Царь девяти драконов

Часть II. Дракон. Глава 1

Шкура овечья, а сердце волчье.

Китайская пословица

— Шанкар, что, эт самое, с тобой?

Кали с тревогой смотрел на охотника. Тот продолжал сжимать кинжал дрожащей рукой, перепачканной в земле. Глаза оставались широко раскрытыми. С уст срывался пар. Дрожь пробегала по телу, а мысли разлетались во все стороны, подобно непослушным птенцам. Грудь вздымалась от тяжелого дыхания, и Шанкару казалось, что он начинает замерзать прямо изнутри.

Это приветливое и добродушное лицо... с озорной улыбкой на губах и приплюснутым носом... он только что видел его... посреди джунглей в свежей могиле.

— Ты... — просипел охотник, — ты...

— Земляк? — вид Кали стал еще более озабоченным. Он сделал шаг вперед.

— Ты мертв! — Шанкар невольно выставил кинжал перед собой.

Кали вытаращился на него, будто на безумного:

— Мертв? Шанкар, ты, эт самое, чего такое говоришь? — он провел ладонями по бокам. — Вот же я, жив-здоров и пышу жизнью, — его губы вновь разошлись в дружелюбной улыбке, и от нее охотника пробил озноб. Настолько та смотрелась неестественно. — Но по тайне тебе, так и быть скажу я. Знаешь, как надоело торчать весь день на том пеньке? Голову печет, как овощи на углях! А отлучиться цзы не позволяет. Я ж, эт самое, говаривал ужо. Стоит сделать чуть что не так, орет, аки курносая обезьяна, гы-гы.

Шанкар громко сглотнул. Он продолжал неотрывно следить за Кали широко раскрытыми глазами и держа грязный кинжал перед собой. Рука тряслась, словно тростинка на ветру.

Земляк тем временем задорно продолжал:

— Так что эта работенка токма кажется, будто не бей лежачего, но мне уже так хочется порой куда-нибудь, эт самое, прилечь, — Кали весело рассмеялся, — иногда хоть в могилу! Там прохладненько.

Охотник вздрогнул и чуть не выронил клинок.

— Ну, давай, поведай мне, — отсмеявшись, продолжил земляк и задорно подмигнул, — чего ты такой белый, будто морок увидал? Али разыграть меня решил?

— Я... — пар изо рта повалил сильнее, Шанкар с трудом ворочал языком, — я видел тебя...

— Дыа? Где?

— Там... — охотник с трудом нашел в себе силы кивнуть, — в джунглях.

— И что же я там делал?

Веселый задор и улыбка Кали выглядели настолько жутко и... неправильно, что Шанкару с трудом хватало воли, дабы не броситься наутек. Даже при виде демона он не испытывал настолько осязаемой паники.

— Лежал... в могиле.

Улыбка Кали медленно исчезла. Испарилась, как утренняя роса под теплыми лучами солнца. Задорный огонек в глазах потух. Они стали темными. Темными, словно самая мрачная ночь. Земляк медленно обернулся и посмотрел туда, где находились разрытые могилы. В этот момент Шанкару почудилось, что свет вновь перестал проникать сквозь кроны деревьев, и то место окутала непроглядная тьма. Подул ветерок. Прямо оттуда. Слабый, но холодный, будто дыхание зимы. Короткие волосы Кали слегка шевельнулись, как и подол рубахи Шанкара. Но пальмы и салы стояли неподвижно. Тихо и безмолвно.

Прошло около минуты прежде, чем земляк снова посмотрел на охотника. И когда тот повернулся, Шанкар едва не врос в дерево.

Черты лика Кали остались прежними, но... принадлежали другому человеку. Охотнику трудно было объяснить, если бы он вообще пытался это сделать. Перед ним стоял тот же Кали, но... другой. Исчезли мелкие морщинки возле уголков губ. Словно эти уста никогда не расходились в улыбке. Будто носили на себе маску вечной скорби. И глаза... в них была пустота. Но не бездушная. А поглощающая. Осязаемая и тягучая, словно древесная смола. Шанкар не мог отвести взора от этих глаз. Чувствовал, как их взгляд проникает в самую душу и окутывает подобно пауку с мерзкими волосатыми лапками. К горлу подступила тошнота. Охотник не сразу сообразил, что Кали обращается к нему. Его голос звучал глухо. Отчужденно. И не походил на задорную речь того смотрителя зерна, которого он знал. Она походила на глас. Глас с того света.

— Ты прав дружище. Настала пора узнать тебе правду.

Не сводя взора с Шанкара, Кали медленно опустился прямо на землю, скрытую опавшей листвой. Скрестил ноги и положил руки на колени.

— Сядь, земляк. Поговорить надо. А то, эт самое, рухнешь еще да голову разобьешь.

Сил почти не осталось. Не отрывая взгляда от Кали, охотник сполз по дереву вниз. Шершавый ствол царапал кожу сквозь рубаху, но он даже не замечал этого. Шанкар пытался отвести взор от этих мрачных глаз хоть на миг, но не удавалось. Будто те приковывали невиданной силой... и высасывали жизненные соки. Когда охотник коснулся прохладной земли, рука с кинжалом безвольно опустилась. Испачканное лезвие скрылось в листве, пальцы разжались. Дыхание оставалось тяжелым. С уст срывался пар. Кали же сохранял невозмутимость. Только его лицо будто посерело, лишившись всяких красок. А лик скорби стал еще глубже и отчетливей.

— Ты прав, Шанкар, — глухо молвил он, — нет меня здесь больше... ну, как нет... душа моя бродит впотьмах, не зная покоя. Я, эт самое, неупокоенный по обычаям... мы... неупокоенные. Вот и видишь ты меня.

— Не только я, — просипел охотник, — мы все тебя видели!

— Кто все? — на мгновение Шанкару показалось, что уста Кали разойдутся в привычной улыбке, но они лишь дернулись, скривившись от внутренней боли. Затем лицо земляка вновь стало каменным. — Абхе, Каран? Так они с тобой пришли.

— Ты смотритель поля... ты работаешь у всех на виду... — охотник осекся, увидев, как Кали качает головой. Медленно и сокрушенно.

— Шанкар, Шанкар, — в голосе земляка сквозила тоска, способная затмить ужас перед тем, что пришлось увидеть и осознать минутами ранее, — ты ловец лесной дичи. Твои глаза должны быть зорки, а ум, эт самое... наблюдателен, — Кали вновь посмотрел пустыми очами охотнику прямо в глаза, заставив того вжаться в пальму, — вспомни.

Перед мысленным взором пронеслись события последних дней. Встреча с Нюнг на берегу... знакомство с ее отцом... Да, теперь Шанкар начал осознавать, что никто не обращался к Кали напрямую за все время, что они были здесь. Никто... кроме них самих. На ум пришел ужин со старейшиной накануне... Момент, когда Шанкар поинтересовался, что стало с людьми, в дом которых их заселили... То, что сказал цзы Хэн... что говорил Ли...

«Они обрели лучший дом...».

— Нет, — невольно сорвались с уст охотника беззвучные слова.

«Они обрели лучший дом...».

Только теперь Шанкар понял, почему никто вокруг не говорил о Кали и его семье. Потому, что их уже не было. Они покоились среди джунглей... в сырых и мрачных могилах.

— Почему я вижу тебя? — прохрипел охотник.

На секунду к Кали вернулась та самая задорная улыбка. Она так жутко контрастировала с пустотой и скорбью в глазах, что Шанкар искренне выдохнул, когда та через секунду померкла.

— Чего не знаю, дружище, того не знаю. Видимо, эт самое, сие как-то связано с тем, че с вами в долине Синдху приключилось. Наложил на тебя кто-то свою длань, — земляк развел руками, — как иначе объяснить-то?

Охотник отвернулся и утер ладонью вспотевшее лицо. Грязь с перепачканных пальцев смешалась с потом и оставила на коже коричневые разводы, но Шанкару было все равно. Сердце подскочило к горлу.

«Я схожу с ума... Богиня-мать, я схожу с ума... он-таки сделал это... повредил мой разум...».

— Ты не безумец, Шанкар.

Глухой голос Кали заставил его вздрогнуть и посмотреть на земляка.

— Что?

Тот снова положил руки на колени.

— Ты не безумец. Просто, эт самое, видишь то, чего другим видеть не следует. Считай сие своим даром, — вновь жуткая усмешка тронула губы Кали, — аль проклятьем.

Дыхание охотника участилось. Пар продолжал вырываться изо рта. Тело замерзало, превращая кожу в подобие гусиной. Но Шанкар не мог оторвать взора от леденящего душу лика. Он сжал ладони в кулаки и невольно покачал головой:

— Как... как...

— Как все случилось-то? — земляк вздохнул. — Ну, эт самое, у нас есть время для сей истории, — он горько хмыкнул, — у меня-то поди теперь времени навалом. Да и у тебя есть... пока.

Охотник вздрогнул:

— Пока?

Кали вскинул руку:

— Дружище, не будем его попусту терять. Ты хоть и не нужен ему, но опасность подстерегает вас, земляки.

— Кому я не нужен?! — охотник подался вперед. Под сердцем внезапно закололо. — Что с Абхе и Караном?!

Шанкар попытался встать, но ноги так одеревенели, что отказались слушаться.

— Ты не уйдешь, пока не выслушаешь, дружище, — горько молвил Кали, пронзая пустым взглядом, — сам же, эт самое, попросил. Вот и получай. Не стоит вертеться, аки уж на углях. Он такое отношение не терпит. Нужно отвечать за свои желания.

Охотник предпринял очередную попытку подняться, но она закончилась также бесславно. Вместе с паром с губ сорвался рык досады и отчаяния.

— Ты не уйдешь, пока не выслушаешь, — тихо повторил Кали.

— Что с Абхе и Караном?!

— Ты не уйдешь, пока не выслушаешь.

Шанкар застонал и стукнул затылком о пальму. Сердце отчаянно колотилось в груди. Страх за родных ему людей сковал душу сильнее самого трескучего мороза.

— Я не стану, эт самое, повторяться, коли ты спешишь, — с грустью продолжил земляк, — хотя буду честен. Не хватает мне тех, с кем можно поболтать. А поболтать я люблю, сам знаешь.

Охотник плотно сцепил губы и обхватил ноги выше колен, пытаясь хоть как-то их согреть, но руки тоже начали деревенеть.

— Нас приняли здесь хорошо, — рассказывал Кали, — мне и вправду выделили, эт самое, место смотрителя поля. Как прознала курносая обезьяна о моей прошлой работе, так сразу. Мы жили в том доме, который щас ваш. Я следил за рисом, женушка собирала дикий мед. А Нюнг... — тут его лицо посерело, а маска скорби стала еще отчетливей, — она любила ходить на реку. Матерь вод привлекала, эт самое, ее своей красотой. И никакие увещевания, что, мол, там змеи, синха, крокодилы — ее пугали.

Из пустых глаз Кали потекли слезы. Тонкими ручейками, они медленно прокладывали свое соленое русло.

Шанкар полностью забыл о морозе и вглядывался в это лицо, искаженное маской страдания.

— Нюнг всегда была непоседой. Вечно ей че-нить, да неимется... не имелось, — Кали шмыгнул, — а однажды она, эт самое, пришла с берега и сказала, мол, Башэ видела. Он ее от бешеного слона спас. Я спрашиваю, че за зверь такой? А она отвечает, Башэ, Хранитель местный. Царь. Ну я не поверил конечно. Чего только в детскую головенку не придет, правда?

Охотник промолчал, не в силах вымолвить и слова. А Кали будто и не ждал ответа.

— Но она продолжала рассказывать эти сказки. Мол, явился ей местный Хранитель. Поведал, дескать, нечего его бояться. Не по наши души он пришел. А за теми, кто дела нехорошие тут учинил. Жестокость творил и волчью личину за овечьей шкурой прятал. Я, эт самое, тогда не воспринял сие всерьез. Сам знаешь, детям коль внимания не уделять, друзей себе придуманных заводят. А я всеми днями напролет на пеньке у поля торчал. Женушка мед в лесу собирала. Нюнг одна оставалась. С местной детворой она че-то не сдружилась особо. К реке ее тянуло. По Сарасвати, видать, скучала...

Он замолчал на мгновение. Слезы потекли сильнее. Взгляд стал еще опустошенней. Уголки губ опустились. В жизни Шанкар еще не видел лика, столь пораженного скорбью. Сердце охотника, трепетавшее в груди, разрывалось на части. Рассказ земляка заставил забыть о холоде. Об опасности, грозящей Абхе и Карану.

— А однажды цзы Хэн прознал, что Нюнг говорит о Башэ, — Кали горько хмыкнул, — ну, эт самое, не прознать было трудно. Знаешь ведь. Ежели в одном конце деревни испортят воздух, в другом уже рукой перед носом машут. А тут беглянка-чужачка на всю округу о «пожирателе слонов» болтает. Я-то был непротив. Чем бы дитя ни тешилось... но вот цзы Хэн... в него словно демоны вселились! Явился ко мне, эт самое, с псами черными своими да говорит — заставь девчонку непутевую свою заткнуться или он сделает это сам. Мы с женушкой не на шутку перепугались тогда. Да и, клянусь Шанди... или Богиней-матерью... мне уже все равно... — теперь слезы лились нескончаемым потоком, — не было умысла мне, эт самое, Хэну перечить из-за ребячьих капризов. Ведь, как-никак, он нас приютил да кров над головой дал. В тот миг, когда мы в этом так нуждались. Не мог я оскорбить старейшину и нарушить порядки тутошние. Ох и напугали нас тем вечером этими черными псами. Нюнг всю ночь потом плакала, и я, эт самое, решил, что лишнего внушения не надо. Сама все поняла, что не место здесь детским выдумкам... Как же я ошибся...

Кали поднял пустой взор на Шанкара. Тому казалось, что эта тьма и скорбь высасывает из него остатки жизненных сил.

— Я, видать, много ошибок начудил. Но сия была самой непростительной. И мучиться мне за нее до конца дней своих... где бы они ни закончились...

— Что произошло? — тихо спросил охотник. Его голос дрожал от холода... и только от холода ли?

— Нюнг не послушала меня. Да, в тот вечер она очень сильно испугалась, но была уверена, что Башэ не даст ее в обиду, а цзы Хэн просто ничего не понимает. Но стоит ему увидеть Башэ самому, сразу все поймет, — губы Кали задрожали, в голосе прорезались едва сдерживаемые рыдания, — кто же знал тогда... что цзы... — он громко вздохнул, проглотил комок, подступивший к горлу, и возобновил, — Нюнг продолжила ходить на берег. Продолжала рассказывать о Башэ. Несмотря на то, что, по ее словам, тот не являлся больше к ней. Мы с женушкой тогда еще подумали, что все наладится. Сейчас она чутка угомонится и закончит... но Нюнг продолжала и продолжала... Она ходила на пустой берег, возвращалась и рассказывала о Башэ. Местные стали шарахаться от нас, как от прокаженных. Мы изгоями будто стали. А однажды... — теперь Кали не смог сдерживать рыданий, — а однажды вечером к нам в дом снова пришли. И по выражению лиц Хэна и его воинов я понял, сейчас будет что-то страшное... Они схватили Нюнг... — голос Кали стал тихим и постоянно прерывался, — я попытался что-то сделать, но... и нас скрутили тоже. Вывели на главную площадь деревушки... эт самое... прямо перед домом Хэна.... Старейшина говорил страшные слова... что-то о язычниках... прошлом... проклятии... о том, что никто не смеет упоминать всуе то, что было тута раньше... Что нас предупреждали... мы не послушались... и должны понести наказание...

Кали умолк. Он продолжал смотреть на Шанкара. Слезы текли из пустых глаз. Лицо исказилось гримасой душевной боли. Охотник не мог больше выносить созерцание этой картины. Будто скорбь и страдания раздирали изнутри его самого.

— Они убили ее, земляк, — речь Кали звучала едва слышно, но Шанкар ловил каждое слово, — убили у нас на глазах... я... я до сих пор чувствую... — он дотронулся до груди, где находилось сердце, — каждый миг чувствую... каждый миг, что брожу по этой проклятой земле... Даже когда эти... эти... нелюди перерезали ей горло... Нюнг не отреклась... — плечи Кали заходили ходуном, — она не отреклась... она верила, что Башэ придет... и спасет ее... потом... потом... — он больше не смог говорить.

Кали опустил голову на грудь и обхватил лицо руками.

Шанкар лишился дара речи. Все, что он только что пережил... только что услышал... все это казалось слишком страшным. Слишком безумным. Это не могло быть правдой. Это не должно быть правдой!

Земляк поднял голову и убрал руки от лица. Слезы продолжали течь из пустых глаз, губы кривила гримаса боли и отчаяния.

— Они смотрели, — глухо молвил он, — просто смотрели, как убвают мою дочурку. Все. И не было на их лицах сожаления. Они просто смотрели...

Охотник облизал потрескавшиеся губы. На языке остался иней.

— Почему он не помог вам?

— Башэ?

— Да.

— Ему нет до нас никакого дела. Он Нюнг-то, эт самое, спас случайно. А потом, видать, коснулся ее божественной дланью своей. Вот и одурманилась девочка моя. Поверила в дружбу. А ведь он к ней с тех пор так и не пришел... — Кали чуть не подавился комком в горле, сглотнул и добавил. — Это не наше божество. Ему нужны только они.

Охотник вспомнил загадочного идола в лесу. Странное видение, когда прикоснулся к нему...

— Но...

— Ему нет дела, Шанкар, — горько повторил Кали, — мы для него чужаки. Он не трогает нас, но и помощи от него не жди. Башэ — Хранитель тех, кто был до...

Кали не договорил. Истошный вопль разнесся по джунглям, в котором охотник узнал голос Ли.

— Ху-ши!