить физиономии, мастш Рой, — с ухмылкой ответил он.
Мы вошли в камеру, Тольскер велел второму помощнику прекратить бить заключённого. Тюремщикам он приказал поднять человека на ноги. Избитый походил на безвольную куклу, руки и ноги болтались, как тряпки, он готов был вот-вот потерять сознание.
Пока стражи держали заключённого под руки, один из людей Тольскера поднял его голову, потянув за волосы, чтобы мне было хорошо видно лицо. Другой помощник поднёс факел. Я присмотрелся к заключённому.
— Да, это он, — сказал я. — Тот человек.
— Отлично! — сказал один из людей Тольскера и радостно потёр руки. — Тащите его в пыточную.
— Его уже допрашивали? — спросил Тольскер одного из тюремщиков.
— Нет, господэн, до него очередь ещё не дошла. Тут у нас такой наплыв, что мы не справляемся.
— Ладно. Значит, мы будем первыми, — сказал Тольскер.
Тюремщики уволокли заключённого в тёмный проём коридора, за ними двинулся Тольскер и его люди. Я задержал его и сказал:
— С вашего позволения, я отдохну, присяду где-нибудь здесь. Пользы от меня в пытках всё равно не будет, мастш Тольскер.
— Как угодно, мастш Рой. Мы сами разберёмся.
Они скрылись во тьме коридора, а я отыскал скамейку и сел. Нужно было собраться и привести в порядок своё состояние — пребывание в Серой Башне и использование Тэ-сю А’ргаэ здорово выматывало.
Я достал трубку, достал кисет со специальной курительной смесью, зажёг огненную палочку — матчез — и закурил.
Я сидел на скамье, курил и ощущал, как расслабление разливается по всему телу. Конечно, было бы неплохо сейчас принять горстку целебного порошка и выпить лекарство, а потом кружечку-другую отвара, но на данный момент всё, что я имел при себе — лишь курительная смесь.
Из коридора раздался вопль ужаса и боли.
Я, закинув ногу на ногу, сидел на скамье и курил в полутьме темницы, из коридора прозвучал сердитый окрик:
— Отвечай, собака, а то я тебе сейчас ухо отрежу!
Я продолжал курить целебную смесь, облегчающую моё состояние, и постарался отвлечься на что-нибудь приятное и не слушать этих воплей.
— Не надо, я всё скажу! Уберите нож!
— Держите его голову ровно, чтобы я не промахнулся!
Я подумал о том, кто дал мне эту курительную смесь и научил её готовить — мой брат Н’ри. Я представил его добрые весёлые глаза, улыбку, представил его растрёпанные короткие волосы (Н’ри предпочитал их стричь, хотя у меня на Родине подобное было вовсе не в моде).
— А-а-а-а-а-а!!!
— Так, займёмся пальцами!
Я думал о Н’ри и улыбался. Ах, Н’ри, Н’ри, дорогой братец!
— Держите руку ровно! Сейчас будет второй!
— Нет! Пожалуйста, нет!!!
Я взглянул на трубку. На ней изображались целующиеся рыбка и ящерица. На другой стороне трубки была вырезана буква: AE. Я вспомнил ту, что подарила мне эту трубку. Ту, чьё имя начинается на AE.
— А-а-а-а-а-а!!!
— Что ж ты так вопишь? Я только начал!
Та, чьё имя начинается на AE. Душа моя, моя любовь! О, как скучал я по ней, и по Н’ри, и по другим, кто мне близки, живя один, совсем один, здесь в Стаентраде, в Аг-Винэос, вдали от Родины, от мест родных.
Я обратился к стоявшему неподалёку тюремщику:
— Уважаемый.
— Чего? — недовольно буркнул тот.
— Передайте Тольскеру, что я подожду снаружи. Мне невмоготу пребывать в этом месте — уж очень угнетающе оно действует.
Тюремщик хохотнул:
— Ха! Мне-то можете не говорить, уж я-то знаю. Хорошо, передам ваши слова господэну Тольскеру.
Я встал и направился в коридор, через который мы пришли, и покинул темницу.
Продолжал густо валить снег. Я курил и смотрел на Серую Башню. Я до сих пор не мог поверить в то, что только что побывал в ней.
Пришлось провести порядочно времени, стоя на холоде под снегом, пока из дверного проёма не появился Тольскер и его люди.
— Что, мастш Рой, — спросил Тольскер, — не любите криков боли и мучений?
Я пожал плечами.
— Я, мастш Тольскер, в своей работе к допросам никогда не прибегаю.
Он ухмыльнулся и погрозил пальцем.
— А всё-таки когда-нибудь, мастш Рой, вы раскроете мне свой секрет, благодаря которому вы так ловко ведёте расследование.
— Может быть, мастш Тольскер, может быть…
— Ну, хорошо, мастш Рой, вот что мы узнали у паренька, — начал Тольскер. — Он действительно состоял в шайке, чьей целью было — украсть три королевские реликвии.
— Узнали, кто был третьим вором?
— Да. Парня зовут Асэдий Бальдус. Откуда-то с юга. Он, действительно, главный в их шайке.
— Кто стоял за всем? — спросил я.
— А вы как считаете?
— Император Гелуинн Гзаэвэк?
— Верно, император Желван Гжавчик. Его агенты связались с Асэдием Бальдусом и завербовали его, велели собрать небольшую группу людей, которая под шумок, во время восстания, должна будет обчистить сокровищницу в Серой Башне.
— Вероятно, воры уже покинули город и отправились в сторону побережья?
— Допрашиваемый сообщил, что в городе у них было логово — комната, которую снимали в бедном квартале. Предлагаю для начала наведаться туда, хотя сомневаюсь, что застанем воров на месте.
Я согласился, и мы вчетвером двинулись в сторону Ворот Морских Ветров, прочь из дворцового комплекса.