Царь девяти драконов

Глава 19

Громкие хлопки заглушили радостные крики. Но всего лишь на миг. Когда в воздух взмыли яркие искры от взорвавшегося бамбука, площадь потряс восторженный гул. Многие уже были навеселе и продолжали вливать в себя чашу за чашей медового напитка. Ряды столов занимали большую часть площади и ломились от яств, источавших аппетитный аромат. Посреди же горел огромный костер, чье пламя освещало хвойную рощу Храма предков. Деревья стояли неподвижно. Отблески огня играли тенями меж раскидистых веток, а сверху падал серебряный свет от луны. Ночь выдалась ясной и тихой. Тихой, но только не здесь. Сердце Хучена сотрясали хор голосов да звуки бамбука, взрывающегося на потеху толпе.

Торжество в честь победы над врагом было в самом разгаре.

Крепко ухватив пальцами чашу, Лаоху сидел за одним из столов и наблюдал за происходящим. За веселыми лицами знати, облаченной в пестрые одежды. Каждый желал покрасоваться на этом празднике. И каждый мечтал удивить не только своим богатством, но и щедростью. Совсем рядом один из хоу преподнес другому в качестве подарка деревянную шкатулку, доверху набитую золотом. Почтенный господин не остался без ответа и взамен отдал в дар не что-нибудь, а сам камень жизни[1]! Даже у Лаоху невольно взмыли брови вверх от такой щедрости, чего уж говорить о хоу. Знатный господин, казалось, готов был упасть в обморок — настолько ценным оказалось подношение.

«Чем больше ты даешь, тем больше получаешь».

Однако через миг лицо вана вновь стало хмурым. Как бы он ни хотел, окружавшее веселье и торжество не приносили в душу радость. Это тревожило и раздражало одновременно. Отхлебнув из чаши еще немного, Лаоху повернул голову к Юншэню. Главный советник, в неизменном желтом одеянии с черным ободком, сидел по левую руку и вяло нажевывал чайный лист. На старческом лице играла приветливая улыбка, однако глаза выдавали Юншэня с головой. В них плясали огоньки тревоги. Будто отблески пламени огромного костра, в который только что бросили новую партию бамбука. Вновь раздались громкие хлопки под общее улюлюканье собравшихся людей.

Подождав, пока шум слегка утихнет, Лаоху склонился к советнику и спросил:

— Насколько все плохо?

Продолжая улыбаться, Юншэн подвинулся чуть ближе к Повелителю и на ухо произнес:

— Я никогда подобного не видел, светлейший ван. На моей памяти это впервые. Даже в самые холодные зимы такого не случалось.

Лаоху на минуту отстранился. Левая ладонь, упершаяся в бок, стала выбивать дробь по доспеху.

За столом напротив виднелся Фу, один из виновников торжества. Весь вечер и ночь он принимал поздравления да пожелания долгих лет. Гун был сдержан, как всегда. Лицо его оставалось каменным. Но ван заметил под этой маской некую скованность. Будто Фу заставляли находиться здесь, а сам военачальник предпочел бы оказаться в другом месте.

«Не таким должен был стать этот день».

Ван опять склонился к советнику:

— Насколько хватит запасов?

— Если кормить лишь знать, почтенный?

Лаоху выдержал паузу и, спустя пару мгновений, уточнил:

— Нет. Всех.

Юншэн ответил не сразу. Он продолжал кивать и улыбаться, всем видом показывая причастность к торжеству. Улучив момент, когда на них никто не смотрел, советник ответил:

— Год. Я не знаю, что делать дальше, светлейший. На урожай были большие надежды. Я не знаю...

К столу подошел знатный хоу, раскланялся и начал сыпать сладкими речами, прославляя почтенного вана и его предков. Лаоху и Юншэню пришлось оборвать разговор.

Правитель натянул на уста улыбку и сдержанно кивал, однако внутри разливалась тревога. Холодная и липкая, будто лужа после дождя. И такая же неприятная. Взгляд темных глаз вновь скользнул по собравшимся и остановился на жене Фу. Та сидела по правую руку от гуна и покорно смотрела в чашу с рисом. На девушке была белоснежная шелковая ткань, ярко выделяющаяся на фоне одеяний других. Светлая одежда приятно сочеталась с бледной кожей Сюин. Лаоху снова невольно подметил, как Фу повезло с женой. Такая юная и тихая. Не то, что его Мэйфан, от капризов которой иногда становилось тошно.

— Нам придется это сделать, — услышал ван голос советника и вздрогнул.

Хоу отошел от их стола, и теперь Юншэн косился на Повелителя из-под седых бровей.

— Знаю, — сдержанно молвил Лаоху и пригубил медового напитка, — знаю.

Поднять налоги с южных земель, что не тронул мороз. Это придется сделать в любом случае. А еще послать гонцов на северо-восток. Говорят, обитающий там клан Цзунсюн не прочь обменять свои рисовые запасы на золото Хучена. Только вот Лаоху всегда отказывался от столь грабительского предложения. Но, похоже, выбора нет.

«И необходимо открыть амбары. Успокоить народ. Весть о бедствии разлетится слишком быстро. Чжуны слабы на язык. Открыть амбары... успокоить народ... но хватит ли этого?».

Ван отвернулся и невольно сжал чашу пальцами так, что та чуть не треснула. Его невидящий взор устремился на огромный костер, пламя которого отражалось в его темных зрачках. Снова в огонь была брошена партия бамбука. Хлопки и искры разлетелись по округе, вызывая очередной радостный клич. Но Лаоху не слышал ничего. Разум его был далеко.

Столько лет... столько лет Хучен, управляемый его твердой рукой, жил в процветании и достатке. Одержана не одна победа. Знать довольна, сыт народ. Что же происходит сейчас? С севера давно нет вестей. Поступление меда прекратилось. А теперь еще неизвестно откуда взявшийся мороз побил посевы. Угроза голода нависла над Хученом, словно грозовая туча. Лаоху рад бы веселиться. Предаться счастью, торжеству. Но мрачная тень легла на душу. В самый неподходящий миг.

***

Фу продолжал молча кивать и принимать поздравления от знати. Гордо восседая за столом, он сдержанно улыбался уголками губ, однако лицо оставалось серьезным. Ладони уперты в поясницу, а глаза мрачнее собственного доспеха. И даже отсветы пламени огромного костра, в который бросили очередной бамбук, не могли развеять эту тьму.

Он думал о Яне. Какими бы странными ни казались доводы друга, Фу их понимал. Понимал и принимал. Но от этого легче не было. Военачальник перевел взор на вана и советника. Проницательный взгляд гуна уловил напряжение и тревогу на их лицах с самого начала торжества. Что-то не так. И неизвестность глодала Фу изнутри. Будто любимый пес грыз куриную кость.

Сноп искр взмыл вверх, ярко контрастируя с ночным небом. Раздался веселый и громогласный гул захмелевшей толпы. Фу обвел площадь отсутствующим взглядом. Где-то внутри зрело неприятное чувство. Нехорошее сравнение. Будто этот пир последний. Военачальник не мог ответить даже самому себе, откуда взялось это чувство. Скорее всего, он просто беспокоился за Яня и о причинах хмурости Лаоху. Но как гун ни старался отогнать мрачные мысли, сделать это не выходило. Они возвращались подобно назойливому гнусу. А раскидистые сосны Храма предков безмолвно следили за ним под грохот бамбуковых хлопков...

***

Каран вздрогнул, открыл глаза, испуганно огляделся, и сразу почувствовал знакомые руки на своих плечах.

— Ш-ш-ш, все хорошо, — обняла его Абхе, — я рядом.

Мальчишка расслабился и положил голову ей на колени. Сквозь отверстия в крыше лился солнечный свет. Тонкими струйками он падал на землистый пол. Снаружи стояла полуденная тишина, лишь изредка прерываемая криками птиц, лаем собак да отдаленным говором местных.

— Где Шанкар? — вяло спросил Каран.

— Он пошел на охоту, — Абхе стала нежно поглаживать его по голове.

— У нас закончилась еда?

— Он... — девушка на мгновение замялась, — он пошел не за этим.

Она почувствовала, как напряглось тело паренька. Поняла, что тот сообразил без лишних слов.

— Каран... — тихо начала она.

— Не хочу, — будто прочитав ее мысли, ответил он и зажмурился.

— Это был демон?

Мальчик не ответил, лишь крепко вцепился ладонями в колени Абхе. Девушка вздохнула и закусила губу. Желание узнать истину разрывало изнутри. Заставляло сгорать от страха и нетерпения. Ничего нет хуже неизвестности. Но давить на Карана не решилась. После пережитого... после всего, что случилось в Мохенджо-Даро... он только начал приходить в себя. Становиться прежним. И вот началось опять...

«Началось опять... Богиня-мать, за что же нам все это?!».

Абхе подавила безмолвный крик, рвущийся изнутри. В глазах, полных бессильной злобы и отчаяния, заблестели слезы. Но она сдержалась. Невероятным усилием воли, сдержалась. Лишь продолжила поглаживать Карана по голове. Тишина вокруг и нервное напряжение придавили ее, заставили веки опуститься. Через пару секунд Абхе забылась тревожным сном. Поэтому не видела, как с уст ее срывается пар...

***

Шанкар молча смотрел на разрытые могилы. В солнечном свете, пучками льющемся меж деревьев, они казались такими леденящими... такими неестественными. Их не должно быть здесь... их не должно быть здесь...

Охотник закрыл глаза, однако перед мысленным взором вновь предстала картина обезображенных лиц. Лиц, которые он узнал... В душе будто что-то перевернулось. Голова разрывалась от вопросов, а сердце от чувств. Непонимание того, что происходит, напрочь выбило из сознания мысли о таинственной змее. То, что он нашел среди джунглей, оказалось куда страшнее... и... и... почему Нилам показала ему это?

На дрожащих ногах, охотник поднялся. Перед глазами замельтешили мошки. Дыхание участилось. Оно со свистом вырывалось из ноздрей.

— Невозможно... — хрипло прошептал Шанкар, — это невозможно...

С трудом он заставил себя вновь посмотреть на могилы. Нет, ошибки не было. Это они...

К горлу подступила тошнота. Охотник оперся о ближайшую пальму и развернулся в сторону реки. С уст сорвался стон. Шумно втянув воздух ртом, Шанкар заставил взять себя в руки. Тошнота не прошла, но чуть отступила. Голова стала проясняться. Однако мысли об охоте полностью выветрились из нее.

«Это сделали люди... не демон и не змея. Змея не роет могил. Не перерезает глотки... это сделали люди».

Нехорошее предчувствие закололо под сердцем. Шанкару внезапно захотелось быть рядом с Абхе и Караном. Он не знал, кто повинен в этом ужасе. Но просто захотелось быть рядом...

Охотник сделал один неуверенный шаг. Отпустил пальму. Голова чуть закружилась, но терпимо. Шанкар шагнул еще. Втянул влажный воздух грудью. Почувствовал себя уверенней. Еще шаг... и еще. Через минуту он уже сорвался на бег трусцой, ловко уворачиваясь от ветвей и перепрыгивая через кочки. Сухие стручки хрустели под ногами. На коже выступила испарина. Охотником овладело желание поскорее выбраться из леса на берег. Уйти подальше отсюда.

Когда же впереди замаячил знакомый кустарник, он вдруг услышал оклик.

— Эй, земляк! Куда эт ты так спешишь?!

От неожиданности Шанкар едва не налетел на толстый ствол дерева. Выбросив вперед руки, он успел остановиться и ободрал кожу с ладоней. Царапины сразу защипало, но он не обратил на них внимания. Охотник резко обернулся на голос. Почувствовал, как вся кровь отхлынула от лица. Сердце бешено забилось в груди. Не вполне осознавая, что делает, охотник прижался спиной к дереву. Измазанные влажной землей пальцы крепко стиснули рукоятку кинжала.

В паре десятков локтей, в сумраке джунглей, стоял он. На знакомом лице играла та самая приветливая улыбка, всегда располагавшая к себе. Только сейчас она бросала в дрожь. Шанкар ощущал, как оружие ходит ходуном в сжатой ладони. Он не мог оторвать взгляда от него.

— Что с тобой, дружище? — он продолжал улыбаться и шагнул навстречу. — Ты будто морок увидал.

Охотник вздрогнул. Он вдруг заметил, что образ человека слегка расплывается перед глазами, и не сразу сообразил, почему. Только скосив взор вниз, Шанкар понял причину. Его дыхание... с губ снова срывался пар.

— Эй, да что, эт самое, с тобой такое? — услышал он знакомый голос, в котором к веселости добавились нотки озабоченности.

Легкий озноб пробежал по телу, словно Шанкар очутился в горах без одежды. Он вновь перевел взор на человека. С немеющих уст сорвалось одно слово.

— Кали.

***

Ли переминался с ноги на ногу и с тревогой косился на реку. Матерь вод была спокойна. Ее русло переливалось в дневном свете ласковыми бликами. Однако Ли чувствовал себя плохо. Особенно, когда остался один. Что бы ни набросилось на Ксу вчера вечером, оно могло быть где-то поблизости. А никаких иллюзий касательно своих навыков охотника Ли не питал. Он с зайцем справиться не может. Чего уж говорить о крокодиле или змее. Последовав совету Шанкара, Ли отошел от берега к опушке джунглей и переводил пугливый взгляд то на реку, то в сторону леса, в надежде, наконец, увидеть возвращение охотника. Но Шанкар все не показывался. И с каждой минутой, проведенной в одиночестве, Ли чувствовал себя все хуже и хуже. В какой-то миг он уже с трудом сдерживал себя, дабы не пуститься следом.

— Ху-ши, вернись скоро, — прошептал он, затравленно глядя в чащу, но его мольбы остались без ответа.

Шанкар не появлялся.

Ли застонал и оперся на копье. Его вдруг пробила дрожь. Сначала он подумал, что из-за страха. Но потом отчетливо осознал — начинает замерзать. Ли удивленно провел свободной рукой по левому плечу, растирая кожу. Поднес кулак ко рту и обдал теплым дыханием. С уст сорвался пар.

— Что такое... — слегка дрожащим голосом пробормотал он и воздел глаза к небу, — снег идти что ли? Сейчас?!

Однако небосвод оставался безоблачным, а прямо с зенита ярко сияло солнце.

— Э... — продолжал недоумевать Ли, когда услышал громкий всплеск.

Он вздрогнул и тут же перевел взгляд на Матерь вод. Река продолжала переливаться в дневном свете. Однако теперь Ли заметил в середине русла крупную волну. Она приближалась к берегу, но горе-охотник даже не обратил на нее внимания. Он во все глаза наблюдал, как нечто большое рассекает водную гладь и стремительно плывет на север... в сторону деревни.

— Э... — просипел Ли и вздрогнул, когда что-то холодное коснулось ног.

Он испуганно глянул вниз. Волна достигла берега и омыла краешком стопы. Ли поднял отрешенный взор обратно на реку. Медленно проследил, как нечто под водой стремительно приближается к деревне...

Когда из-под кромки показалась длинная шея с чешуйками цвета молока, он не выдержал и заорал на всю округу.

— Ху-ши!

***

Каран проснулся от того, что замерз. Шея затекла, глаза слезились. Потирая руки, он осторожно сел. Абхе спала рядом, прислонившись спиной к тростниковой перегородке. С уст девушки срывался пар. Мальчик заметил, что точно такой же идет и у него.

— Абхе, — прошептал он и коснулся ее плеча.

Та тихо застонала, но глаз не открыла.

— Абхе, проснись!

Снова без ответа.

Приставив ладони ко рту и пытаясь растереть пальцы, Каран поднялся. Ноги слегка дрожали. Мальчик решил выйти на улицу и согреться в лучах солнца. В хижине почему-то было слишком холодно.

Бросив беспокойный взгляд на Абхе, паренек быстро юркнул через проход и оказался снаружи. Небесное светило и вправду заливало округу полуденным сиянием. Однако тепла отнюдь не принесло.

Продолжая потирать руки, Каран огляделся. Соседей не было видно. Наверное, Ксу все еще спит, а его мать следит за своим чадом. Судя по отдаленным голосам, жители работали на рисовом поле.

Повинуясь какому-то секундному порыву, Каран прошел меж хижин и очутился на краю холма, у подножия которого расположилось поле. Как и обычно, местные продолжали ухаживать за рисом, стоя по колено в грязной воде. Стебли злаков высоко поднимались оттуда и напоминали больших жуков с усиками. Каран поморщился и отвернулся. Снова поднес руки ко рту в тщетных попытках согреть. Взгляд мальчика невольно скользнул дальше по полю. Миновал знакомый пенек, на котором любил сидеть Кали. Прошелся по берегу с белым песком... Зрачки Карана резко расширились. Он вдруг словно примерз к месту.

Из воды на берег вылезало нечто... приплюснутая морда... длинная шея молочного цвета... пасть с рядами крупных и острых зубов... глаза. Глаза, налитые льдом... Они сияли подобно звездам и, казалось, готовы были затмить даже солнечный свет!

Вся кровь отхлынула от лица. Он узнал. Узнал эти глаза! Сердце зашлось в бешеном ритме. Мальчишка вскрикнул и хотел отступить, но с испугу не удержал равновесие. Нога соскользнула, и он свалился с края холма.

[1] Камень жизни — китайское название нефрита. Минерал высоко ценится китайцами, выше золота и серебра, ибо считалось, что он обладает целительными свойствами, приносит благополучие и символизирует высшие человеческие добродетели.