Вдох — выдох. Вдох — выдох. Под тупую работу в голове вертелись словечки пилотского сленга, которые Ежи заучивал каждый вечер со всезнающим Кислотой. Шуршание дыхательной смеси в шлангах и порывами мелкая дрожь грунта вулканической, неспокойной планеты в кровавых отблесках маленького, почти негреющего светила. Острые акульи зубы каменных обломков повсюду.
После того, как Кислота порассказал о ядовитой атмосфере планеты, Ежи стал относиться к целости защитного костюма религиозно.
Негромкое позвякиванье инструмента о головки болтов технического люка.
Сто шестьдесят завернутых «от души» болтов.
Звяк. Минус сорок семь по Цельсию снаружи, сразу за серебристой тканью, за близким треугольным поляроидом маски — холод, воспринимаемый, как боль.
Надсадный выдох, щелчок, скрип металла по металлу. Мокрая от вонючего пота одежда почти не держит тепло. Шуршание смеси в шлангах, еле слышное шкворчание в теплом ранце. Прямоугольник спины под ранцем — единственное не мерзнущее место.
— Пятьдесят третий, — устало сказал хакер, опуская тяжелый болт в мешочек на поясе, — Я устал, черт возьми! Я хочу уже не есть, а жрать!
— Работай. Обед будет после восьмидесятого болта, — сообщил Кислота, — Или ты думаешь, что можешь забавляться паршивым люком целую вечность?! Или ты думаешь, что на этом люке кончатся все проблемы?!
— Перестаньте! — донесся из черного шара, размещенного поблизости, голос Зверя, — Вы мешаете мне спать своими воплями!
— Работничек, — неожиданно для себя самого рассмеялся Ежи и потянулся ключом к трехгранной головке следующего болта…
… - Восемьдесят, — болт звякнул в мешочке. Ключ выпал из разжатого кулака и повис на стропе, которая пристегивала его к рукаву, — Идем жрать.
Кислота молча вызвал призрачный столб. Ежи пнул туда шар надувной камеры под возмущенные вопли Зверя и ввалился сам.
Зверь, выпущенный из своего кокона, обиженно ушел на постель и молча лег.
Хакер бережно снял с себя снаряжение. Его руки дрожали, все тело ломило от усталости, от непривычных усилий и адского мороза, одежда насквозь промокла от пота, местами, где не касалась кожи, она даже промерзла и теперь хрустела.
— Ты потрудился на славу, — примирительно сказал Кислота, — И у тебя сейчас подходящий вид, чтобы сказаться больным на несколько дней.
— Помолчи, — взмолился Ежи, со стуком садясь на табурет и протягивая руки к пиву и еде.
Он заснул прямо за столом, положив голову на локоть рядом с почти нетронутой миской жирной жареной рыбы.