...

Цех поэтов только что созидался. В нем было по-школьному серьезно, чуточку скучновато и манерно. Стихи там были разные. Начинали входить во славу Гумилев и Ахматова. Он рыскал вне русской равнины, в чужих экзотических странах, она не выходила за порог душной, заставленной безделушками комнаты. Ни с ним, ни с ней не по пути.

А гроза приближалась. Россия – немая и мертвая. Петербург, оторванный от нее, – как бы оторванный от берега и обезумевшим кораблем мчавшийся в туманы и на гибель. Он умирал от отсутствия подлинности, от отсутствия возможности говорить просто и жить просто. Никакой вообще Революции и никаких революционеров в природе этого города не оказалось. А была только черная петербургская ночь.

«Он рыскал вне русской равнины…»; «она не выходила за порог душной, заставленной безделушками комнаты…» – как точно сказано о главной поэтической чете того времени! И дальше, уже о себе: «Ни с ним, ни с ней не по пути». Еще совсем юная женщина, Елизавета Кузьмина-Караваева не отделяла себя ни от Петербурга, ни от России, «немой и мертвой». Это сближало ее с Блоком. Но понимал ли это поэт? Вряд ли.

В своем дневнике в один из октябрьских вечеров 1911 года 30-летний Александр Блок записал:

Загрузка...