...

В этой комнатке было тесно, уютно, чуточку беспорядочно. Вплотную, одна вещь к другой, стояли кровать, комод, книжный шкаф, стол, этажерка. На комоде, на этажерках было множество всяких салфеток с ажурными вышивками ришелье, на кровати – расшитых шелками подушек. С потолка свешивался ручной работы, искусно сделанный абажур. На столе постоянно лежало незаконченное рукоделие, картонка с клубками ниток, цветной шерсти, коробочки с бисером, пяльцы, рассыпанные булавки. Стопками и перевернутые корешками вверх лежали книги.

Из угла, из-за теплящейся лампады, на всю эту легкомысленную неразбериху взирал строгий лик Спасителя с благословляющей рукой. На стене висел портрет молоденькой девушки. [7]

Но и здесь, в этом более чем скромном обиталище, матушка не принадлежала самой себе: в дверь непрерывно стучали. Иногда к ней приходило до сорока человек в день – знакомых и незнакомых, со своими нуждами, горестями и радостями.

Порой мать Мария не выдерживала: запирала дверь на ключ, падала в кресло и говорила:

– Больше не могу так, ничего не соображаю, устала, устала. Сегодня было около сорока человек, и каждый со своим горем, со своей нуждой. Не могу же я их прогонять…

Но даже и ключ не помогал: начинался непрерывный стук в дверь. Матушке приходилось отворять. Недаром же отец Сергий Булгаков весьма образно и остроумно прозвал это прибежище для шатающихся «шаталовой пустынью»! Посетители являлись сюда в течение целого дня и до самого вечера; некоторые оставались на ночь.

Матушка частенько говорила:

– Мне сейчас удивительно хорошо. Не чувствую себя – большая легкость. Хорошо бы отдать себя совсем, чтобы ничего не осталось. Счастливых людей нет – все несчастные, и всех жалко. О, как жалко!

Дом и церковь быстро обживались; все, кто только мог, отдавали сюда мебель и утварь… Постепенно храм, в котором поначалу почти не было икон, обустраивался, наполнялся молящимися. Именно здесь мать Мария впервые расписала стены и часть Царских врат растительным орнаментом. Видевшие его надолго запомнили эту роспись: над северными и южными дверьми в алтарь парили на голубом фоне белоснежные серафимы и херувимы, а рядом с ними располагались узоры из цветов в русском стиле, напоминающие работы художницы Натальи Гончаровой.

Казалось, само присутствие матери Марии побуждало людей к активным действиям. В помещении на улице Вилла де Сакс жизнь так и била ключом. В январе 1933 года здесь прошел съезд Лиги православной культуры, на котором присутствовал митрополит Евлогий. В начале ноября тут же состоялось открытие Богословских (миссионерских) курсов с числом слушателей в пятьдесят шесть человек. Вступительная лекция была прочитана отцом Сергием Булгаковым. Собравшиеся изучали Священное Писание, историю церкви, апологетику, догматическое богословие.

Дело, которое начиналось буквально из ничего, через два года настолько расширилось, что потребовалось большее помещение. И вот летом 1934 года мать Мария сняла новый дом (улица Лурмель, 77). Расположенный в 15-м округе Парижа, в самом центре «русского района», он обходился уже в 25 тысяч франков в год – плата за наем по тем временам огромная. Мочульский, один из друзей и ближайших соратников матушки, писал: «Денег никаких, риск огромный, но она не боится». Сама мать Мария говорила:

Загрузка...