...

Он онемел и оглох. То есть слышал и говорил, как обыкновенные люди, но тот изумительный слух и тот серафический голос, которым он обладал один, покинули его навсегда. Все для него стало беззвучно, как в «могиле».

Елизавета Юрьевна признавалась, что готова отказаться от своего пути ради того, чтобы быть с любимым: «…если бы Вам даже казалось, что это гибель, а передо мной был бы открыт любой другой, самый широкий путь – всякий, всякий, – я бы все же с радостью свернула с него, если бы Вы этого захотели». В критический период их отношений она предпочла бы погибнуть вместе с Блоком, чем спастись без него, объясняют этот момент литературоведы. Но поэт, по их мнению, такой жертвы с ее стороны, к счастью, не принял.

Да полно, об этом ли надо говорить в данном случае? Думается, ни о какой жертвенности со стороны своей настойчивой корреспондентки Блок и не думал. Да и думал ли вообще о ней?

Личная жизнь его, как всегда, оставалась бурной. Александр Александрович между делом сообщал матери: «Несчастная Дельмас всякими способами добивается меня увидеть».

Была ты всех ярче, верней и прелестней,

Не кляни же меня, не кляни!

Мой поезд летит, как цыганская песня,

Как те невозвратные дни…

Что было любимо – все мимо, мимо,

Впереди – неизвестность пути…

Благословенно, неизгладимо,

Невозвратимо… прости!

Но «невозвратимо… прости» прозвучало лишь в стихах Блока, по большому счету, из жизни поэта «Кармен» никуда не исчезла. Имя ее постоянно мелькало в дневниковых записях поэта вплоть до его кончины в 1921 году.

Загрузка...