СВА-7745, планета 4. Это место понравилось сразу.
Пронзительный фиолетовый оттенок небес переходил в глубокую синеву морского горизонта. Полупрозрачные перламутровые облака цепочкой пересекали купол небосвода, пахло растениями, плодородной землей и свежестью. Легкий бриз тронул отросшие волосы, и Еди почувствовал, что на этот раз не прогадал.
Маленькие, мощеные улочки сбегали по склонам к желтому пляжу, отделенному от городка полосой зелени. У нескольких деревянных причалов застыли небольшие парусные суда.
Ежи стоял на дороге, пересекающей седловину между двумя холмами и летящую вниз, к причалу, мимо недлинных улочек, образованных двух- и трехэтажными домами.
— Мир в синих тонах, — сказал он себе, сунул сигарету в зубы и неспешно зашагал вниз. Покрытие дороги было больше похоже на бетон, нежели на асфальт. Он не увидел на улицах не одного силуэта. Нахмурился. Местное население могло иметь ночной стиль жизни, прячась днем от яростного света своей звезды — голубого гиганта светимостью в двести солнц. Жиденький озоновый экран плохо защищал от жесткого ультрафиолета — Ежи ощутил это меньше чем через двадцать минут: кожу лица и рук начали покалывать иголочки. Ежи ускорил шаг — при силе тяжести, немного меньшей земной, шаг стал пружинистым и легким.
— Надо же, — пробормотал он вслух, — При таком светиле на планете более чем прохладно. Наверно, я попал в зиму.
Вблизи постройки оказались зримо прочными, с толстыми стенами.
Улицы по-прежнему оставались безлюдными. Затем Ежи приметил полное отсутствие осветителей. Он подошел к одному из зданий, стоящих в центре городка — оно имело три этажа и выдавало некоторые претензии владельца — было облицовано не диким серо-зеленым камнем, как прочие, а чем-то вроде темно-красного гранита. Он толкнул незапертую дверь и вошел вовнутрь, в прохладный полумрак просторного холла. Узкие лучи света прорезали полутьму в разных направлениях, падая на каменный пол. Когда глаза адаптировались, Ежи огляделся.
— Приветствую тебя, путник, — сказала из-за стойки одетая во что-то изумрудное женщина, — Тебе необходима комната на день?
— Наверное, да, — сказал он и потер лицо. Кожу вовсю саднило. Он обратил внимание на служащую — глаза огромные, темные, почти без белков, как у персонажей японских комиксов. Ночная раса хрупких эльфоподобных людей с заостренными, подвижными ушами.
— Второй уровень, черный номер, — сказала она и внимательно посмотрела на хакера, — Кожа обожжена. Видимо, были веские причины для путешествия днем?
— Да, — коротко сказал он. Женщина кивнула:
— Разумеется, были. Отдохни у нас, здесь ты в безопасности. Возле Ежи с легким скрипом возникла голограмма хрупкой девушки.
— Добро пожаловать в наше заведение. Я провожу вас, — голограмма повернулась и поплыла по холлу к пятиугольной двери, — Наше заведение — лучшее на архипелаге. Мы всегда рады клиентам.
Ежи шел за просвечивающей голограммой, ставя ноги в высоких шнурованных ботинках на инкрустированные белым, серым и желтым металлами каменные ступени. И думал о том, что переносится из мира в мир, не успевая толком ничего вокруг разглядеть, словно бы в спину дует волшебными мехами дьявол из старой сказки. Ежи тихо вздохнул:
— В общем, не будет неправдой сказать, что я ничего не видел…
Голографическая девушка ничего не ответила. Ступая по воздуху полупрозрачными ногами, она подвела его к расходящимся в стороны металлическим створкам:
— Это ваша комната, — и растворилась в полумраке. Ежи прошел мимо бронированных створок в свой номер. Пробормотал:
— Если я когда-нибудь соберусь сочинить мемуары, то назову их «записки командированного».
Огляделся. Здесь спали на полу — аккуратный рулик свернутого матраса лежал у стены. Стульев, судя по высоте крохотного столика, тоже не признавали. Отделка стен была натуральная, то есть никакой — стены и потолок представляли собой плоскости дикого камня. В номере было и окно, прикрытое щитом — ставней, и лишь в узкую щель пробивался плоский луч света. Ежи только сейчас ощутил ломящую кости усталость. Расправив постель, он двумя ленивыми движениями сбросил потрепанные, но еще крепкие башмаки и влез под тонкую материю пледа. От камня веяло приятной прохладой, и единственное, чего в этот миг не хватало — обыкновенной, мягкой подушки.
Ежи свернул серую суконную куртку и пристроил под затылок.
Попробовал, довольно фыркнул. Затем нашарил свою сумку и отыскал на ощупь прямоугольную упаковку аптечки, а в ней трубку с мазью от ожогов и тщательно нанес мазь на обгорелую кожу. Он расходовал мазь экономно, поскольку упаковка была совсем крохотной. Затем откинулся и прикрыл глаза.
Усталое тело ломило. Звенящая тишина гостиницы, фоновый шорох крови в ушах — или может шелест воздуха в вентиляции? Утомленное сознание медленно погружалось в водоворот картинок, навеянных дремой…
Перед внутренним взором распахнулось звездное небо, и он провалился в глубокий сон. Ему приснились девушки в подвенечных платьях, отчего-то ворочающие на крыше телевизионную антенну, в то время, как вся остальная свадьба орала снизу, с тротуара «Стало хуже!» или «Сейчас хорошо!»
Ему снился босоногий мальчишка-негритенок в синем джинсовом комбинезоне от Дизеля, вольготно лежащий на деревянной лавке и играющий на надраенной медной трубе. Джей стоял неподалеку от него, весь в черном, играя черным же плетеным шнурком, одной стороной укрепленном на широком кожаном ремне, к другой стороне шнурка была прикреплена связка ключей.
Постепенно он вспомнил, что это полицейская форма.
В поле зрения попала одна из девушек в белом, она приблизилась и сказала: «Вот так вот? Выдерживаем характер, когда Лиза выходит замуж?» «Не знаю я никакой Лизы» — сказал Ежи, рассеянно позвякивая в такт музыке связкой ключей в кармане, и правда — он не чувствовал, чтобы душа хоть как-то откликалась на такое имя.
«Придумал себе амнезию, чтобы не переживать! Ну хоть на свадьбу-то найди возможность не приходить!» — сказала девушка. Ежи пожал плечами и пошел, поглядывая на веселящийся низший класс, пьющий пиво, сидя на лавках под развеселую игру уличных музыкантов. Девушка догнала Ежи, сунула ему в руку клочок бумаги и прошипела: «Какая же ты сволочь. Будь я мужчиной, я бы тебе голову открутила!»
Ежи разгладил листок с торопливыми словами: «Прости. Я всю жизнь буду тебя любить!» Посмотрел на отступившую на шаг девушку: «И что я должен делать? Передай этой Лизе, если будет уместно, пусть она будет счастлива. И давай прекращать безобразие. Глупо, но я в самом деле ничего не помню».
Тут, не просыпаясь, он понял, что спит, и заставил себя отдыхать дальше без всяких глупостей…