Алая птица

Глава 1 Новолетие

Айрин была совсем малышкой, когда в Рейненберне сменилась власть: молодая королева внезапно овдовела, но вскоре надела корону на мужчину, которого в дальнейшем прозвали Реджинальд Освободитель. Случилось это после войны в Эскальте — на далеком севере, хотя, казалось бы, при чем тут север.

Новый король повелел строить дороги, перевалочные пункты, постоялые дворы, снижать налоги. При нем в лавках появились заморские ткани, фрукты, специи и крупы, диковинный разноцветный чай, а еще горький имперский шоколад на вес серебра. Старики твердили: началось золотое время.

Однако на северной границе народ все еще опасался, что до них докатится отголосок войны, погрузившей Эскальт в хаос. Даже двадцать лет спустя о холодном королевстве говорили не иначе, как шепотом.

Неспокойно жилось и у побережья на востоке. Аймаррские пираты бесстрашно пересекали Катомесское море, обманывали рейненбернские корабли и совершали разгромные набеги на беззащитные села. Но буйный восток не так страшил, как безмолвный север. Пираты и их ведьмы — люди из плоти и крови, с ними можно скрестить клинки, от них можно откупиться.

А про северян с диким еретическим колдовством ничего не было известно наверняка. Рвавший облака Снежный Хребет и вечно зеленые леса стояли на страже процветающего Рейненберна незыблемой стеной, и за все прошедшие годы ни одна живая душа не нарушала этих границ. Рейненбернцы сначала в шутку, а затем в серьез начали предполагать, что северяне перебили друг друга подчистую, и по их пустующим землям теперь рыщут голодные демоны.

— Рано.

Айрин вернула крышку на место и обернулась к бабушке.

— Разве? Думаю, пора снимать с огня.

Ингеборга даже не посмотрела в ее сторону. Завернувшись в пеструю шаль из плотной шерсти, она недобро поглядывала в окно, за которым ветер гнул стволы молодого березняка на соседском дворе.

В том доме — с просевшей от времени крышей и вросшим в землю крыльцом — жила старая Сойле, уроженка Шарибской Империи. Это была необъятная жаркая страна, где, по слухам, дома строили из золота и мрамора, а ее жители одевались в шелка, драгоценности и пили по утрам ледяные вина. Почти тысячу лет она расширяла свои границы на суше и на море, также отхватив себе большой кусок плодородной земли, принадлежавшей когда-то Рейненберну. Никто, даже сами имперцы, не знали, как далеко на юг простираются границы их земель — они растворялись в мареве щедрых на миражи пустынь материка Хиферишат.

В народе гуляла присказка: видел Шариб — видел весь мир. Туда, за море, в качестве невесты предстояло отправиться прекрасной принцессе Мериэл и скрепить мир между Шарибом и Рейненберном счастливым брачным союзом.

Любителям послушать сказки смуглая желтоглазая Сойле рассказывала истории из своей молодости, каждый раз обязательно приукрашивая на новый лад. То она влюбилась в пирата с Аймаррских островов и вместе с ним бежала от его ревнивой жены-ведьмы, то, наоборот, вызволила бедную девушку из лап жестокого работорговца. Каким шальным ветром шарибку занесло в самое сердце Рейненберна, для всех оставалось загадкой. Искренний интерес грел одинокое старое сердце Сойле. Каждого слушателя она называла на певучий шарибский манер. Айрин и ее сестре Агнес в свое время достались чудные прозвища: hat malashenal lellafe — две маленькие принцессы.

— Рано, — повторила Ингеборга. — Слишком рано пришла зима.

Айрин сняла крышку с горшка, затем осторожно зачерпнула деревянной ложкой овсяную кашу.

— Бабушка, только-только осень началась, даже Новолетие не отпраздновали. Ты в последнее время много тревожишься по пустякам. — Осторожно подув, она попробовала собственную стряпню. — Кажется, готово. Звать всех к ужину?

— Доварила-таки или опять поросят покормим? — ехидно прищурилась старушка, вогнав внучку в краску. — Зови-зови.

В натопленном доме стояла уютная теплая тишина. Приятно пахло деревом и тающим свечным воском.

Ингеборга прошествовала через большую кухню, для вида опираясь на длинную трость, и уселась во главу стола. Раньше отец воевал с бабушкой за почетное место. Что бы он ни говорил, к тому моменту, как он откладывал работу и заходил в дом, Ингеборга уже с королевским видом восседала на излюбленном месте. Отцу ничего не оставалось, как смириться. Не отбирать же стул у пожилой женщины, матушки дражайшей супруги? За такое супруга могла приласкать сковородкой.

Айрин бы многое отдала, чтобы вновь услышать добродушное ворчание отца.

Бабушка тем временем бесцеремонно пододвинула к себе горшок с кашей. Обычно она не допускала нарушений столового этикета, желая воспитать из внучек не иначе, чем придворных дам. Но порой на нее находило легкомысленно-игривое настроение, и тогда Ингеборга с удовольствием дурачилась и всячески строила из себя деревенщину.

— Пожалуй, сниму-ка я пробу. А то этих охламонов до Третьего Пришествия ждать придется.

Айрин запалила лампы от длинной щепки, затем поставила перед бабушкой блюдо со свежими овощами.

— Нарс вернется с мельницы с минуты на минуту. Я побегу на площадь за мамой и Агнес.

Ингеборга махнула ей на прощание костлявой рукой, но в последний момент нахмурилась:

— Будет Гуго звать на праздник — шли к лешему. А то моду взял клинья подбивать!

Айрин только глаза закатила, накинула на плечи шаль и выпорхнула из домашнего тепла в прохладные сени, а оттуда через широкое крыльцо на улицу. Даже по меркам процветающего села их дом считался едва ли не барскими хоромами: просторный, двухэтажный, с утепленным чердаком, где зимой ткали и вышивали сестры.

Если Сойле выглядела, как типичная шарибка, то Ингеборга даже с годами не растеряла холодного северного шарма. Хрупкая и немощная на вид, она обладала пронзительным взглядом серых, как пепел, глаз. Ее цепкие пальцы с одинаковым проворством порхали над жаровней, вышивкой и старой виолой. Тросточку же Ингеборга могла с легкостью превратить в грозное оружие, с которым Нарс, старший брат Айрин, был знаком чересчур близко.

Больше, чем воспитывать внуков, Ингеборга любила проводить дни у озера, сразу за пшеничным полем, где мастерила нехитрое рукоделие. Айрин в это время читала без спросу позаимствованные из сельской библиотеки книги или вышивала узоры на льняном полотне, которые Агнес с матушкой возили продавать на ежегодную ярмарку в столицу. Называя вещи своими именами, она пряталась.

Айрин развела створки широких ворот, чтобы смогла пройти повозка с мукой. Наверное, ей стоило насыпать овес для верной лошади Белы, однако, не желая тратить силы и время, она загодя подготовила удивленный вид, прямо сказавший бы брату все об ее умственных способностях.

Мастерски притворяться дурочкой ее научила бабушка. Всевышний свидетель, у Ингеборги не оставалось выбора. Перевальские юноши и девушки все были крепкие, загорелые, русые и синеглазые — красавцы и красавицы, как на подбор. Даже матушка, на половину северянка, блистала пышными формами и с гордостью носила длинную светлую косу, стянутую на конце дорогой шелковой лентой. Никто бы не признал в ней или в ее детях наличия опасных эскальтских корней, а в Ингеборге с каждым прожитым годом замечали только старость.

Айрин, напротив, была бледна, как замшелая аристократка: загар слезал с нее, словно чешуя с печеной рыбы, да и бабушка оберегала внучку от всякой физической работы и чужих глаз. Только если аристократки выглядели томными недосягаемыми принцессами, то Айрин среди простого люда, до черноты загоревшего в полях, имела вид, скорее, нездоровый и диковатый. Ее большие черные глаза смотрели на всех с подозрительным прищуром и пуще прежнего разжигали пожар слухов.

«Когда-нибудь им надоест», — говорила матушка.

Не надоедало.

Стоило шагнуть за ворота, как Айрин с радостным лаем обступили соседские собаки, которых та боялась до дрожи в коленках.

Сотню раз ее уверяли, что ни Лайка, ни Варежка, ни тем более годовалый Уголек ее не тронут, тем не менее, их вид привел девушку в священный ужас. Айрин не была уверена, что творится в головах у людей, чего тогда говорить про собак?

От движения привязанный к поясу оберег на украшенной глиняными бусинами бечевке призывно качнулся, и Уголек тотчас подскочил ближе, приняв деревянный кружок за игрушку.

— А ну прочь, свора блохастая!

Улицу окатил зычный окрик, от которого собаки тотчас дали деру.

Айрин продолжала стоять истуканом, обуреваемая ветрами и мыслями о побеге. Надежда избегать Гуго до конца Новолетия потерпела такой же крах, как король Зехариель в войне Эскальта против шарибских захватчиков. Только вот война закончилась пятьсот лет назад, а Гуго стоял прямо напротив Айрин и — она внутренностями чувствовала — ухмылялся.

— Лэлла Мирхан, открой личико, — пробасил парень и тронул ее за тонкое запястье.

От удивления она и правда опустила руки, которыми до этого в испуге закрыла лицо, но тут же угрожающе сузила глаза:

— Бабушка следит, Гуго, так что лучше отпусти.

Он тотчас отскочил, с проворством, которое совсем не ожидаешь от доброго молодца с косой саженью в плечах. Одно лишь имя Ингеборги вселяло в него и в прочих ухажеров страх и трепет. Вот, где была настоящая магия!

Вместе с Гуго беспокойно переступил с ноги на ногу пегий оседланный жеребец.

— Удивлена, что ты слушал мой рассказ про шарибскую принцессу! Мне казалось, ты заснул сразу после слов «однажды в далекой жаркой стране».

Парень смущенно хохотнул и разворошил пятерней русую шевелюру. Его конь мотнул тяжелой башкой и фыркнул, выпустив из ноздрей едва заметное облачко пара.

— Ну-ну, я не это… — Гуго помялся под пристальным девичьим взглядом и пожал плечами. — Она, вроде как, принцесса, а титул у нее такой глупый! Мирхан-бархан, смешно же?.. Ай, ладно. Ты, случаем, не на Площадь собралась?

Айрин наградила незадачливого кавалера милой улыбкой, не затронувшей ее глаз. Она могла бы вновь припугнуть его бабушкой, но зачем идти пешком, если Гром мигом домчит их обоих до центра села?

Площадь — единственный мощенный булыжником пятачок со статуей короля в центре — была местным оплотом культуры, где отмечались важные праздники, свадьбы, похороны, и бесхитростно называлась Площадью.

В Дубовом Перевале не любили сложных имен, потому и детей там нарекали просто и коротко: Лени, Агнес, Нарс, Гуго. Почти ни у кого не было родовых имен, только пара семей могла похвастаться ими. Айрин пыталась разузнать родовое имя Ингеборги: на первый раз получила отказ, на второй — предупреждение, на третий — по любопытному носу. Матушка тоже хранила молчание.

Все, что было у Айрин — имя настоящей матери и свое имя: Айринель.

Они ворвались на Площадь в вихре пыли, поднятой копытами Грома, которая тотчас осела на праздно наблюдавшего за всеобщей кутерьмой купца. Повинуясь жесткой руке Гуго, конь встал на дыбы, и сверстницы Айрин, занятые плетением венков из лент и березовых прутьев к празднику Новолетия, повскакивали с мест, восторженно хлопая в ладоши. Среди них оказалась Агнес. Она отбросила незаконченный венок и направилась к сестре, которую Гуго бережно ссадил с седла.

— Чуть не убил меня, — ворчала девушка, пока Агнес помогала ей оправить задравшийся подол бордового сарафана. — Неужели нельзя без позерства?

— Тебе же понравилось, — ухмыльнулся тот, затем украдкой перемигнулся с Агнес. — Ты так крепко обняла меня! Кстати, Айрин, я решил: ты будешь танцевать со мной на Ново…

— Ты что творишь, остолоп⁈

Гуго от неожиданности клацнул зубами и с досадой обернулся на голос. К ним с суровым видом приближался староста села. Бравый наездник ссутулился и вжал голову в плечи, но избежать отцовского гнева не сумел. К его несчастью, купец, прямо перед тем, как на него обрушился столб грязи и песка, обсуждал дела с некоторыми членами сельсовета, среди которых оказался Вито Перевальный — могучий мужик, державший в кулаке не только сына и село, но также окрестные деревни.

Айрин мигом сбежала к стоявшей неподалеку старой виселице и присела на подгнившие деревянные ступеньки. Казни на местах отменили около двадцати лет назад. Первым делом, взойдя на трон, король Реджинальд Освободитель прекратил беспорядочные самосуды, обратившиеся бедствием на фоне смуты и затяжного голода. Смертный приговор стал прерогативой короны. В связи с этим староста Перевала и местный священник хотели снести спорное сооружение, однако, незадолго до этого детки для смеха повесили в петлю соломенное чучело, которое позднее стало полноценным участником всех празднеств.

Вот и сейчас над головой Айрин покачивался потрепанный мешок соломы в чьей-то старой рубахе и с венком на макушке.

— Ты пропустила украшение праздничного столба, а еще не явилась в ратушу на распределение угощений для ночи Новолетия! — Агнес коршуном нависла над ней, уперев руки в боки. Ее голубой сарафан развивался на ветру, как знамя праведности и гнева. — Мне пришлось краснеть за тебя.

Айрин выдавила кривую улыбку.

— Ты же знаешь, я не люблю стоять у печи. Где мама?

— С другими женщинами обсуждает, чем заменить живые цветы, а то на полях одни сорняки остались, — она махнула в сторону ратуши. — Хотя, сдается мне, они уже наливку пробуют.

У Айрин вырвался смешок. Она бы тоже не отказалась от наливки.

На площади кипела жизнь. Перевальцы в серьез взялись провожать урожайный год. Девушки плели венки для ночных гаданий, украшали лентами традиционные для праздника арки с витиеватой резьбой и накрывали на выставленные в ряд столы. Мужчины носили тяжести и следили за охраной купца, бдительно сторожившей выставленный товар: домашнюю утварь, баснословно дорогие ткани и кружева, украшения из разноцветных камней и морских ракушек, сахар, пряности, шарибские красители. Тут же стригли овец, кузнец подковывал купцовых лошадей, а между людьми скакал совсем юный помощник барда, весело играя на свирели. Сам бард, моложавый старик в пестром лоскутном плаще, стоял в компании нескольких мужчин, в том числе купца и старосты, показательно чихвостившего пристыженного Гуго, оглаживал густую бороду и кивал в такт нравоучениям.

Женщины собирали и вычесывали овечью шерсть, раскладывали на столах угощения и подгоняли мужей да дочерей. То тут, то там запевали песни, ругались, мирились, обсуждали собранный урожай и большую столичную ярмарку. Особенно громко звучала ритуальная песня для ночного гадания:

Ой, сплету венок скорей

Из березовых ветвей,

Предрассветных сладких грез

И девичьих горьких слез.

Ой, да разнотравья цвет

Для счастливых долгих лет,

Чтоб скорей найти любовь,

От которой вспыхнет кровь.

Пусть много лет назад король и объявил началом нового года Праздник Середины Зимы, в провинции все еще отмечали осеннее Новолетие и славили Всевидящего за плодородные поля, здоровый скот и полноводные реки.

Особенно Новолетия ждали незамужние девицы. В ведьмин час они в одних сорочках босиком бежали на реку и бросали в воду венки. Неженатые парни вылавливали их и наутро искали хозяйку. Считалось, что в такую ночь Всевышний лично связывает души влюбленных. Никаких магических слов или — не приведи господи — рун, однако, соединенные в ночь Новолетия часто проживали счастливую семейную жизнь.

Между тем, от группы горячо споривших мужчин отделился милый широкоплечий парень и с улыбкой направился к девушкам.

— Собак, значит, боишься, а волков нет? — вместо приветствия выкрикнул он, обратив на себя внимание поющих девиц с венками.

— Волков у нас кормят лучше, чем собак, — ответила Айрин, в последний момент смягчив грубость широкой улыбкой. — Доброго дня, Лени!

Агнес мигом повисла у жениха на шее и кокетливо чмокнула его в покрасневшую щеку. Лени любовно обнял невесту за талию, а та согнулась в его руках, как рябинка.

У Айрин не было желания смотреть на их нежности, так что она откинула голову назад, пялясь на пасмурное небо. Права была бабушка, зима и правда придет раньше.

Ветер поутих, но продолжал приятно обдувать лицо. К запаху сена и свежего хлеба примешался горьковатый привкус печного дыма.

Айрин поморщилась. Волки. Зачем Лени вспомнил про волков? Ее тогда спасло чудо!

Она хлопнула ладонью по помосту и поднялась со ступеней. Нет, не чудо. Слава Всевышнему, никого не было рядом, а спасенному ребенку никто не поверил.

— Агнес, ты пойдешь на ужин?

— Я попозже, — заупрямилась сестра, не желая отлипать от до смущенного жениха.

— Бабушка ждет.

— Подождет! — Агнес недовольно поджала губки, и Айрин ощутила, как изнутри поднимается гнев.

— Я зря сюда тащилась?

— Нет, не зря! — она подскочила к развесившим уши девицам, без спросу схватила охапку лент и прутиков и всучила опешившей сестре. — На, сплети тоже венок. К ночи пойдем на реку гадать на суженого-ряженого. Ты с нами! — Агнес демонстративно откинула за спину длинную толстую косу, а затем не терпящим возражения тоном обратилась к подружкам: — Никто не против.

— Если только она не нашлет на нас демонов, — хмыкнула одна из них и испуганно крякнула, когда над ней нависла разъяренная Агнес.

— Я сама на тебя демонов нашлю, Лира, если на жениха моего будешь пялиться!

Пока девчонка блеяла извинения, сестры обменялись недобрыми взглядами.

— Как хочешь, — буркнула Айрин, отворачиваясь, и тут же укусила себя за губу, чтобы удержать очередную колкость. — Я в ратушу.

С охапкой веток в руке девушка решительно зашагала сквозь толпу, через силу выдавливая улыбки. Многие приветствовали ее, особенно мужчины, которым не было дела до досужих сплетен. Раньше ее отца, Йорана, уважали наравне со старостой, а теперь чтили память о нем. О Нарсе тоже говорили много хорошего и рьяно сватали ему своих дочерей или просили от имени сыновей руки Агнес или Айрин. Со старшей сестрой все давно решили полюбовно. А что касалось средней, ее крепость стояла, окруженная толстым панцирем льда, о который уже долгое время упорно бился Гуго.

Проходя мимо лотков с товарами, девушка заинтересованно повела носом в сторону шелкового отреза с традиционным оранжевым шарибским узором в виде ярких цветов с узкими листьями и фигурного орнамента, напоминавшего плетение дикого винограда. Изумрудная ткань переливалась, как водная гладь. Айрин трепетно провела кончиками пальцев по дорогому шелку и шумно выдохнула от избытка чувств.

— Три серебряных за локоть, — купец возник перед ней словно из воздуха. — Но такой красавице могу сбросить пять медяков.

Айрин с сожалением покачала головой и напоследок погладила скользкую ткань. У нее имелись сбережения, но они тщательно хранились для совсем иной цели.

— С самого шарибского материка! — продолжал настаивать купец. — Не с рейнского задрипаного юга. Нигде такого не найдешь! — а заметив, что покупательница сорвалась с крючка, с досадой махнул рукой.

Айрин не обратила на него внимания. Пусть чешет, чего хочет.

Тем более, ее незамедлительно окружили знакомые дети с требованием очередной сказки про отважных рыцарей, благородных королей и прекрасных принцесс. Фели, бойкий пацаненок пяти лет и большой любитель страшилок, попросил легенду о северных демонах, но остальные тут же разъяренно зашипели. Не вслушиваясь в их щебет, Айрин накормила детей очередным «завтра» и, наконец, достигла края площади.

Ратуша выделялась среди прочих домов только размером, высоким шпилем и наличием одного единственного прекрасного витражного окна. У самого основания он разделялся надвое небольшой мраморной статуей милостивого Всевидящего и Всепрощающего Всевышнего. В детстве Айрин удивляло, как такой ослепительно-белый камень мог оставлять на полу изломанную черную тень.

Сразу за порогом девушку окутал аромат лекарственных трав и освященного масла.

Женщины сбились в тесный круг на почтительном расстоянии от алтаря и оживленно жестикулировали. По-прежнему оставаясь в тени, Айрин удобнее перехватила березовый веник и натянула на голову платок. В одиночестве она пренебрегала правилами, но на людях старалась соблюдать даже самые бессмысленные обеты после того, как в череде страшных потерь в их семье ярые прихожанки обвинили Айрин, якобы вызвавшую своим строптивым характером божественный гнев. Ингеборга еще долго пребывала в ярости и запретила Нарсу вести дела с домами «фанатичных куриц». Одна из них, жена пекаря, приползла бить челом сразу, как кончилась мука.

Она уже почти ступила в круг света, как вдруг услышала восклицание:

— … неуважение! Из-за нее у моего сына останется шрам. Подумаешь, обнял слишком пылко, так кровь молодая!

— И она не явилась на сбор сена. Что это такое, Марсия?

— Да-да, и посматривает недобро. Ты бы воспитала ее.

— А мой сынок ей подарки таскает, вот бесстыжая девка! Куда ты смотришь-то? Вот был бы жив Йоран…

Едва услышав это, Айрин выскочила из укрытия и, громко стуча каблуками, направилась к женщинам. Те дружно обернулись и умолкли. Не дойдя до них пары шагов, Айрин остановилась и удостоила каждую тяжелым взглядом.

Матушка, вся красная, стискивала ручку плетеной корзинки, в которой принесла угощения для Новолетия. Десятки гневных и ядовитых слов вертелись у Айрин на языке. Она сцепила зубы, чтобы удержать их внутри, иначе ее резкость могла вернуться тысячекратно в виде гадостей и подлянок.

— Ужин готов, матушка, пойдем скорее.

Бабушка бы ею гордилась.

Ужин прошел в узком кругу. Агнес так и не появилась, а Нарс задержался на собрании Совета села. После смерти отца он, как старший и единственный мужчина в семье, взвалил на себя все заботы и работал наравне с остальными. Матушка сильно тревожилась, потому что все еще считала его ребенком, а по мнению бабушки двадцатипятилетний лоб вполне способен организовать хозяйство и четырех разумных женщин. Айрин же молча считала, что сама в состоянии организовать себя.

— Ночью мы с Агнес идем на реку, — подала она голос, поглаживая кончиками пальцев край расписного блюда. — Ночь Новолетия считается волшебной.

Бабушка хлопнула ладонью по столу, испугав обеих.

— Никакого ведьминого часа, Айрин. Ты же знаешь, с закатом грань между нашим миром и загробным слишком сильно истончится. В другую ночь — пожалуйста, но не в Новолетие.

— Но со мной будет Агнес!

— Еще лучше: увидит что-то не то и растреплет всему свету.

— Мама, — попыталась заступиться Марсия.

— Что, «мама»! А то ты своих дочерей не знаешь? — Ингеборга перевела укоризненный взгляд на поджавшую губы внучку. — Учу-учу тебя, а ты не понимаешь! Думала, я не замечу, что карты магические таскаешь? Много нагадала за моей спиной?

Айрин не ответила.

— Колдовство, которым ты владеешь, отличается от рейненбернской магии. Я мало о нем знаю, но Каямина заплатила жизнью, чтобы оградить тебя от Эскальта и всего, что с ним связано. Не обесценивай ее жертву. Ты меня поняла?

— Тогда позволь мне уехать! Что толку запирать во мне силу, если однажды я могу не справиться с ней?

Свеча на столе затрещала и прогорела до основания.

Бабушка сокрушенно покачала головой. Айрин же не осмеливалась взглянуть на мать. Она вообще не была уверена, что после того, что сотворила три года назад, ей позволят остаться в этом доме. Она бы ушла. Она хотела уйти.

— Я согласна с Айрин, — напряженно произнесла Марсия. — Ей нужно учиться. Ты же видишь, дело тут далеко не в одних рунах. — На какое-то время повисло тягостное молчание, затем она повернулась к Айрин: — Агнес попросила меня отпустить тебя на ярмарку. Ты давно рвешься в столицу.

— Слишком опасно, — отрезала Ингеборга, но без прежней твердости. — Десяти лет не прошло, как погасли костры. Ничего ты там не найдешь, девочка моя. Король очень постарался, чтобы любые упоминания об Эскальте обратились пеплом. Я не хочу тебе той же судьбы, что постигла Каямину.

— Так научи меня сама, — взмолилась Айрин. — Или лиши магии навсегда! Я только и делаю, что прячусь и боюсь навредить кому-то еще!

— Уберу посуду, — Марсия бросилась относить за печь тарелки с недоеденной кашей.

Ингеборга печально вздохнула.

— Айрин, я всего лишь бывшая служанка. Эст… Семья Каямины была добра ко мне и позволила выучиться наукам. Я лишь хочу, чтобы ты счастливо дожила до преклонных лет подальше от колдовства. Ладно! — каркнула она, сдаваясь. — Обещай, что не полезешь в Академию Магии! Если они узнают, тебя может ждать костер, ты это понимаешь?

Ей ничего не оставалось, кроме как кивнуть. Обещания, не скрепленные магией, держатся лишь на совести.

Ночью, проведя почти все празднество за плетением, Айрин вышла к утыканной фонариками реке и вслед за подругами бросила венок, который тут же поглотила река. Под дружный девичий смех Айрин развернулась на пятках и, не слушая Агнес, зашагала домой.

В ночь перед выездом Ингеборга подозвала Айрин якобы помочь взбить слежавшийся тюфяк. Стоило девушке пересечь порог бабушкиной комнаты, как та захлопнула дверь и вытащила из кармана платок — один из тех, что Айрин с Агнес наткали к ярмарке.

— Скажи, что мои глаза обманывают меня, и ты не вышила на них руны? — не дождавшись ответа, Ингеборга тяжело опустилась на скрипучую кровать. — Дурочка ты. Упрямая, совсем, как твоя мать. Где ты их взяла?

— С одеяльца, в котором меня… — она сглотнула и опустила глаза в пол.

Бабушка напряженно рассматривала платок у самой свечи, выискивала каждый символ, что-то нашептывала и беспрестанно хмурилась. Айрин в это время стояла на месте подобно статуе. Она не могла сказать, что подтолкнуло ее выбрать именно такой узор. Будто некто направил руку с иглой и кроваво-красной нитью.

Ингеборга опустила платок и с прищуром повернулась.

— Много нашила?

— Всего парочку, — первая ложь.

— Ты что-то слышала, пока вышивала? Видела?

— Ничего, — вторая.

— Узнаю, кажется, эту руну. Агнес ничего не заподозрила?

На этот раз Айрин уверенно покачала головой. Кроме Марсии, Йорана и Ингеборги, никто в Дубовом Перевале не знал их тайну, но с годами не становилось легче.

— Ты посмотри, какая покладистая! — всплеснула руками бабушка. — Всегда бы так. Принесешь мне все платки до единого. А потом иди спать. Вам отправляться с рассветом.

Уже переступив порог, Айрин услышала печальный вздох: «кровь берет свое». По хребту как гусиным пером прошлись. Айрин поежилась и от чего-то закашлялась в кулак.

«Меньше по ночам на реку бегать надо», — мысленно отругала себя она, лишь бы не вспоминать тень, мелькнувшую на границе взора, в то время как она вышивала руны. Тогда Айрин успешно убедила себя в том, что ей померещилось смазанное движение, но после бабушкиных слов вновь стало не по себе.

Махнув занятому подпругами брату, она вышла в сени и, не глядя, достала из тюка с тканями пару платков. Если выбирать все, на чем нашиты эскальтские символы, им нечего было бы вести на ярмарку.

«Магия же основана на ритуальных словах и жестах, а я ничего такого не делала», — успокоила себя Айрин. — «Поэтому ничего не случится!»

Затем она отнесла выбранные платки бабушке и поднялась в их с Агнес комнату. Сестра наградила ее загадочным взглядом, но на прямой вопрос не ответила, только подмигнула хитро.

Наутро под конвоем Лени и Гуго девушки выехали на ярмарку на старой доброй телеге, запряженной флегматичной Белой и беспокойным Громом, который то и дело норовил ускорить шаг. Потянулись долгие дни в дороге по холмистому тракту. Айрин рассказывала спутникам сказки, основанные на сюжетах из исторических книг, Агнес звонко напевала заводные песенки, а Гуго с Лени травили байки. Так пролетели несколько монотонных осенних дней.