...

Москва. Собачья площадка, Дурновский пер., д. 4, кв. 13. 28 ноября 1913

Я не знаю, как это случилось, что я пишу Вам. Все эти дни я думала о Вас и сегодня решила, что написать Вам н е о б х о д и м о . А отчего и для кого – не знаю. Мучает меня, что не найду я настоящих слов, но верю, что Вы д о л ж н ы понять.

Сначала вот что: когда я была у Вас еще девочкой, я поняла, что это навсегда, а потом жизнь пошла, как спираль, и снова, и снова – вниз, – но на том же самом месте бывала я. О себе не хочу писать, потому что н е д л я с е б я пишу. Буду только собой объяснять. Кончался круг, и снова как-то странно возвращалась я к Вам.

Ведь и в первый раз я не знала, зачем реально иду к Вам, и несла стихи как предлог, потому что боялась чего-то, что не может быть определено сознанием. Близким и недостижимым Вы мне тогда стали. Только теперь я имею силы верить, что это Вам нужно. Пусть не я, но это неизбежно. В каждый круг вступая, думала о Вас и чувствовала, что моя тяжесть Вам нужна, и это была самая большая радость. А тяжести я ищу.

С мужем я разошлась, и было еще много тяжести кроме этого. Иногда любовь к другим, большая, настоящая любовь, заграждала Вас, но все кончалось всегда, и всегда как-то не по-человечески, глупо кончалось, потому что – вот Вы есть. Когда я была в Наугейме – это был самый большой перелом, самая большая борьба, и из нее я вышла с Вашим именем. А потом были годы совершенного одиночества. Дом в глуши, на берегу Черного моря. (Вот не хочется описывать всего, потому что знаю, что и так Вам все ясно будет.) И были Вы, Вы. Потом к земле как-то приблизилась и снова человека полюбила, и полюбила, полюбила по-настоящему, – а полюбила, потому что знала, что Вы есть. И теперь месяц тому назад у меня дочь родилась, – я ее назвала Гайана – земная, и я радуюсь ей, потому что – никому неведомо – это Вам нужно. Я с ней вдвоем сейчас в Москве, а потом буду с ее отцом жить, а что дальше будет – не знаю, но чувствую и не могу объяснить, что это путь какой-то, предназначенный мне, неизбежный; и для Вас все это нужно. Забыть о Вас я не могу, потому что слишком хорошо чувствую, что я только точка приложения силы, для Вас вошедшей в круг жизни. А я сама – ни при чем тут.

Теперь о другом: н е н а д о ч у д а , потому что тогда конец миру придет. Христос искупил мир, дав нам всем крестную муку, которую только чудо уничтожит, и тогда мы будем мертвы. И судить людей нельзя. Недавно слышала о Штейнере и испугалась, вспомнила Вас; потом стыдно своего страха стало, потому что Верю, Верю и Верю, что это не нужно Вам. И Верю, что Вы должны принять мое знание, и тогда будет все иначе, потому что Вы больше человека и больше поэта; Вы несете не свою, человеческую тяжесть; и потому что чувствую я, всегда и везде чувствую, что избрана я, может быть, случайно – чтобы Вы узнали и поверили искуплению мукой и последней, тоже нечеловеческой любовью.

Боюсь я, что письмо до Вас не дойдет, потому что адреса я Вашего не знаю; вот уже 2 года, как узнать его мне не от кого; но почему-то кажется мне, что я верный адрес пишу. Слишком было бы нелепо и глупо, если бы письмо пропало. Хотя, может быть, время еще не пришло – и не исполнилась мера радости и страданий.

Ведь Вы все это знаете? Всякие пояснения были бы слабой верой.

Если же Вы не х о т и т е понять этого, то у меня к Вам просьба: напишите хоть только, что письмо дошло. Я буду знать, что не от случая все осталось без перемены, а от того, что мало муки моей, которая была, что надо еще многие круги спирали пройти, может быть, до старости, до смерти даже. Во всяком случае, я почувствую, где бы я ни была, что Вам все это нужно стало. Хорошо что – самый близкий – Вы вечно далеко, – и так всегда.

Eлиз. Кузьмина-Караваева

Если бы я, я человеческая, осмелилась, я бы издала 2-ю книжку, чтобы взять к ней эпиграфом: «Каждый душу разбил пополам и поставил двойные замки». [4]

Е. К.-К.

Пошлю письмо и буду каждый час считать, ожидая Вашего ответа, что Вы его получили.

Видно, что послание это, несмотря на его путаность, выношено поэтессой, она очень долго писала его мысленно, не решаясь обратиться к любимому на бумаге. И вот наконец письмо написано и отправлено, пути назад нет…

Отца Гаяны она называет «простым человеком», очевидно, подчеркивая этим: она совершила все то, что предначертал ей Блок сразу после их первой встречи в 1908 году:

…я хотел бы,

Чтобы вы влюбились в простого человека,

Который любит землю и небо

Больше, чем рифмованные и нерифмованные

Речи о земле и о небе.

Лиза настроена вполне решительно не только в личном: наступил новый, очередной этап ее жизни, когда бездействовать было нельзя. Она порывает с прошлым.

Елизавета Юрьевна признавалась в воспоминаниях:

Загрузка...