Свет земной любви. История жизни Матери Марии – Елизаветы Кузьминой-Караваевой

Что ж – в США провел свои последние годы и великий русский композитор Сергей Рахманинов. Весь сбор со своего сольного концерта, состоявшегося в Нью-Йорке в ноябре 1942 года, в сумме 4046 долларов, Сергей Васильевич, как делал до этого не раз, отдал на борьбу с фашизмом: часть денег пошла американскому Красному Кресту, часть была передана через советского консула России – родине, которую он никогда не забывал и по которой мучительно тосковал.

А вот бывший донской атаман генерал Петр Краснов, преуспевавший в Берлине, в самые опасные для своей родины месяцы мечтал о том, что советский фронт распадется и перестанет существовать, и «тогда начнется строительство национальной России путем поголовного истребления в стране всех оставшихся большевиков».

Что и говорить: суровое время испытаний, как ничто другое, выявляло кто есть кто…

В то время в Париже требовалось, чтобы русские регистрировались у Юрия Жеребкова, молодого эмигранта из так называемой казачьей аристократии, недавно назначенного оккупационными властями на пост начальника Управления делами русской эмиграции во Франции. Управление это реквизировало большой дом в одном из лучших кварталов Парижа, завело обширное делопроизводство и приступило к регистрации эмигрантов со строгой проверкой их «арийского происхождения».

В русском Париже знали, что Жеребков был до войны профессиональным танцором и что он близок к генералу Краснову. Также рассказывали, что карьеру он сделал «по особой линии», крепко удерживавшейся в эсэсовском руководстве: бывший танцор обслуживал фашистов «нетрадиционной ориентации».

«Жеребков был активным сотрудником гестапо, издавал гнуснейшую газетку на русском языке, выдавал справки о личности», – с презрением рассказывали о нем эмигранты. Чтобы получить удостоверение, необходимо было представить в управление целый ряд документов: собственную метрику, метрики родителей, свидетельство о крещении, эмигрантский паспорт и так далее. Некоторым читателям это может напомнить посещение российских отделов социальной поддержки, если кто, не дай бог, туда обращался…

Мать Мария и отец Димитрий были в числе тех, кто относились с очевидным пренебрежением к жеребковским требованиям. Игнорируя их, они постоянно подвергались риску ареста со стороны гестапо: ведь Жеребков то и дело угрожал, что эмигранты, «которые должным образом не зарегистрированы… будут находиться на положении граждан СССР».

К сожалению, холуев хватает во все времена. Выжить, выжить любой ценой, при любой власти – быть на виду, при верхах, участвовать и значиться, получить от действующей власти все возможные блага, а потом, при смене режима, прилюдно сжечь партийный билет и объявить себя самым настоящим демократом, – это ли нам не знакомо? Процветали подобные личности и при нацистах: шли по трупам в буквальном смысле слова, продавали и предавали своих, лишь бы как-то выжить, иметь кусок хлеба с маслом здесь, сейчас, в данный момент. Никакими идейными соображениями, которые ныне модно привязывать за уши при упоминании о подобных антигероях Истории, такое поведение вызвано не было.

Чего стоит хотя бы следующий факт. На организованном им же эмигрантском собрании, проходившем 22 ноября 1941 года, Жеребков, нервно расхаживая своей развинченной походкой по эстраде и то и дело обмахивая платочком нарумяненное лицо, заявил оторопевшей аудитории:

– Вам всем надлежит понять раз и навсегда, что строить новую Россию будете не вы, а германский солдат, который своей кровью смывает с чела нашей родины печать красной звезды!

Стоит ли говорить, что мать Мария не переносила ни жеребковцев, ни их покровителей! Гитлеровскую Германию она считала великой отравительницей «всех европейских источников и колодцев». Она не хотела быть связанной с оккупационными властями даже косвенно.

Со дня нападения гитлеровской Германии на СССР – 22 июня 1941 года – для русских в зоне оккупации последовали новые испытания. В одном только Париже в тот день было арестовано около тысячи русских эмигрантов! Среди арестованных оказалось много друзей матери Марии, в том числе Л. А. Зандер, Ф. Т. Пьянов, И. И. Фондаминский. Задержанных отправили в Компьеньский лагерь, находившийся километрах в ста на северо-восток от Парижа. Он был специально создан для интернированных гражданских лиц, в основном евреев.

Илья Фондаминский

Именно здесь, в Компьеньском лагере, совершилось крещение Ильи Исидоровича Фондаминского (псевдоним – Бунаков). Выросший в состоятельной еврейской семье, получивший неплохое образование в Берлине и обладавший природным даром оратора, он еще в молодости стал социалистом и принимал деятельное участие в работе эсеровской партии. Принадлежность к ней заставила его эмигрировать в Париж. Человек, по словам его друзей, бескорыстного великодушия и беспредельной доброты, Илья Фондаминский никогда и никому не читал наставлений, никогда и ни от кого ничего не требовал, «ничего для себя не хотел». По словам Г. П. Федотова, очень хорошо его знавшего, Фондаминский помогал множеству людей в их материальных и духовных нуждах: «Помогал достойным и недостойным и не жалел своих денег».

Такие люди были необходимы участникам «Православного дела».