Царь девяти драконов

Глава 10

Несмотря на теплый день, в яме было холодно и сыро. Его бросили сюда в одной рубахе и то последняя представляла собой одни лохмотья. Солнечные лучи проникали внутрь сквозь плетеную решетку из тростника, но их оказалось недостаточно, чтобы согреть и развеять сумрак. Одежда намокла меж лопаток, ибо ему приходилось опираться спиной о стену в виде влажной земли.

«И угораздило жеж меня полезть поправлять камень в кладке, — со вздохом подумал он, — шел бы своей дорогой, не сидел бы теперь тут в ожидании горькой участи».

Он поднял взор, полный печали, наверх. Мимо ямы прошел караульный. Судя по простой рубахе, опоясанной кожаным ремнем, и грубому копью — обычный чжун, набранный в ополчение. Такой же, как и он сам. Ну, почти...

Он шмыгнул носом и потер руками плечи. Становилось холоднее. Во рту не было и рисового зернышка вот уже скоро как целые сутки. Сколько там сказал этот суровый господин стражник его тут держать намерены? День? Два? Он не помнил. Со страху все речи воротника выветрились из головы, и теперь узнику приходилось только гадать о своей грядущей судьбе.

«Эх, сам виноват. Видать, прав был мой дедушка, когда говорил — не делай добра, не получишь зла. Эх... надеюсь, хоть с родными моими все хорошо. Им итак меня терпеть приходится, оболтуса...».

От досады он стукнул затылком о стену. Грязная челка свалилась на лоб, но узник не удосужился ее поправить.

«Давно надо было пойти рабочим в поле, а не попрошайничать на улицах. Рано или поздно, все равно оказался б в яме... но тогда хоть не грозились бы нос отрезать... с кем жеж меня все-таки попутал господин воротник?».

Ответа на сей вопрос он не знал. Да и так ли оно важно? Особенно теперь, когда все предрешено и остается только смиренно ждать милости...

Заскрипела тростниковая решетка. Узник вздрогнул и поднял голову. У края ямы возвышались силуэты трех воинов. Все в серых рубахах и с копьями. На поясах можно было разглядеть небольшие обоюдоострые мечи. Оборванец хотел что-то сказать, но в горле пересохло, и он только зашелся кашлем. Тем временем вниз сбросили веревку.

— Поднимайся! — повелел один из стражников.

Узник неуверенно поднялся, держась ладонью за стену. Ноги сильно затекли и онемели. Во всем теле ощущалась слабость.

«Надеюсь, у меня получится вылезти... ох, как бы то ни было, скоро все это закончится».

Ухватившись руками о канат и упираясь ногами о стену, он начал неловкий подъем. Земля тихо осыпалась под сандалиями. Трое пришедших холодно и беспристрастно наблюдали за ним. Несколько раз узник чуть не сорвался. Руки тряслись. Но стражники не шелохнулись. Помогать ему никто не собирался.

«Да и не должны... наверное».

Наконец, ценой больших усилий, дрожащая ладонь нащупала край ямы. С трудом он перевалился через него и, тяжело дыша, рухнул рядом в низкую траву. Лица воинов оставались непроницаемыми, а взгляд — ледяным и колючим. Они терпеливо давали узнику отдышаться и прийти в себя. С минуту тот лежал и собирался с силами. Наконец, переведя дыхание, он сел и воззрился на обступивших его людей.

— Что со мною будет? — облизав пересохшие губы, спросил оборванец. — Почтенные мужи соизволят снизойти до меня?

— Где твой дом? — ответил вопросом на вопрос один из стражников.

— Там, — уклончиво буркнул он, — за городской стеной. А что? Меня отпускают что ли?

Двое воинов молча переглянулись. Третий же кивнул.

— Да. Бо Танцзин повелел сопроводить тебя до дома и убедиться, что в городе ты больше не появишься.

У узника будто камень с души упал. Он встал на колени и сложил руки в молитвенном жесте.

— О, хвала Шанди и всем духам, наш бо Танцзин самый справедливый и великодушный из всех живущих... — он осекся и тут же добавил, — кроме светлейшего вана, конечно жеж! Да хранят его духи и гордятся им предки!

— Где твой дом? — сухо оборвал его стражник, повторяя вопрос.

— По восточной дороге, землянка слева от поля, — затараторил он, — но вы не утруждайтесь, славные воины, я жеж сам дойду...

— Приказ бо Танцзина четок, — оборвал стражник, — мы должны сопроводить.

Узник недоуменно захлопал глазами.

«Во дела... откуда жеж такая честь? Но... кто я такой, чтоб перечить, да? Рад должен быть, что жив и невредим остался... нос вроде резать не хотят да рожу краской малевать».

— Как скажете, добрые мужи, — пробормотал он, неуверенно поднимаясь на ноги, его слегка шатало, голова кружилась, — только не бегом. Мне что-то плоховато.

— Мы не спешим, — сухо молвил воин.

Узник не придал тону караульного значения. Не обратил он внимания и на молчаливые переглядывания других. Он был слишком слаб. Но при этом счастлив и взволнован, что все обошлось. Что он возвращается домой. Мысленно даже дал обещание бросить попрошайничать и пойти работать в поле, как только окажется в родных стенах.

Немного пошатываясь и нацепив глупую улыбку на уста, он убрал челку со лба и нетвердым шагом направился вдоль укреплений к восточным воротам. Трое караульных последовали за ним. Солнце согревало их своим теплом, а в роще за городом пели птицы.

***

Каран во все глаза смотрел на город, представший его взору, когда телега выехала из тени джунглей. Ему раньше не приходилось видеть подобных. Мохенджо-Даро, в котором мальчик родился и рос, был совсем иным.

Невысокие стены, спрессованные из глины и земли, были намного ниже, чем укрепления столицы долины Синдху. Однако выглядели более прочными. Острые колья, утыканные с внешней стороны, придавали грозный и даже устрашающий вид. Каран сразу смекнул, кто бы ни правил этими землями, опасается он далеко не только наводнений. Город стоял на возвышенности, с юга оканчивающейся отвесным обрывом. Их же от столицы сейчас разделяла Матерь вод, в верхнем течении которая была не столь широка, как возле деревни цзы Хэна, но все еще достаточно глубока, дабы не переправляться в брод. Паренек заметил небольшой причал и несколько лодок да плотов, вяло покачивающихся на воде. Кажется, их ждала переправа. Каран бросил опасливый взгляд на Абхе. Девушка очнулась, однако взгляд ее был каким-то отрешенным. Пустым. Это пугало мальчишку даже больше, чем запешкаяся кровь и отеки на ее лице. Их пленитель продолжал держать в руках посох с явным намерением пустить его в ход, если кто-нибудь вновь осмелится развязать язык. В глазах старейшины читалось презрение и легкое торжество. Быки остановились недалеко от причала.

— Тхуо[1]! — рявкнул Хэн, поднимаясь.

Один из воинов тут же схватил Карана и перекинул через плечо, словно мешок с рисом. Второй подошел и сделал то же самое с Абхе. Когда ее стали поднимать, девушка закричала, ибо вновь пришло в движение поврежденное бедро.

— Молчи, дикарка! — рассек кулаком воздух старейшина. — Закрой свой рот!

— Да чтоб ты сдох, обезьяна бешеная! — послышался в ответ гневный вопль.

Каран не видел, что произошло дальше, ибо его лицо упиралось в спину стражнику цзы. Но паренек похолодел от ужаса, когда вновь услышал тот приглушенный и мерзкий звук. Как поверхность посоха соприкасается с нежной кожей... Сдавленный стон... Тишина...

Мальчика заколотило, словно в лихорадке. Он поднял голову настолько, насколько мог и с отчаянием вгляделся в дорогу, по которой они только что приехали. Вгляделся в надежде увидеть знакомую фигуру. Но тракт был пуст. Лишь ветви деревьев вяло покачивались на ветру. Каран пал духом. Ему внезапно стало все равно. Обреченность тяжким грузом легла на сердце. И когда мальчика грубо повалили на плот, больно ударив затылком о борт, он даже не придал этому значения.

***

Костер разжигать не стал. Не хотел привлекать лишнего внимания. Правда, все то время, что он шел по следу, ему так никто и не встретился по пути. Это казалось странным, но Шанкар не придавал сему значения. Его мысли были целиком и полностью заняты другим. Тем не менее опасаться ночных хищников все же стоило. Охотник окинул взглядом тракт, тонувший во мраке. Кроны деревьев и лианы переплетались так плотно, что сюда не проникал лунный свет. Казалось, что дорога уходит в бездну. Бездну, из которой нет возврата...

В памяти вновь всплыли события недавних месяцев. Безумная скачка по пути из Мохенджо-Даро в Хараппу. Взмыленная лошадь. Падение. Жуткая находка среди джунглей... Призраки прошлого терзали душу. Страх того, что все повторяется вновь, гнал Шанкара вперед. Гнал, будто он зебу, а чувства — хлесткая плеть в руках грубого погонщика. Но охотник понимал, что необходимо отдохнуть. Как бы сердце тому ни противилось. Ему надо отдохнуть. Иначе просто свалится в изнеможении в придорожный кустарник. И тогда спасать кого-то будет поздно...

Охотник внимательно осмотрел местность. Джунгли стояли не шелохнувшись. Лес жил своей естественной жизнью. Стрекотание кузнечиков, крики ночных птиц, далекий рык синха. Никаких признаков демона или иного существа. Но легче от этого не стало.

Заприметив раскидистый сал с толстыми ветвями, отстоящий недалеко от дороги, Шанкар направился к нему. Временами он поглядывал на кустарник, лианы и под ноги. Не хотелось нарваться на ядовитую змею или потревожить синха, решившего переварить в зарослях сытый ужин. Но на этот раз обошлось. До дерева он добрался без приключений. Опираясь о кору, ловко забрался на нижнюю ветвь. Она оказалась довольно толстой и позволяла облокотиться о ствол. Шанкар посмотрел, достаточно ли высоко? Да, от голодного зверя это все равно не спасет, но всяко лучше, чем ночевать на земле. Будет время проснуться и принять меры...

«Проснуться...».

Охотник горько усмехнулся. Он не был уверен, что ему удастся сомкнуть глаза этой ночью. Этой или следующей. Но должен. Иначе свалится от истощения.

Проверив кинжал на поясе и крепче сжав руками копье, он опустил веки и попытался уснуть.

«Надо. Надо... проклятье, почему, когда надо, сон никогда не приходит?!».

Шанкар сдержал досадный стон, рвущийся из недр, и попробовал расслабиться. Очистить голову. Не думать ни о чем. Но это плохо получалось. Образы Абхе и Карана то и дело мелькали перед глазами. И каждый раз сердце ускоряло ритм, побуждая вскочить и продолжить путь. Охотник с трудом заставлял себя оставаться на месте. Чувства горячим пламенем жгли изнутри. Шанкар сделал глубокий вдох. Влажный воздух ночных джунглей обдал легкие прохладой. Выдох. Еще один глубокий вдох. Выдох. Вроде стало полегче.

«Не в этот раз, — уже спокойнее подумал он, — не в этот раз...».

Шанкар продолжал мысленно повторять эти слова, словно мантру. Пока Богиня-мать наконец не смилостивилась над ним и не даровала сон.

***

— Вот и пришли, — с облегчением выдохнул оборванец, утирая испарину со лба.

Первым делом он намеревался хорошенько поспать и отведать миску дешевого риса. А уж затем идти на поклон общине.

Землянка стояла недалеко от дороги на отшибе местной деревушки в пригороде Хучена. Ветви парочки салов служили естественной и дополнительной крышей. Сейчас их листья тихо шуршали над головами под влиянием слабого ветерка. Напротив через дорогу колосилось поле с пшеницей. Сморщенные и побитые морозом, тонкие стебли вяло покачивались, создавая подобие маленьких волн. Если пройти через поле дальше, то можно было наткнуться на другое — с рисом. Оно располагалось во влажной низине. Оборванец намеревался сначала направиться именно туда. Ему почему-то казалось, что работать по колено в воде в жаркий день куда приятнее, чем в открытом поле.

Стражники молча осмотрелись. Другие хижины и землянки находились на почтительном расстоянии от жилища оборванца. Но место было видное, хорошо просматривалось как с дороги, так и с селения...

— Спасибо, что проводили, смелые мужи, — улыбнувшись, поблагодарил бывший узник, — и передавайте бо Танцзину мои желания счастья и добра...

— Зови, — грубо перебил воин.

— Чего? — тупо захлопал глазами оборванец.

— Зови, — повторил стражник.

— Кого звать-то?

— Семью твою.

— А зачем ее звать? — в растерянности спросил он.

Воин и бровью не повел.

— Приказ. Передать тебя на руки.

Оборванец недоуменно переводил взор с одного стражника на другого, но те оставались беспристрастны.

«Да что жеж это за сложности такие-то? Когда меня оставят наконец в покое? Ох, Шанди, но мне ли роптать? Ну, раз надо, значит, надо...».

Пожав плечами, он обернулся ко входу, вздохнул и крикнул:

— Мэй, Жэнь, подите сюда!

Несколько секунд ничего не было слышно. Затем раздался шорох, что обычно издает подол свободного одеяния, касаясь земли. Спустя пару мгновений, на свет показалась женщина средних лет в серой одежде. Темные волосы были убраны в простой пучок на макушке. По бокам свисали две тонкие пряди, подчеркивая худое лицо. Несмотря на легкие морщины возле уголков губ и над переносицей, ее вполне можно было назвать миловидной. На руках она держала мальчика, лет пяти от роду. В чертах лица паренька можно было узнать того самого оборванца, только более юного. При виде отца мальчуган задорно улыбнулся.

— О, ты пришел? — с подозрением поинтересовалась женщина, а затем покосилась на стражу. — Доброго дня, почтенные мужи.

Те продолжали молча стоять, как истуканы.

— Да, Мэй, — усмехнулся он, — вернулся вот. И не просто так, а с радостной вестью!

Супруга вскинула брови:

— Вот как? Интересно, какой? Тебе удалось выпросить немного медяков, не получив при этом тумаков?

— О, нет! — затараторил оборванец. — Все намного проще! Дело в том, что милостию почтенного Танцзина, я много чего понял! Обещаю, завтра жеж пойду и попрошусь на работу в поле. Хватит с меня.

— О-о-о! Хвала предкам! — кажется, у нее словно камень с души упал. — Неужели Шанди осветил твой разум?

— Ну, не только Шанди, но уверен, без него тут не обошлось, — хихикнул он и повернулся к стражникам, — ну, еще раз спасибо за все, смелые мужи, и да хранят вас духи!

Двое вновь молча переглянулись. Воин, что раньше заговаривал с оборванцем, достал из-за пояса деревянную дощечку с какими-то письменами, выведенными черной краской, и торжественно зачитал:

— По велению почтенного гуна Фу, за нарушение священного действа во время возвращения войска светлейшего вана Лаоху из похода, приговором виновному является смерть. Привести в исполнение немедленно. Он распространяется на всех членов семьи осужденного.

Оборванец снова захлопал глазами:

— Чего?

— В чем дело? — с тревогой спросила Мэй и крепче прижала сына к груди. — О чем они? Какой приговор?

— Я не знаю... — тихо прошептал он, — глупости какие-то...

Воин убрал табличку за пояс и окинул несчастного холодным взглядом. Взглядом, от которого мурашки побежали по спине. Двое других резко рванули вперед и зажали женщину в тиски.

— Эй, что происходит?! — охнула она. — Что вы делаете?!

— Мама? — глаза ребенка расширились, в них засквозил страх.

— Почтенные мужи, да что жеж это такое?! — воскликнул оборванец, разворачиваясь к стражнику с табличкой. — Вы жеж меня отпустили... — он осекся, когда увидел, как тот отбросил копье и достал меч.

— Приговор почтенного Фу не обсуждается, — сухо и беспристрастно молвил воин, — согласно обычаю круговой поруки.

До оборванца только сейчас дошло, что происходит. Сердце замерло на миг, а затем громко отдалось в груди. Ноги налились свинцом, но в последний миг он сумел найти силы и не упасть. Паника и страх застилали разум. Однако, несмотря на них, оборванец развернулся и ринулся на помощь семье. В последней, отчаянной попытке...

Лезвие вошло меж лопаток. Тело пронзила острая боль, с уст сорвался хрип... А округу сотряс истошный крик женщины, слившийся с громким плачем ребенка...

Крестьяне, работавшие в поле, видели, как местный чудак-оборванец вернулся домой в сопровождении стражников. Видели, как те обнажили мечи. Слышали отчаянный крик и детский плач. Но никто не бросил своих дел. Никто не пришел на помощь. Все лишь молча отвернулись, когда звуки мольбы и всхлипы ребенка резко оборвались...

То был приказ почтенного гуна, охранителя их спокойствия и благополучия. Военачальника светлейшего Лаоху, что привел Хучен к величию и процветанию. И кто они такие, чтобы роптать на него?

[1] Тащите их!