Сонная Империя. Начало

Глава 8

Из своих человеческих воспоминаний я не мог сделать вывод, кем именно я был? Как меня звали? Была ли у меня семья? Или друзья? Чем я зарабатывал на хлеб?

Только общие понятия и ощущения, а порой и натуральные прорехи, включавшие в себя целые года.

Но, среди дырявого решета моих воспоминаний, чёткой, красной линией проходили воспоминания… будильников.

Утренние побудки в детский садик, школу, университет… Побудки в армии, и после неё. Кроме страшного нежелания покидать тёплую, и уютную, кровать мне особенно запомнились способы этой самой побудки.

Если в детстве меня будили мягким голосом и нежными прикосновениями женских рук, которые чётко ассоциировались с теплом матери, что говорило о том что она была, эта самая мать. То, став старше, меня вырывали из объятий Морфея более… варварским способом.

Это были часы, что издавали отвратительный звук, пока ты не отключишь их лично.

Затем меня стал будить телефон, в котором был встроенный будильник, или что-то в этом роде.

В армии же меня подымали голосом, или… кхм… менее приятным и более физическим способом.

Здесь, в Веннисааре, за годы жизни, у меня выработался рефлекс просыпаться под уханье птицы, похожее на уханье совы. Нет, я не ошибся, и не настолько ударился головой, что бы забыть что не видел ни единого животного на протяжении всей своей жизни.

Просто в местных аналогах часов, вместо звона, музыки или тиканья, использовалось пение птиц. Каждому часу соответствовала своя птица.

Что говорило о том что они вообще были, эти птицы. Правда, куда-то потом пропали…

К чему я веду?

К тому что мне было в новинку просыпаться под звуки флейты.

Мой мозг проснулся, хотя всё тело и ощущалось неимоверно тяжёлым. Боли не было, только тянущее чувство в моём лице, переходящее на правую сторону головы. Такое-же чувство было и в левой руке и груди.

Но, это было не первым что осознал мой мозг.

Звуки флейты лились подобно журчанию ручья, завораживая и отвлекая от неприятных ощущений и мыслей. Эти звуки были столь приятны, что желание двигаться, даже просто открыть глаза, замирало в нерешительности.

Эту музыку хотелось слушать и слушать.

Как же было жестоко, что она резко оборвалась. На мгновение у меня мелькнула мысль, что я вновь умер и переродился, а это музыкальное сопровождение было частью перехода между мирами.

Я даже успел подумать о вероятном теле, в котором очнусь на этот раз.

— Твои раны исцелились, дитя, — произнёс женский голос у меня над ухом.

Слабость, что растекалась по моему телу от руки, головы и груди, удержали меня от резких движений. Я не только не дёрнулся от неожиданного голоса, но и не открыл глаза, настолько крепко меня держали цепи слабости.

На мгновение, всего на миг, меня поразила страшная мысль о параличе.

К счастью, она была выбита из моей дурной головушки неожиданным тычком в лоб, чем-то твёрдым.

— Твоё тело полностью работоспособно, не обращай внимание на слабость. Она лишь последствие твоих ран, — вновь заговорил женский голос.

Только тогда я понял насколько он… именно про такие голос говорят «медоточивый». Тембр, интонации и что-то ещё, не улавливаемое моими ушами и не поддающееся анализу моим мозгом. Нечто, что приносит волну приятных ощущений и заставляет замереть в восхищении, желая услышать ещё больше слов незнакомки.

— Вставай дитя, — вновь заговорила незнакомка. В этот раз её голос сопровождался странным звуком, похожим на шуршание, исходившее с противоположной, от говорившей, стороны, — Вставай, и выметайся из моих палат.

Последние слова утратили часть пленительных эффектов, и я всё таки открыл глаза, хоть они и потяжелели на добрый центнер.

Несколько секунд, после того как я всё-таки разлепил веки, перед моим взором было лишь белоснежное марево, лишённое каких-либо деталей или очертаний.

Я успел вспомнить свою теорию о переселении, когда мой взор обрёл чёткость.

Это было не марево, но потолок. Абсолютно белый, почти стерильный. Но, несмотря на свой безжизненный цвет, он создавал странное ощущение… правильности? С полотна потолка светили несколько осветительных кристаллов, чей свет не резал глаза.

Опустив взгляд ниже я увидел и стены, всё того-же странного оттенка белого цвета. Они не несли на себе привычной резьбы и небыли занавешены полотнами картин. Простые белые стены, хоть и не лишённые небольших узоров, выглядящих удивительно уместно.

От разглядывания стен я перешёл к остальному помещению, и первое что бросилось в глаза был… пол.

Он был чёрный. Чернильно-чёрный. Словно вместо камня под ногами было прозрачное стекло иллюминатора космической станции. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять что это не так.

Вдоль узкого помещения, выстроившись двумя рядами, расположились каменные постаменты, достаточно большие чтобы уместить на себе взрослого сиинари. Я занимал такой же постамент, расположившийся у самого входа в помещение.

С противоположного конца импровизированного строя расположился широкий стол, к которому и направлялась женщина-сиинари.

Не просто женщина, а…

Это не объяснить парой слов. Местные девушки были без сомнения симпатичны, но… словно лишены некой черты, делавшей девушку… ну… девушкой? Словно обезличенные куклы, которые дышат и едят. Да и фигуры… только сейчас мне в голову закралась мысль что встреченные в крепости сиинари были несколько крупнее, нежели те что жили в Резиденции.

Но эта женщина… она была квинтэссенцией женственности.

Походка, заставляющая впиваться взглядом в каждый изгиб тела и каждое движение складок её одежды.

Пышная коса чернильно-чёрных волос, словно осколок отполированной ночи, обвивала шею, талию и пояс, маняще помахивала кончиком, торчащим сбоку, да весело позвякивая парой колокольчиков.

Движения рук, что управляли невидимым оркестром, используя изящную флейту вместо дирижёрской палочки, были столь изящны что, казалось, обладали неким гипнотическим эффектом.

Простая одежда из чёрных и белых тканей, сидела на ней словно бальное платье, подчёркивая каждый изгиб точёного тела…

Я не влюбился, нет. Просто… живя в Резиденции я несколько пересмотрел своё отношение к красоте. Женщины, что мне встречались, были невероятно симпатичны, несмотря на то что не пользовались косметикой, или иными женскими хитростями.

Но эта женщина… она вызывала влечение. Желание обладать и…

Мои эротические фантазии прервал внезапный подзатыльник, едва не заставивший меня полететь кувырком с постамента.

Обернувшись, машинально приложив ладонь к месту удара и вжав голову в плечи, я увидел стража сиинари.

Обычный такой страж, за исключением нескольких отличий.

Первое отличие бросалось в глаза, и заключалось оно в его… глазах. Они были осмысленны и полны жизни, насколько может быть полон жизни суровый, неподвижный, взгляд военного человека.

Второе отличие заключалось в отсутствии у него стандартного вооружения. У него не было ни щита ни копья, только меч, покоящийся в ножнах на поясе, да длинный нож, расположенный зеркально к мечу.

Третье же отличие… оно вспыхнуло в моей голове, когда она в полной мере осознала силу удара.

Этот сиинари был заметно крупнее привычных мне стражей. Доспехи сидели на нём как влитые, не допуская даже намёка на неправильную подгонку или ненадлежащее обращение.

Только теперь, осознав что именно царапало моё восприятие с момента первой встречи с местными стражами, я понял что все они были как этот любитель ударять в спину.

Крупные, высокие и подтянутые.

— Одевайся и следуй за мной, — отчеканил неизвестный, пихнув мне в руки свёрток с одеждой.

Какое… интересное гостеприимство. Своеобразное, я бы сказал.

Оглядев себя я понял что абсолютно нагой. От моей одежды не осталось и следа, о чём я не очень то и горевал.

Прикоснувшись пальцами к груди, к тому месту в котором мою плоть прошил клинок коменданта, я не обнаружил и следа ранения. На моей груди выделялась лишь короткая полоска кожи, что отличалась оттенком от остальной. Левая рука слушалась отлично, не смотря на то что я помнил что она была сломана. Зубы, часть из которых я точно потерял под ударами коменданта, были все на месте.

Лишь слабое онемение напоминало о полученных ранах.

Очередная оплеуха, угодившая в висок, заставила меня подскочить с места и выронить ворох одежды на пол.

— Не заставляй меня ждать, — произнёс страж, сопроводив свои слова взглядом, тяжёлым словно стотонная плита, напрочь отбивая желание возмущаться по поводу неоправданного рукоприкладства.

Это было… непривычно. За всё время, что я провёл в этом теле, я получал удары только от наставника по фехтованию. Ито это были скорее направляющие тычки, когда я принимал неправельную стойку.

Но этот сиинари скорее напоминал кого-то из сержантов, из моих армейских воспоминаний.

Отступив в дуэли взглядов, но не забыв тяжесть оплеух, я принялся разбираться с ворохом одежды.

Там была стандартная рубаха, больше напоминающая тунику или мантию. Свободные штаны. Пояс. Да что-то напоминающее чешки. Всё серого цвета, без лишних узоров или обозначений. За исключением немудрённой серебряной окантовки.

Облачившись и представ перед стражем я заработал всё тот же безразлично-внимательный взгляд.

Пробежавшись по мне цепким взглядом, и не найдя к чему придраться, он молча развернулся и направился на выход.

Окинув помещение прощальным взглядом, задержавшись на фигуре девушки, что расположилась за столом в дальнем конце зала, я поспешил за стражем. Смысла противиться я не видел. Так же как и не питал иллюзий в успешном побеге.

Комендант наглядно продемонстрировал возможные последствия непослушания.

Меня ведь убили… на самом деле убили. Без всяких скидок или условностей! Эта мысль вызывала дрожь в коленках и заставляла внутренности скручиваться в тугой, холодный и липкий клубок.

Убили… а потом воскресили…

Что могло им помешать проделать это вновь?

Печатка наследника? Что-то на коменданта она не слишком то и произвела впечатления. Да и ждать возмездия со стороны Резиденции и папаши… если таковое и последует, для этого нужно сначала пожаловаться, а для этого нужно выбраться из крепости живым. Затем ещё нужно было скрыться от преследования. Добраться до Резиденции. И… ну… дождаться вынесения решения. На что могут уйти годы…

Стараясь не отстать от моего конвоира, а кем он ещё мог быть, с такими то замашками, я пытался подстроиться под непривычно стремительную походку мужчины.

Шагал он быстро, делая удивительно широкие шаги. Ни на что не отвлекаясь и игнорируя встречных, что кивали, вытягивали по стойке «смирно», или и вовсе почтительно отходя в сторону.

Суровый воин, в великолепных доспехах. Для завершения образа ему, как и всем остальным стражам, не хватало только развевающегося плаща.

Примерно через час, наполненного преодолением залов и коридоров крепости, мы попали в самый обычный коридор, по обеим сторонам которого тянулись деревянные двери.

На дверях были вырезаны имена, что давало понять о жилом назначении этих помещений.

Остановившись у двери не несущей на себе следов резьбы, он резко повернулся ко мне и заговорил, впервые с тех пор как я натянул одежду.

— Это твои покои, запомни дорогу, иначе будешь ночевать в коридоре, — с этими словами он толкнул дверь, давая мне заглянуть внутрь.

Ну что я могу сказать про своё новое место жительства? Бедненько, скромненько, тесноватенько…

Комната пять на десять. Без окон. С парой светильников под потолком. Кровать, пара шкафов, массивный стол да пара стульев. Вот и всё убранство.

— За мной, — вновь бросил страж, помчавшись дальше по коридору.

Дверь не имела замков или запоров, так что я просто прикрыл её да поспешил за стражником.

Ситуация становилась всё страньше и страньше. Сначала меня принимают и проводят к самому коменданту. Затем тупо казнят, не потрудившись даже пояснить свои действия. А теперь… что? Размещают в крепости?

И что я тут должен делать? Каков мой статус? Мог ли я покинуть крепость?

Эти, и ещё с пару тысяч, вопросов мучили мой мозг, пока мы стремительно неслись по коридорам.

Я не решался задать вопрос сопровождающему меня сиинари, или он был моим конвоиром? Уж больно он был резок на наказание и неприступен с виду.

Порядка полу часа мы плутали по коридорам, галереям и залам, пока не оказались на том же самом балконе, что и в прошлый раз.

Мою спину окатило холодным потом, когда я заметил всё того же коменданта, безмятежно сидевшего за изящным столом. Даже тот факт что на столе располагался чайный сервис, на две персоны, прошёл мимо моего внимания.

Получив тычок в спину от конвоира я ввалился на территорию балкона, недавно ставшего местом моего убийства. Ноги мгновенно стали ватными, а ладони позорно задрожали.

Так не пойдёт, решил я, и перешёл в нападение. Как крыса, загнанная в угол.

— Что, в этот раз решили совместить моё убийство с распитием чая? — выдавил я дрожащим голосом, стараясь перестать дрожать телом. Придавать голосу уверенные нотки было несколько… за пределами моих сил.

На самом деле в изящной посуде был не чай, а смесь из трав, запаренных в кипятке. Без сахара или иных специй. В Веннисааре вообще не было соли, сахара или иных специй. Так же как и мяса.

Зато были фрукты, злаки и овощи… которые добывались неизвестным мне способом. Как-то данный аспект местной жизни прошёл мимо меня.

— Для начала, сядь, — спокойно произнёс комендант, поведя рукой в сторону свободного кресла.

Он был спокоен, собственно как и в прошлый раз, но… в этот раз в его облике было что-то иное. Что-то, что я был не в силах разглядеть или понять.

За неимением иного выбора я подчинился. Сдаётся мне, если бы я начал бузить или попытался бежать, то… кхм… последствия не заставили бы себя ждать. Хватило бы моего конвоира, что бесшумно отступил в неприметную нишу.

Как только я расположился, комендант, сопровождавший каждое моё движение своим фирменным, спокойно-внимательным, взглядом, взял свою чашку и сделал небольшой глоток. Поставил посуду на место и испытующе уставился на меня.

Видя что я не собираюсь притрагиваться к своей посуде он заговорил.

— Я не собираюсь тебя травить или убивать, так что просто пей. Нам предстоит не простой разговор.

Всё ещё испытывая мерзкое чувство страха, подпитываемое не до конца прошедшим онемением от излеченных травм, я… подчинился. Опять, что не могло прибавить мне приятных ощущений.

Травяной отвар был не плох. На уровне с остальными подобными напитками, что я пробовал в Веннисааре.

Сделав глоток вежливости я вернул чашку на место. Под внимательным взглядом коменданта.

Старый сиинари следил за каждым моим движением подобно змее, практически не мигая и сохраняя привычно невозмутимый вид.

— Итак, — заговорил он, когда моя чашка опустилась на стол, — Для начала я хотел бы заверить тебя что не испытываю конкретно к тебе каких-либо негативных чувств. Мои действия имели причину, которую я хотел бы тебе поведать, но…

Он прервался, вновь приложившись к чашечке, давая фору потомственным аристократам из моего старого мира, в плане манер и отточенности своих движений. Если забыть что именно этот, даже не человек, сиинари проткнул моё сердце, предварительно избив, а так же про то что он был облачён в свою броню, то его можно было принять за того самого потомственного аристократа.

— Прежде чем я поведаю о своих причинах, я хотел бы услышать твою историю, — закончил он, отставив чашку и вновь уставившись на меня.

— Какую ещё историю? — немного нервно спросил я, — Просто отпустите меня домой, и я… сделаю вид что ничего не произошло.

Говорить было не просто. Я за месяц выдавливал из себя меньше звуков, чем за время что провёл в этой крепости.

— Назад ты не вернёшься, и это не обсуждается, — размеренно вынес он мне приговор, — Однако, что-то подсказывает мне что возвращаться назад ты не очень то и желаешь.

И он был чертовски прав. У меня уже мелькали мысли про исследование руин, и, только возможно, переселению в них с концами. Ни в Резиденции, ни, как выяснилось, в Крепости мне делать нечего.

Мне не были рады ни там, ни там. Соответственно, и я не горел желанием там находиться.

Если подумать, я мог бы организовать себе огород, или как тут выращивают пищу, в одной из заброшенных деревень. Перетаскать уцелевшие книги и инструменты. Расчистить и обустроить себе жилище…

За пару лет я мог справиться с такой задачей.

Жить отшельником в глубине этих глухих лесов… перспектива гораздо привлекательнее чем психи из Крепости и сомнамбулы из Резиденции.

Вот только для этого нужно было выбраться из Крепости. А это невозможно. Может и возможно, не стоит заранее отчаиваться, вот только…

Эх…

— Ладно, — поднял я в воздух руки, в жесте сдачи, — Что именно вы хотите знать?