...

Начались события 1905 года. Ученики ходили в Ялту на митинги. Однажды папе по телефону сообщили, что их на обратном пути собирается избить «черная сотня» – погромщики из Воронцовской слободки. Отец выехал в коляске им навстречу выручать. Отец мой был громадный человек, на голову выше всякого и более восьми пудов веса. Я думала, что он едет выручать их, рассчитывая на свою физическую силу, действительно невероятную. Но расчет его был более правильным. Когда хулиганы увидали всем известную коляску директора Никитского училища, а вокруг нее чинно идущих учеников, то, конечно, решили, что драка не произойдет безнаказанно, и ученики вернулись домой благополучно. В моей же душе началась большая борьба. С одной стороны, отец, защищающий всю эту революционно настроенную и казавшуюся мне симпатичною молодежь, а с другой стороны, в заповедном столе – Победоносцев. Было над чем призадуматься.

Отец предложил ученикам организовать совет старост, разрешил митинги. Я слушала приезжающих из Ялты ораторов, сама подвергалась ежедневному распропагандирова-нию учеников и чувствовала, что все трещит, все, кроме моей личной дружбы с Константином Петровичем.

Долой царя? Я на это легко соглашалась. Республика? Власть народа? – тоже все выходило гладко и ловко. Российская социал-демократическая партия? Партия социалистов-революционеров? В этом я, конечно, разбиралась с трудом… В общих чертах вся эта суетливо-восторженная и героическая революция была очень приемлема, так же, как и социализм, не вызывая никаких возражений. А борьба, риск, опасность, конспирация, подвиг, геройство – просто даже привлекали. На пути ко всему этому стояло только одно, НО ОГРОМНОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ – Константин Петрович Победоносцев. Увлечение революцией казалось мне каким-то ЛИЧНЫМ предательством Победоносцева, хотя, между прочим, ни о какой политике мы с ним не говорили никогда. И казалось невероятным, что, зная его столько лет, будучи с ним в самой настоящей дружбе, я проглядела и не заметила того, что было известно всему русскому народу.

…Помню сатирические журналы того времени. На красном фоне революционного пожара зеленые уши «нетопыря». Это меня просто оскорбляло. Я любила старческое лицо Победоносцева с умными и ласковыми глазами в очках, со складками сухой и морщинистой кожи под подбородком. Но изображать его в виде «нетопыря» с зелеными ушами – это была в моих представлениях явная клевета. Но это все лежало в области теории и внутренних переживаний, о которых я рассказывала только отцу.

Елизавета Юрьевна вспоминала, как ее отец однажды уезжал в Симферополь. Семья провожала его на пристани. Там же случайно оказался ялтинский исправник Гвоздевич. Видимо, желая зло подшутить над Юрием Дмитриевичем, который уже прослыл чуть ли не революционером, Гвоздевич дождался, когда пароход начал отчаливать, и крикнул: забыл, мол, раньше сказать, а сейчас в Никитском училище должен быть обыск и, наверное, некоторые аресты. Юрий Дмитриевич беспомощно разводил руками на отчаливающем пароходе. Он знал, что у его учеников не все благополучно в смысле «благонадежности» и что он как юрист, как директор должен быть во время обыска в Никитском. Увидев его беспомощный жест, Лиза сразу решила принять участие в этом деле. Прямо с пристани она направилась в гостиницу, принадлежавшую отцу ее подруги-одноклассницы, по телефону вызвала кого-то из учеников и сообщила все слышанное.

Загрузка...