...

Читала Любовь Дмитриевна, а Блок сидел сбоку на стуле. Любовь Дмитриевна читала шумно, театрально, с завыванием, то садилась, то вскакивала. На эстраде она казалась громоздкой и даже неуклюжей. Ее обнаженные до плеч желтоватые руки метались из стороны в сторону. Блок молчал. Мне тогда казалось, что слушать ее ему было неприятно и стыдно…

Догадываясь и сама в глубине души, что талантом ее Бог не наградил, Любовь Дмитриевна захотела взять упорством и работой. Блок привыкал к одиночеству… От жены приходили письма: «Люблю тебя одного в целом мире. Часто падаю на кровать и горько плачу: что я с собой сделала?» Блок отвечал – не ей, а себе:

С тобою смотрел я на эту зарю —

С тобой в эту черную бездну смотрю…

Любовь Дмитриевна какое-то время пыталась восстановить семейную жизнь. Но хватило ее ненадолго: она опять увлеклась сценой, и снова театр увел ее от Блока. Располагая средствами после смерти отца, она финансировала постановки Всеволода Мейерхольда. Завела и очередной роман – на сей раз с писателем Георгием Чулковым, также дружившим с Блоком.

Домой Любовь Дмитриевна возвращалась всегда, подчеркивают биографы Блока. Однажды это оказалось связано с тем, что она ждала ребенка (результат очередного мимолетного романа с молодым литератором Евгением Ивановым). Затаилась, ушла в покорность судьбе, горько оплакивая «гибель своей красоты». (Ей, видимо благодаря поклонению Блока, было свойственно сильно преувеличенное представление о своей наружности.) Александр Александрович, по ее словам, «очень пил в эту зиму и совершенно не считался с ее состоянием». А он между тем возлагал на чужого ребенка какие-то свои затаенные надежды. Ему казалось, что вот сейчас-то жизнь может пойти по-другому. Люди запомнили его в эти дни «простым, человечным, с небывало светлым лицом».

Мальчик, названный Дмитрием, – в память Менделеева, прожил всего восемь дней. Блок в письмах называл его: «наш сын». Он сам похоронил младенца, потом каждый год навещал могилу.

В дневнике М. А. Бекетовой есть такая запись:

Загрузка...