Царь девяти драконов

Глава 9

Фу гордо вышагивал по грунтовой дороге. Суровый взгляд карих глаз устремлялся вперед. Лучи солнца ярко блестели на бронзовых пластинах нагрудника. Неизменная тигриная шкура покрывала плечи. И хотя виски воина уже давно поседели, подобно снежным шапкам гор, в ногах он не чувствовал усталости. Тело было по-прежнему полно сил. И даже несколько часов ходьбы жарким днем в тяжелом доспехе не подточили их. Тем более Фу испытывал душевный подъем. Поход закончился удачно. Войско клана Шэ, этих мерзких змеев, разгромлено наголову и теперь служит пищей воронам. Он до сих пор слышит в голове крики поверженных врагов. Теперь-то никто не посмеет бросить вызов его Повелителю. А что может быть для верного воина лучше, чем наблюдать радость на лике Лаоху?

Поэтому Фу спешил, подгоняемый желанием известить вана о славной победе. Однако сдерживал себя, заставлял сохранять ровный шаг. Негоже показывать суету и торопливость перед рядовыми бойцами, марширующими позади. Военачальник должен быть примером выдержки, стойкости и силы. Не только тела, но и духа. Поэтому когда старые шрамы на щеке вновь зачесались, Фу не посмел унять зуд. Лишь пальцы, сжимавшие рукоять меча на поясе, едва заметно дрогнули. Лицо же осталось непроницаемым, как гранит. К тому же войско уже приближалось к стенам Хучена. Ждать встречи с ваном осталось недолго.

С тех самых времен укрепления сильно изменились. Теперь они достигали в высоту девяти чи[1]. Земляной вал был усилен глиняной кладкой, а с внешней стороны в почву воткнуты острые колья. Фу был уверен, что не найдется более безумца, что решит попробовать взять их штурмом. Да и не позволит никто. Последние враги вана пошли на корм червям.

Подходя к стенам столицы, воин испытывал душевный подъем и чувство гордости, хоть и не подавал вида. Он лично руководил отстройкой укреплений и по праву считал их своим детищем. Ван высоко и щедро оценил результат его труда. А для Фу не было ничего важнее, чем видеть Повелителя счастливым. Ведь тот всегда был добр и справедлив к своему старому слуге... другу. Столько лет... через многое пришлось пройти. И шрамы на щеке — лишнее тому напоминание. Фу до сих пор помнил, кто их оставил. И кто спас его от смерти...

Вот и сейчас с гордостью во взоре он окидывал взглядом знакомые стены, внутри себя радуясь, что возвращается домой... пока... не заметил человека.

Смутная и непонятная фигура виднелась над аркой ворот и наблюдала, как войско вана приближается к городу. Фу не мог разглядеть лица. Солнце светило незнакомцу в спину и слепило воину глаза. Все, что он увидел, так это слипшиеся длинные волосы и серый плащ, вяло хлопающий на ветру.

Фу нахмурился.

— Кто посмел пустить на стены оборванца? — пробормотал он.

— Да восславят в веках воинство бо гуна[2] Фу и нашего светлейшего вана Лаоху! — раздался позади торжественный крик одного из новобранцев.

Воин резко обернулся через плечо и, не сбавляя шага, испепелил зеленого юнца взглядом. Слова застряли у бедняги в горле, когда тот увидел выражение глаз своего военачальника.

— Тишина в строю! — отчеканил Фу. — Никто не смеет портить сей великий миг, когда нас встречают духи!

Боец позеленел, как чайный лист и едва не рухнул на дорогу. У него от страха подкосились ноги. И только товарищи по бокам помогли удержаться.

— Двадцать ударов ему. Чтоб впредь знал — нельзя распускать язык!

Новобранец почувствовал, как отлегло от сердца. Он еще легко отделался. Могли бы клеймо несмываемой краской по всей роже нарисовать или вовсе язык отрезать. И чего его дернуло?

«Как там моя матушка говорила... несдержанность и горячность по молодости пройдут».

Фу же вновь обернулся к крепостной стене и приложил руку ко лбу, дабы рассмотреть нарушителя.

Там никого не было.

Воин нахмурился сильнее и пробормотал:

— Куда он делся? Наглый оборванец.

Остаток пути до ворот войско прошло в тишине. Топот тысячи ног гулко отдавался в окружающем безмолвии. Наконечники длинных копий грозно сверкали в ярких лучах солнца. Лица бойцов застыли, будто камни, нацепив поверх маску торжества. Зеленая роща справа от дороги встречала их в молчаливом приветствии. Словно сама природа разделяла сей торжественный момент. Слева вяло покачивалось пшеничное поле.

Деревянные ворота медленно, словно с неохотой, стали отворятся. За ними уже можно было разглядеть Восточную площадь. Войско вышел встречать командир гарнизона со своими подчиненными. Те уже выстроились в почетном карауле.

Взгляд Фу мимолетно скользнул по острым кольям, воткнутым в землю перед стенами. На секунду ему почудилось, что он вновь видит головы, насаженные на них. Искаженные в предсмертной агонии лица с остекленевшими глазами покрыты кровавыми разводами, а рты перекошены гримасой ужаса и отчаяния... по округе проносится крик...

Воин вздрогнул и мотнул головой. Наваждение исчезло. Нахмурившись еще сильнее, Фу продолжил путь, проходя сквозь арку ворот. Он дал себе зарок отдохнуть с дороги сразу, как доложит вану о победе. Доложит лично.

«А потом в постель. Слишком много чудится в последние дни».

Завидев достопочтимого гуна, Танцзин, худощавый, с зашуганным видом, глава стражи ворот низко поклонился. Военачальник вскинул руку, приказывая бойцам остановиться. Те незамедлительно повиновались. Шум шагов резко стих, погружая округу в тишину. Проход между стен был достаточно узок, поэтому многие воины остались стоять с внешней стороны, безропотно ожидая, когда им позволят зайти.

— П-покорнейше п-приветствую тебя, гун Фу, — промямлил Танцзин, не поднимая глаз.

Воротник сильно нервничал в присутствии знатных господ. Вот и сейчас его лоб, помимо воли, покрылся испариной, а пальцы за спиной сплелись в причудливый узел. Ладони вспотели и дрожали.

— Духи и Шанди благоволили нам, — сурово бросил Фу, окидывая того холодным взглядом, — у великого вана теперь не осталось врагов. Хучен будет дальше процветать.

— Р-радостная в-весть для в-всех н-нас, — заискивающе улыбнулся Танцзин, не смея поднять взор выше подбородка гуна.

— У великого вана Лаоху достойные предки. Надо возложить дары им в Храм в честь победы.

— Уверен, ч-что без т-тебя н-не п-получилось бы о-одержать п-победу, гун Фу, — польстил воротник.

Военачальник сдвинул брови. Лесть он не любил и с Танцзином старался не пересекаться. Какая досада, что именно его караул заступил на пост в день их возвращения.

— Кто пустил оборванца на стены? — резко осадил он.

Танцзин вздрогнул и невольно вскинул взор, встретившись глазами с суровым ликом Фу.

— К-какого о-оборванца? — промямлил он.

— Это я хотел спросить, — слова гуна окатывали, подобно ледяной воде.

Танцзин съежился:

— Я н-никого н-не п-пускаю н-на стены, бо Фу. Это ж-же запрещено. Я п-помню т-твой у-каз.

Военачальник вплотную подошел к воротнику, заставив того мигом потупить взор. Танцзин ощущал, как бешено заходится сердце в груди.

— По-твоему я слепец или безумен?

— Н-нет, ч-что ты, гун Фу? К-ак могу я...

— Тогда два дня тебе на то, чтобы найти нарушителя и наказать его. А если не справишься или опять пустишь постороннего на стены... — воин сощурился, — клеймо несмываемое получишь.

Воротник посерел, словно известь и тут же склонился:

— К-клянусь з-земными д-духами! И м-мышь не проскочит! Найду оборванца!

Фу окинул Танцзина напоследок холодным взглядом. В нем не чувствовалось ни злобы, ни презрения. Лишь осознание, как должно поступить.

— Проследите, чтобы воинов разместили по казармам. Они заслужили отдых после доблестной битвы. Скоро они смогут вернуться домой.

— Б-будет и-исполнено, бо, — Танцзин так больше и не рискнул поднять взор.

— Я тотчас отправляюсь во дворец вана.

— Т-ебе в-выделить о-охрану, гун Фу?

— Нет, — резко ответил тот, — я не боюсь ходить по родному городу. Или ты думаешь, меня есть за что ненавидеть?

Танцзина прошиб пот. Его серое одеяние намокло, будто попало под ливень.

— Н-нет... бо Фу... и-и не смел д-даже...

Воин почувствовал усталость и нежелание продолжать разговор. Воротник откровенно раздражал. И только принципиальная сдержанность и умение контролировать свои чувства позволяли Фу не сорваться.

Обернувшись к бойцам, он громко и коротко бросил:

— Славьте Шанди и духов, даровавших победу! Да будет их сила всегда вместе с нами!

Бойцы покорно склонили головы. Никто не посмел произнести и звука, дабы не нарушить торжественный момент. Фу оценил выдержку подчиненных по достоинству, хоть и не подал вида. Сдержанно кивнув, он зашагал по широкой улице на запад в сторону дворца вана. На воротника он больше не смотрел.

Только когда шаги гуна начали стихать вдали, Танцзин распрямился и вытер ладонью лицо. Пальцы залоснились от пота.

Громко выдохнув, он обратился к одному из стражников:

— П-проводите б-бойцов до к-казарм.

— Хорошо, бо! — тут же ответил тот.

Воротник же окинул стены города недоуменным и испуганным взглядом:

— К-какой еще о-оборванец? Н-не было же н-никого... г-где ж я его н-найду?

***

— И давно она так сидит?

— Со вчерашнего вечера, дядя Джен, — малышка Аи потупила черные очи.

Бортник средних лет с обветренным лицом и орлиным носом задумчиво почесал пучок волос на затылке. В карих глазах застыли озабоченность и беспокойство.

— И что, вот совсем ничего не говорит?

Аи быстро замотала головой. К горлу подступил комок.

— Помоги ей, дядя Джен! — она всхлипнула.

— Ох, вот дела...

Джен снова бросил взгляд на небольшую хижину с соломенной крышей, что стояла на отшибе деревни у подножия холма. Отсюда вверх вела тропа. Прямиком в горы, снежные шапки которых виднелись вдали. Сильный ветер дул с холодных просторов, заставляя кутаться в одежды. Но даже теплые штаны, плотная рубаха и овечья накидка не спасали от морозного воздуха. Джен невольно поежился. Сегодня утро выдалось особенно холодным. Аж роса замерзла и теперь блестела на солнце аки драгоценные камни.

На пороге хижины сидела женщина. Темные волосы растрепались и опустились на плечи. Под глазами пролегли круги. Возле уголков тонких губ появились морщины. Пустой невидящий взор был устремлен в сторону гор. Туда, куда уходила тропа из деревни и терялась вдали.

Неделя минула с тех пор, как Дэй ушел выполнять приказ наня Юна. А многие в селении шептались, что сам нань получил веление свыше. И не от кого бы то ни было, а от самого вана Лаоху! Что именно возжелал их великий правитель, знал лишь нань да проводник. Другим оставалось только гадать, но никто не решался выпытывать тайну. Негоже совать нос туда, куда не просят. Раз ван приказал, значит так надо.

— Во дела, — со вздохом повторил Джен и медленно направился к хижине.

Аи с надеждой во взоре следила за ним. Женщина же не обратила на него никакого внимания. Даже тогда, когда бортник вплотную приблизился к ней и присел рядом на холодную землю. Ее взгляд оставался пустым и безучастным.

— Шу, — осторожно позвал тот.

Ответа не было.

— Шу, застудишься. Нельзя жеж сидеть на морозе столько.

И снова никакого ответа.

Джен тяжко вздохнул:

— Ну не успел, видать, он еще выполнить поручение нашего золотого вана! Не переживай ты так. Вернется. Он жеж эти горы, как свои пять пальцев знает! Дэй-то точно не пропадет.

Женщина не повернула головы.

— Дочку-то хоть свою не пужай. Она жеж боится за тебя.

Однако даже упоминание Аи не заставило Шу выйти из ступора. Джен видел по глазам, что она сейчас далеко. И просто не слышит его. Сердце защемило в груди. В их маленькой деревне каждый был другому, как родной. Многие переживали за Дэя. Ведь он никогда так надолго не уходил. Но и задание от вана получил впервые. Кто-то поговаривал, что неплохо бы упросить наня Юна отправить кого-нибудь на поиски, но никто не решался идти с просьбами к старейшине, когда дело касалось поручения светлейшего Лаоху.

И вот сейчас, наблюдая отрешенный взгляд Шу и заплаканные глаза Аи, Джен понял, что не в силах больше терпеть.

Он резко поднялся и зашагал по низкой траве.

— Дядя Джен? — всхлипнула малышка.

Тот опустился перед ней на колени и крепко обнял. Почувствовал, как хрупкие плечики сотрясаются от беззвучных рыданий. Аи по-прежнему не хотела показывать маме своих слез. Раз мама не плачет, то и она не должна.

— Я помогу, — чуть дрогнувшим голосом молвил Джен, — чем смогу помогу. Схожу к наню. Попрошу за вас. Может, сам пойду искать отца твоего. Юн добр и великодушен. Он поймет.

— Спасибо, — глухо прозвучал голос малышки, — спасибо, дядя Джен.

Бортник натянуто улыбнулся. Сердце щемило все сильнее. Он не мог наблюдать за слезами ребенка. Даже если это дитя не его. Просто не мог. Возможно потому, что Шанди так и не послал ему в дар собственное.

***

Нань Юн жил в такой же глиняной хижине с соломенной крышей, как и остальные. Он не хотел и не любил выделяться. Носил грубую одежду, как все. Питался, как все. Прошло всего несколько лет, как был освоен здешний хутор, а он уже превратился в пусть и маленькую, но уютную деревушку у подножия гор рядом с небольшой бурной рекой, берущей свое начало где-то среди заснеженных вершин. Рокот холодной воды, стремительным потоком проносящейся мимо селения, привносил естественные покой и умиротворение. Нань обожал проводить время на берегу, любуясь красотами природы. Такой же цветущей и молодой, как и он сам. В лесах на противоположном склоне заливались щебетанием птицы, а на мелководье плавали рыбы, сверкая чешуйками в лучах солнца. Юн любил это место. Пусть оно не богато пригодными землями для возделывания почв, но в реке всегда полно мальков, а в окрестных чащах — дичи и дикого меда. Последний особо ценился при дворе великого вана и знати Хучена.

Вот и сейчас Юн, сцепив ладони перед собой, сидел на берегу и прислушивался к пению птиц. Наблюдал, как солнце восходит над хвойными макушками, а облака вальяжно плывут по синему небу. Обветренное лицо оставалось спокойным и умиротворенным, однако лоб прорезала глубокая морщинка. Думы мешали наню полностью насладиться покоем и гармонией.

— Почтенные господа требуют больше, — проговорил он вслух, — ох-ох-ох.

Привычка разговаривать с самим собой, пока рядом никого нет, появилась у него почти сразу, как только он поселился здесь. Тихое и уединенное место способствовало этому.

— Больше меда, — Юн почесал гладкий подбородок, — через месяц. Вдвое больше. Видать вернулся все-таки славный гун Фу из похода с добрыми вестями. Пир никак по такому случаю готовят. Это хорошо. Надобно усладить победителя и духов, — он вздохнул, — а вот у меня голова боли — где взять столько-то? Ох-ох-ох.

Нань снова вздохнул и потер ладони друг о друга. Изо рта вырвался клубок пара.

— Что-то прохладно сегодня. Хотя солнышко вроде взошло уже, — он мельком взглянул на светило, сверкающее над лесом, — не греет седня совсем.

Морщинка на лбу стала глубже. Юн потупил взор.

— Придется, значит, дальше в лесок заходить. Искать новые места, где пчелки мед сладкий свой хранят. Того, что есть, точно нам не хватит. Д-а-а-а, — протянул Юн, — а вот деньки предстоят совсем несладкие.

Мимолетная тень пробежала по красивому лицу, однако быстро исчезла. Тонкие губы расплылись в ободряющей улыбке.

— Но... нам ведь не в первой, дружок, не так ли? — нань тихо и чисто засмеялся. — Опоим достойных гунов. Ох-ох-ох...

Еще один клубок пара вырвался изо рта. Юн поежился и сильнее потер руки. Пальцы слегка покраснели.

— Ух, морозец какой, а? Давненько такого не было. Ладно. Нечего штаны просиживать. Надо пойти утеплиться да за работу браться.

Позади хрустнула ветка. Так громко, что ее не смог заглушить рокот реки.

Юн вздрогнул. Озноб внезапно усилился. Пар повалил из ноздрей.

Нань резко обернулся через плечо...

[1] Немногим выше 3 м. Один метр = 3 чи.

[2] Гун — один из древнейших титулов в Китае, появившийся еще во времена легендарного императора Яо. Существовал до последней монархической династии Цин. Приблизительно соответствует европейскому титулу «герцог», военный предводитель.