Синяя Рыба

Парадокс

Увидев, как Максим растворился в воздухе вместе с злосчастным магазином, Вика отчаянно закричала, но все было тщетно: ей никто не откликнулся. Страшная мысль тяжелым железным молотом стучалась в ее сознание: они в западне. Но поверить в это до конца она не могла, и тем более не собиралась мириться с этим фактом.

— Нет! Я должна была его удержать! Это я во всем виновата! О небеса, зачем мы вообще пошли в этот жуткий город! Максим! Я найду тебя, слышишь?..

Она повернулась… и чуть не столкнулась с Максимом, который не раздумывая схватил ее за руку.

— Идем скорее, — сказал он, не вдаваясь в подробности, — Сюда.

— Ты уверен, что нам именно в эту сторону? — переспросила Вика, — Я почему-то чувствую, что мы идем не туда.

— Это ложное ощущение, — коротко ответил он, — Доверься мне. Мы движемся в верном направлении.

— С чего ты это взял? — с подозрением спросила Вика.

— Я встретил ее.

Максим принялся рассказывать ей все, что узнал от Синей Рыбы. Когда он закончил монолог, последние башни Города фантомов скрылись в предрассветной мгле. Стремительно приближающийся день торопливо перекрашивал небо на востоке в алые тона. Разгорающийся рассвет, подгоняемый первыми лучами солнца, старательно заливал горизонт его любимыми цветами, чтобы небесное светило, придя сюда, чувствовало себя удобно и вольготно.

Оставив позади дикую, пахнущую полынью целину полей, в которой притаился Заброшенный город, дорога поворачивала к северу. Постепенно местность преобразилась до неузнаваемости: исчезли вереск и степное разнотравье, на смену ему пришел мак, такой нарядный и праздничный, какой бывает только на открытках. На длинных тонких стеблях красовались белые, желтые и красные цветки, с тонкими, как папиросная бумага, лепестками. Некоторые растения уже отцвели, у них имелась более или менее спелая семенная коробка, наполненная мелкими зернышками. Иногда однообразие ландшафта нарушали невысокие кустики саксаула, протягивающие к солнцу причудливо скрюченные ветви, словно в безмолвной молитве. Все чаще навстречу им попадались желтые песчаные барханы, из которых, словно немые изваяния, торчали толстенькие колбаски кактусов, покрытых щетиной колючек, вызывающей неотвратимое желание побрить строптивые растения.

Измученные бессонной ночью, дети медленно брели по каменистой дороге, еле переставляя ноги от усталости. Они уже давным-давно бы уснули, но подходящего места для привала все никак не было. В какой-то момент Вика поймала себя на том, что кутается в плащ, ежась от холода, а ее зубы выбивают мелкую дробь. Она рассеянно отметила про себя, что с каждым днем становится все прохладнее, а, значит, они уже достаточно далеко забрались на север. Хотя, возможно, причина в другом, и это связано с приближением осени.

— Интересно, — вслух сказала она, — Здесь вообще бывает смена времен года? Или круглый год лето, как на экваторе?

— Думаю, да, — отозвался Максим, — Но не сейчас. Помнишь, Мы видели цветущие яблони в парке Белого Дворца? Так вот, яблони осенью не цветут. Сейчас, наверное, конец мая или около того.

— Да? — хмыкнула Вика, — А что ты скажешь на это, ботаник? — и она помахала у него перед носом крупным орехом, — Лещина, к твоему сведению, весной плодоносить не любит. Как-то все больше по осени.

Максим озадаченно почесал за ухом.

— Может быть, он прошлогодний? — не очень уверенно предположил он.

— А кен-тай? Тоже прошлогодние?

— Точно…

— Вот то-то и оно.

— Не знаю, — вынужден был сдаться Максим, — Может, здесь и вовсе не бывает ни зимы, ни лета. А деревья цветут когда им вздумается, и не смотрят ни на какой график. Все-таки это Абсолют. А холодно потому, что еще утро. Я читал, что в пустынях по ночам бывает холодно.

Так, переговариваясь время от времени, дети вышли к небольшому озерцу, которое, очевидно, когда-то было частью реки, его берега были изогнуты, образуя букву «С». Вода в озере была прозрачная, как хрусталь, сквозь нее просматривалось дно, покрытое крупными белыми кристаллами. Берега густо заросли травой, за исключением полоски песка у самой воды, кольцом окружавшей озеро, на которой не было ни одной травинки.

Обрадовавшись, что могут, наконец, утолить жажду, дети быстро наполнили фляжки, и хотели уже было напиться, как Максим, сделав большой глоток, закашлялся и чуть не выронил фляжку.

— Соленая! — раздосадованно воскликнул он, отплевываясь, — Как в море!

Вика, привыкшая к тому, что лучший способ убедиться в чем-либо — проверить на себе, недолго думая попробовала воду, и, удостоверившись в правдивости его слов, сморщилась.

— Совершенно соленая! — подтвердила она, выливая содержимое фляжки на землю.

— Это плохо, — хмуро подытожил Максим, — Мы остались без воды. Будет очень глупо с нашей стороны надеяться, что эта проблема решится сама собой.

— Давай, Высший маг, действуй! — сказала Вика, вручая ему Жезл.

Попытки превратить соленую воду в пресную с помощью магического Жезла закончились полным провалом, несмотря на все старания «высшего мага». Завтракать пришлось всухомятку. Впрочем, чудесные плоды кен-тай, неведомым образом сообразив, что запасы воды закончились, сделались сочными, как апельсины, что было весьма кстати.

Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, начало припекать, от утренней прохлады не осталось и следа, и усталые путешественники, не сговариваясь, наспех расстелив плащи, повалились на землю. Засыпая, Вика пробормотала: «Сторожим по очереди. Ты первый». Максим кивнул, и, полный благих намерений добросовестно нести дежурство, решил не закрывать глаза, чтобы ненароком не заснуть. Но тишина была такой безмятежно-спокойной, а неумолчное «ж-ж-ж» насекомых в траве — таким убаюкивающее-монотонным, что противиться сну было выше его сил. Мальчик боролся с искушением ровно одну минуту, после чего, разомлев от жары, уснул как убитый.

Ему приснилась Синяя Рыба. Она выглядела встревоженной и что-то поспешно объясняла ему. Он видел ее печальные синие глаза, слышал ее голос, но смысл ее слов уловить не мог.

А потом Синяя Рыба вдруг исчезла, и перед Максимом выросла плечистая фигура Твина. Грифон схватил его лапами и начал трясти, сердито рыча: «У Синей Рыбы и без тебя забот полон рот! У тебя есть магический Жезл, а ты ее отвлекаешь по пустякам! Что ты как маленький? Ты запомнил, что она тебе сейчас сказала? Ты запомнил, что она сказала?!»

Его длинные усы щекотали ему лицо. «Я не знаю!» — хотел крикнуть Максим, но проснулся.

Кто-то старательно щекотал его чем-то мягким и пушистым, как перышко. Максим чихнул и открыл глаза.

— Вика, прекрати! Да, я заснул! Но ведь ничего же не случилось… — он запнулся на полуслове, потому что увидел, что Вика крепко спала в двух метрах от него.

Максим растерянно провел рукой по лицу, убеждая себя, что ему это приснилось. Но стоило ему укрепиться в этой мысли, как тишину прорезал громкий раскатистый смех, заставивший его вздрогнуть.

— Ха-ха-ха! Вот потеха! Оно еще и разговаривает!

Максим вскочил и завертел головой во все стороны, силясь разглядеть того, кто позволил себе такое бесцеремонное обращение, но никого не увидел. Кроме них с Викой, здесь больше никого не было.

— Кто здесь? — крикнул он наобум.

Смех повторился, на сей раз совсем с другой стороны. Похоже было, что обладатель голоса не собирался причинять им вред, но Максим решил не спешить с выводами.

— Что случилось? — спросонья пробормотала Вика, разбуженная шумом. Максим выхватил магический Жезл и принял боевую стойку.

— Покажись! — потребовал он, воинственно взмахнув Жезлом. Вооружившись, он почувствовал себя увереннее.

Вика с испугом взирала на Максима, недоумевая, с кем он собирается сражаться. Однако таинственное существо, по всей вероятности, было не понаслышке знакомо с артефактом, который был в руках у мальчика, а, возможно, даже имело удовольствие испытать на себе его мощь, потому что издевательски-дразнящий смех вдруг оборвался, а затем невидимка заговорил вновь, но уже совсем другим тоном, в котором проскальзывали услужливо-заискивающие нотки.

— Ну, зачем же сразу в бутылку лезть, а? Я ведь не хотел ничего дурного. Что за народ пошел? Уж и пошутить нельзя! — Голос смолк, и в воздухе медленно, как на фотопленке, погруженной в проявитель, стали проступать очертания незнакомого существа.

И чем дальше, те становилось очевиднее, что существо это не вписывается ни в одну из известных Максиму систему норм и правил. Он обескуражено посмотрел на Вику, но та лишь пожала плечами, во все глаза глядя на это диво.

Существо действительно было, мягко говоря, престранное. А говоря прямо, совершенно нелогичное. Казалось, что абсолютно все в нем начисто лишено здравого смысла, и самое его существование — всего лишь ошибка, опечатка, парадокс. У него было несколько глаз, непрестанно моргающих, которые постоянно перемещались по его лицу так, что невозможно было ни сосчитать их число, ни определить цвет, так как он все время менялся, переливаясь то желтым, то зеленым, то фиолетовым. Физиономию существа украшала широкая, зубастая, как у голодной пираньи, улыбка, и закрученные усы, свисавшие вниз двумя длинными черными шнурками. Черный, видимо, в тон усам, галстук-бабочка на тонкой шее придавал ему сходство с официантом дорогого ресторана, но копна густых кучерявых волос гротескно-яркого лимонного цвета делала его похожим на циркового клоуна. Впечатление усиливал аристократический цилиндр и совсем уж нелепая трость из красного дерева с набалдашником в виде головы дракона в его правой руке. Да, у него было две руки, но это обстоятельство не мешало ему не иметь ничего, что даже с натяжкой позволяло бы назвать его «нормальным». Потому что ни у кого на свете не было таких длинных рук, изгибающихся во все стороны, словно они были начисто лишены костей. Других конечностей у существа не обнаружилось, а стройное, плавно сужающееся книзу туловище заканчивалось изящным хвостиком, как у головастика.

— Это еще кто такой? — шепнул Максим уголком рта, скосив глаза на Вику. Она наклонила голову набок в намерении получше разглядеть его ауру, но чуть не вскрикнула от неожиданности, пораженная увиденным, и поскорее отвела взгляд. Глаза щипало так, словно она три часа напролет смотрела на солнце без темных очков, — аура незнакомца была невообразимо яркая и, казалось, вмещала в себя не только все существующие цвета и оттенки, но и те, которых в принципе не могло существовать в природе.

— Не знаю, — призналась она, — Но не советую тебе пытаться рассмотреть его ауру.

Существо, в свою очередь, с нескрываемым любопытством изучало ребят, словно они были экспонатами в музее естественной истории, не сопровождая, однако, свой наблюдательный процессникакими комментариями из опасения быть неправильно понятым.

— Отвечай, кто ты такой? — потребовал Максим, направив Жезл на Существо наподобие пистолета, — Что ты здесь делаешь?

— А почему я обязательно должен что-то делать? — пискляво ответило Существо, обиженно всхлипнув, — Я просто живу, и все! Я — существо! И я не обязан отчитываться перед первым встречным, что я делаю. Ты спрашиваешь, кто я такой? — голос его многозначительно смолк, выдерживая интригующую паузу, — Я — Парадокс! Но друзья обычно зовут меня Докси.

— Парадоксов не существует. Это лишь термин, которым принято называть то, чего не может быть, — автоматически ответила Вика, забыв, что она не на уроке.

— Не существует, — подтвердил Докси, — В материальных мирах. Но в Абсолюте возможно все, а, значит, и Парадоксы тоже. Хотя мне уже столько раз приходилось слышать, что меня нет, и каждый раз мне доказывали это с такой горячностью, с такой уверенностью в правоте своих убеждений, что я и сам порой начинаю сомневаться в своем существовании… Ты бы все-таки убрал оружие, мальчик, — добавил он с надеждой, — А то мало ли. Я же не враг вам.

— А кто? — недоверчиво буркнул Максим, не спеша последовать его совету, — Друг? Друзья, к твоему сведению, не подкрадываются к тебе, когда ты спишь! Ты этого не знал или у вас, Парадоксов, иная точка зрения на правила хорошего тона?

— Но я же не знал, что вы так испугаетесь! — принялся оправдываться Докси, — И вообще, здесь я хозяин. Это мое озеро, моя пустыня, и правила тоже мои.

— Ты тут живешь? — осведомилась Вика.

— Да. Это моя территория. Всем это известно. Кроме вас. По всему видать, нездешние. Как же вас занесло в наши края?

— Не говори ему, — прошептала Вика.

— Мы идем на север. Мы ищем Знаки, — сказал Максим.

— Ищете Знаки? Бред сивой кобылы! Знак невозможно взять и найти, поэтому искать их специально бессмысленно. Знаки открываются сами — тогда, когда приходит их час. А когда он придет — неведомо никому, даже Синей Рыбе.

В ответ на удивленный возглас Максима Парадокс кивнул и проговорил:

— Да, я знаю ее. Вот уже много лет я имею честь называть Синюю Рыбу своим другом. Мы знакомы с незапамятных времен, еще с тех пор, когда она была… — он вдруг замялся и нескладно закончил: — Я всегда рад помочь друзьям своих друзей. Если вам нужна помощь, я к вашим услугам. В этой пустыне я прожил почти всю жизнь, я здесь каждый камушек знаю. Мне известна безопасная дорога на север.

— Безопасная? — прищурилась Вика, — Значит, есть еще и опасные? И какие ж там опасности?

— О, поверьте, вам этого лучше не знать, — усмехнулся Докси, — Меньше знаешь — крепче спишь.

— Конечно, да, нам нужна помощь! Это так любезно с вашей стороны! — поспешил согласиться Максим, не давая Вике заговорить вновь, — Мы совсем не знаем этих мест. Вас послало нам само провидение.

Их новоявленный друг, существование которого не поддавалось объяснению, радостно закружился и с энтузиазмом воскликнул:

— Тогда чего же мы ждем? В путь!

Собрав вещи, дети послушно последовали за новым знакомым. Он плыл впереди, описывая в воздухе немыслимые фигуры и умудряясь при этом еще и громко распевать на ходу сочиненный мотив.

Улучив момент, когда их проводник отдалился на порядочное расстояние, Вика рывком притянула к себе Максима и гневно прошептала:

— Ты соображаешь, что творишь? Давно у нас не было неприятностей? Сколько раз мы попадали в переделки? Ты считаешь, ему можно доверять? Мы не смогли рассмотреть его ауру. Мало ли, что он тут наплел? Мы приняли на веру все его слова. Никаких доказательств — только одна болтовня. Он скормил нам красивую сказочку про то, что он якобы на короткой ноге с Синей Рыбой, а мы скушали, как наивные младенцы. Вид у него весьма подозрительный. Но мы согласились принять его помощь, и теперь он нас ведет неведомо куда, а мы позволяем ему! Ты уверен, что он добрый?

— Да добрый я, добрый! — откликнулся Докси тоном человека, у которого в десятый раз за день проверяют документы только потому, что он по какому-то нелепому недоразумению оказался похож на чей-то фоторобот, — Можете не сомневаться! Зря беспокоитесь. Парадоксы в принципе не могут быть злыми — зло деструктивно, если б Парадокс стал злым, он просто рассыпался бы, как замок из песка, на который упал футбольный мяч, и перестал бы существовать. Ведь мы — суть сочетание несовместимого. Есть только одна сила, способная склеить воедино то, что в природе никогда не склеится само — это добро. Оно — наш цемент, наша основа, без добра мы были бы всего лишь бездушными, жалкими пародиями, нелепыми порождениями чьего-то больного воображения.

Максим залился краской и, заикаясь, пробормотал:

— Простите, мы не хотели вас обидеть.

— Просто наша миссия — она очень важна, — объяснила Вика, — Не только для нас самих, но и для всего Абсолюта. Мы не имеем права рисковать. В том мире, откуда мы родом, доверять незнакомцам — верх безрассудства. Очень сложно привыкнуть к тому, что где-то может быть иначе.

Парадокс ничего не ответил, только с достоинством поправил свой галстук и полетел вперед. Повисло неловкое молчание. Чтобы прервать затянувшуюся паузу, Вика сказала первое, что пришло ей в голову:

— А почему ты висишь в воздухе? Все Парадоксы так делают? Как у тебя это получается?

Парадокс с хрустом потянулся и повернулся к детям, впрочем, не сбавляя при этом скорости, так что теперь он плыл по воздуху спиной вперед.

— Это очень длинная история, но и путь нам предстоит неблизкий. Ну да ладно, расскажу я вам. Давно это было, так давно, что и представить сложно. Тогда я был совсем другим, и выглядел по-другому. У меня были сильные лапы, чтобы бегать, крылья, чтобы летать, и плавники — чтобы плавать, соотвественно. Но в один незабываемый день я повстречал незнакомца, который выглядел так же, как вы, только был выше ростом. Человек этот был в черном драповом пальто, длинном, до пят, и черной широкополой шляпе, надвинутой на глаза так, что я не мог рассмотреть его лица. Он был похож на странствующего рыцаря-мага, и немного — на шпиона, но тогда было совсем другое время, нежели сейчас, и у меня не был никаких оснований подозревать его в чем-то недобром. Он заговорил со мной.

«Правда ли, что ты бегаешь быстрее всех?» — спросил он. Я, не усмотрев в этом подвоха, ответил честно и безо всякой гордости: «Да, правда». И тогда мы заключили пари — мы решили бежать кросс. «Если ты одержишь верх, — сказал он, — и первым придешь к финишу, я исполню любое твое желание. Но ежели выиграю я, то я заберу твою способность». Я был настолько уверен в своей победе, что не раздумывая согласился. Сейчас бы я, конечно, отказался бы, но тогда мне это даже в голову не пришло. Теперь я понимаю, что тогда я был молод, глуп и полон иллюзий. Мы ударили по рукам.

И я проиграл.

Уговор дороже денег, и мне пришлось к моему большому сожалению, расстаться со своей способностью — таковы были условия пари.

— Ты больше не мог бегать быстрее всех? — уточнила Вика.

— Хуже. Я больше вообще не мог ни ходить, ни бегать. Впрочем, я еще мог летать и плавать. Но это только начало. Я был в отчаянии, и страстно желал отыграться. И незнакомец, поняв это, спросил меня: «Правда ли, что ты летаешь быстрее всех?» Мы вновь заключили пари. На этот раз я был уверен, что не ударю в грязь лицом. Я летел быстрее солнечного ветра, но мой соперник оказался проворнее. Я едва преодолел половину расстояния, когда он уже был на финише. Мой долг был долгом чести, и скрепя сердце я вынужден был расстаться с этой своей способностью. В тот же миг мои крылья исчезли, и, падая, я едва не разбился. Меня спасло то, что я упал в воду. К счастью, я еще умел плавать, и не утонул. Тут-то бы мне и остановиться, но смириться с поражением для меня было равносильно самоубийству. Я не вынес бы такого унижения. Пламя азарта жгло меня изнутри, испепеляя в прах все доводы рассудка, а уязвленное чувство собственного достоинства, честолюбие и амбициозность только подливали масла в огонь.

И в третий раз он спросил меня: «Правда ли, что ты плаваешь быстрее всех?» Я ответил «Правда. Но если на этот раз победа окажется за мной, ты вернешь мне все, что ты отнял у меня!». Он в ответ тихо рассмеялся и кивнул, дав понять, что принимает мои условия. Стоит ли говорить, что и на этот раз удача не улыбнулась мне? В результате я остался ни с чем, а этот конь в пальто, ободрав меня как липку, понял, что с меня больше нечего взять и скрылся в неизвестном направлении. Догнать его я не смог… С тех пор я его больше не видел.

Ни бегать, ни летать, ни плавать, ни даже ползать я отныне не мог. Поэтому я повис в воздухе и висел так очень долго, погрузившись в свои невеселые мысли, охваченный запоздалым раскаянием и строил неосуществимые планы возвращения утраченных способностей.

Но в один прекрасный день я совершенно ясно понял одну очень простую истину: тот, кто имеет какую-либо ценность, станет несчастным, лишившись ее, и поэтому его жизнь полна тревог и волнений. Он живет в постоянном страхе потерять то, чем дорожит, пусть даже он не всегда осознает это. Но тот, у кого нет ничего, на самом деле гораздо счастливее первого — ему нечего терять. У него нет багажа, который нужно холить и лелеять, и оберегать от всякого рода посягательств, вместо этого он волен распоряжаться своей жизнью и своим временем как ему заблагорассудится. Он свободен.

И я стал свободным — с того самого дня, хотя, признаться, я не сразу осознал до конца всю прелесть этого состояния. Сначала я считал себя несчастным страдальцем, потому что сожалел о прошлом и размышлял о будущем. Сейчас же я уже не занимаюсь этой ерундой. Я просто живу — так, как живет капля дождя, падающая на землю, или искра, летящая в хвосте кометы, или вот этот цветок, — он растет себе и растет, и не страдает оттого, что не умеет бегать быстрее всех.

Ребята, затаив дыхание, слушали рассказ Парадокса.

— И что было потом?

— Потом? А ничего. Было много-много светлых и прекрасных дней, наполненных счастьем и наслаждением жизни. Меня называли Парадоксом, но я не расстраивался — потому что теперь ничто не могло испортить мне настроение. И не огорчался из-за того, что я не эльф и не энергет. Я — Парадокс, и я не променял бы свою сущность ни на какие сокровища. Я — лед, разжигающий огонь, я — слезы радости, я — память и забвение, я — гипотеза и теорема. Я — соль, которая кажется сладкой, и пух, который тяжелее свинца. Я — Парадокс.

— А существуют еще парадоксы, кроме тебя? Или ты единственный? — осторожно спросил Максим.

— Единственный? Ты это серьезно?! — Докси расхохотался так, что дети уже стали опасаться, что он лопнет от смеха, — И это говорит мне человек, которому доверили магический Жезл? Да будет вам известно, что нас великое множество. Мы, Парадоксы, так устроены, что можем обитать практически везде — там, где есть Время и Пространство, есть История, а, значит, обязательно будет какой-нибудь парадокс. Некоторые стараются не замечать нас, другие пытаются сделать вид, что мы — всего лишь недоразумение, и притянуть за уши какое-нибудь объяснение, состряпанное на скорую руку, третьи и вовсе сходят с ума, пытаясь докопаться до сути. Люди так устроены — они не переносят, если есть что-то, недоступное их пониманию, и пытаются вогнать это в рамки своего мировоззрения — упорядочить, классифицировать, разложить по полочкам, да еще и бирку наклеить с инвентарным номером. Только мы, парадоксы, это страсть как не любим — когда нас классифицируют.

— Значит, парадоксы есть и в нашем мире? — оживилась Вика.

— А я вам о чем толкую? — риторически заметил Докси. — И в вашем, и в любом другом. Посудите сами, сколько раз вы сталкивались с чем-то, что нельзя было объяснить логически. Но там почти для всех мы — невидимки, лишь очень немногие способны увидеть нас, и то, если мы сами этого захотим. А вот слышать нас могут все — вспомните, доводилось ли вам слышать звуки, природу которых вы не могли выяснить? То-то же.

— Не люблю слышать звуки, когда непонятно, откуда они происходят, — признался Максим.

— А я — люблю, — заявила Вика, — Наверное, мир без парадоксов был бы слишком правильным и скучным. Не хочу жить в скучном мире.