Абхе закашлялась. Ночь, проведенная в сырой яме, даром не прошла. Девушку бил озноб. При этом она ощущала жар. Губы пересохли, а в бурдюках, что им скинули, закончилась вода. Стража не спешила принести новые, несмотря на то, что солнце уже давно скрылось и, судя по оранжевым оттенкам, медленно клонилось к закату.
«Похоже, не видят в этом нужды».
Она застонала и повернула голову к Карану. Тот сидел рядом, шмыгая носом, и обхватив колени руками. Абхе видела, как под рубахой дрожит его тело, но ничего поделать не могла.
«Ублюдки… будьте вы прокляты!».
Услышав очередной стон, мальчишка обернулся и дрожащим голосом спросил:
— Т-ты как?
Девушка нашла силы улыбнуться:
— Жить буду, — затем, посерьезнев, добавила, — помнишь, что я тебе сказала? — Каран промолчал, вынуждая ее продолжить. — Беги при первой же возможности.
Паренек поджал губы и отвернулся. Дрожь, бившая его тело, стала сильнее.
Абхе прикрыла веки.
«Упрямый мальчишка!».
Она не заметила, как провалилась в болезненную дрему. Бред, перемешанный со сновидениями и воспоминаниями.
Ей снилась долина Сарасвати. На Абхе больше не было этих неприятных и неудобных одежд. Облегающая красная юбка — вот и все, что ей нужно. Яркое солнце заливает долину теплыми лучами. Могучая река несет свои воды с севера на юг. И нет обжигающего воздуха. Нет иссякающего русла и надвигающейся пустыни, что влечет гибель всему живому. Девушка стоит на берегу, ловя кожей прохладный ветерок…
Сон переносится в дом. Она устроилась на ложе в комнате для гостей и потягивает вино из кубка. Рядом на прикроватной тумбе стоят тарелка с жареной свининой и терракотовая лампа в виде остроносого сапожка. Шанкар сидит возле нее и, смущаясь, расспрашивает о делах ее отца, Нараяна. Да, тогда охотник еще смущался. И это выглядело столь забавным... Абхе с трудом сдерживала улыбку. А уж как смешно вытянулось его лицо, когда она сообщила о заколоченных ставнях, и что теперь сбежать от ее внимания больше не получится…
«Шанкар…».
На пухлых губах девушки заиграла улыбка, однако через миг в сон ворвался голос Хэна.
«Он мертв!».
Улыбка дрогнула и слетела с уст, словно пожухлый лист.
«Он мертв! Он мертв! Он мертв! Он мертв!».
На глаза навернулись слезы. В сердце будто воткнули острый кинжал. Абхе дернулась и потревожила больную ногу. Тело словно молнией пронзило. Девушка вскрикнула и открыла влажные веки.
Солнечные лучи стали еще насыщенней. Их меньше попадало в яму. Но в сей момент девушку это не заботило. Утерев ресницы и стараясь унять дрожь, она взглянула наверх. Сквозь тростниковую решетку на них взирали двое караульных. И судя по холодным и каменным лицам, не стоило рассчитывать на снисхождение. Какое-то время они молча рассматривали пленников, затем один из них потянулся и откинул решетку. Критически оценив состояние узников, второй сбросил в яму веревку, и, прихватив пару путов, спустился по ней. Первый остался наверху и неотрывно следил за товарищем.
Как только страж приземлился на дно ямы, Каран испуганно отпрянул и вжался в противоположную стену. Грозно крикнув что-то на своем языке, воин пошел следом. Только сейчас Абхе заметила на его поясе короткий и обоюдоострый меч.
— Не трожь его, собака! — зашипела она, привстав на локтях, когда караульный двинулся к мальчику.
Тот обернулся и рявкнул:
— Шенма?![1]
— Я сказала, не трожь его, ублюдок!
Воин подскочил к ней и так сильно ударил по лицу, что Абхе перевернуло на бок. Боль пронзила раненое бедро. Из глаз посыпались искры и полились слезы. Сознание помутилось. Сквозь пелену и шум в голове девушка слышала, как Каран отчаянно зовет ее, но ничего поделать не могла. Спустя пару мгновений туман полностью окутал разум, и Абхе погрузилась во мрак.
***
Сознание возвращалось постепенно. Сначала до слуха донеслось чье-то учащенное бормотание. Языка она понять не могла. Затем вернулась боль. Она пульсировала в левом бедре, нарастая с каждой минутой. Абхе не смогла сдержать стон и открыла глаза. Тело продолжало трясти в лихорадке. Каждая клеточка лица, по которому в последнее время били слишком часто, ныла и горела.
«Ублюдки…».
Девушка увидела, что лежит на земле возле ямы. Почва, нагретая солнцем за день, была не столь холодной, нежели на дне. Однако унять лихорадку это не помогало. Абхе находилась в каком-то небольшом дворике, окруженном со всех сторон глиняной стеной. Справа виднелся проход в виде круглой арки, чем-то напоминавшей дверь в жилище Хэна. Что скрывалось за проемом рассмотреть не удалось.
Каран сидел рядом. Его руки были связаны за спиной, а на голову надет плотный мешок.
Легкий туман перед глазами и озноб, мутивший разум, не давали ей как следует рассмотреть. В горле пересохло, губы потрескались.
— Каран, — прохрипела она, — Каран, ты как?
— Би зуи![2] — гаркнули у нее над ухом.
Абхе подняла голову и увидела тех самых стражников. Именно они о чем-то оживленно переговаривались, пока она не обратилась к мальчишке. Теперь оба караульных смотрели на нее сверху вниз, окатывая холодными и презрительными взглядами. Девушка в долгу не осталась. Однако, памятуя о прошлом, сдержалась и промолчала. И нет, вовсе не потому, что боялась вновь получить по лицу. К такому обращению от ублюдков уже привыкла. Просто если она снова потеряет сознание, то точно уже ничем не поможет Карану. Поджав губы, Абхе опустила голову на землю и устремила взор в небо, по которому плыли облака, окрашенные закатом в оранжевый цвет.
Увидев, что пленница не выказывает никаких чувств и будто отстранилась, стражники вернулись к обсуждению своих вопросов. Однако отчужденность Абхе была лишь видимостью. Ее мозг, несмотря на туман, боль и озноб, отчаянно искал выход… но пока не находил.
Оживленный треп над ухом на непонятном языке лишь раздражал и еще больше отвлекал от мыслей. Но вот, спустя пару минут он прекратился, и один из караульных спешно направился к выходу. Второй, скрестив руки на груди, не сводил с узников пристального и презрительного взгляда.
Абхе старалась не обращать на него внимания.
«Давай же… думай… думай же… о, проклятье…».
Ее снова задушил кашель. Из легких вырвался хрип. Когда приступ прошел, девушка увидела, что второй воин возвращается. Позади него мелькнули еще двое.
«Они что, так сильно боятся маленького мальчишку и избитой женщины?».
Лишь спустя пару мгновений, сквозь легкий туман перед глазами, Абхе рассмотрела, что они тащат небольшие носилки. Кажется, пешком ее идти все же не заставят.
«Какое благородство… какое неслыханное милосердие!».
Она вновь зашлась кашлем.
Один из стражников подошел и, не церемонясь, ухватил ее подмышки. Второй вцепился в ноги. Как только он это сделал, тело девушки пронзила нестерпимая боль. Она не смогла сдержать крик.
— Би зуи! — рявкнул ей первый прямо в лицо, но ей было все равно. Терпеть оказалось невозможно.
Очередной удар пришелся по губам. Абхе прикусила язык до крови. Туман во взоре сгустился, но он помог притупить боль в тот момент, когда ее укладывали на носилки. Вновь перед глазами предстало небо с оранжевыми облаками. Девушка почувствовала, что ее поднимают.
— Каран, — чуть слышно прошептала она.
Судя по топоту и колебанию воздуха, его повели следом. Ей мешок на голову надевать не стали. Видимо, справедливо посчитав, что пленница не способна оказывать сопротивление.
Затуманенный взор Абхе наблюдал, как над ней проплывают оранжевые облака. Как промельнул круглый проход в стене, и она оказалась по другую сторону. Вяло склонив голову на бок, девушка увидела широкую площадь, покрытую известью. В паре сотен локтей дальше начиналась широкая лестница, уходящая ввысь. На каждой ступени стояло по двое стражей. В волчьих шкурах по левую сторону и в тигриных — по правую. Мечи на поясах, луки за спинами. Лица непроницаемы, взгляд устремлен перед собой. На нее они даже не взглянули, сохраняя торжественную позу. Но Абхе не суждено было долго лицезреть эту картину. Караульные понесли ее дальше, и вскоре до слуха стал долетать гул. Поначалу отдаленный, он нарастал с каждой минутой и походил на рокот прибоя. Только в отличие от шума накатывающих на берег волн, он не затихал, а продолжал давить на уши постоянно. Вскоре Абхе поняла, что это эхо огромной толпы, собравшейся в одном месте. И не надо быть семь пядей во лбу, дабы понять по чьи души.
«По наши».
Невероятным усилием воли, она разогнала туман перед глазами. Абхе лихорадочно пыталась найти выход к спасению, но ничего на ум не приходило. Гул стал отчетливее. Он уже бил по ушам и заглушал все прочие звуки. Вот над головой проплыла еще одна круглая арка. Шум толпы резко возрос. Люди кричали и переговаривались на непонятном языке. Но сомнений не было — они обсуждали именно их. Теперь девушка видела. Разношерстная толпа, заполонившая собой огромную площадь. Первые ряды, как и полагается, заняты знатью. В разноцветных одеждах, с ухоженными лицами и пышными прическами они наблюдали за пленниками, которых стража выводила через ворота дворца вана. Абхе видела чувства в их взглядах. Ощущала на своем израненном теле. Любопытство. Гнев. Злоба. Презрение. Но ни капли сострадания и жалости. На помощь от этих людей надеяться не стоило. Они собрались на представление и не намерены уходить без порции удовольствия. Абхе заколотило. Она впилась ногтями в носилки. Челюсти свело лихорадкой. Старясь больше не смотреть на эти лица, жаждущие крови, она поискала глазами Карана, но не нашла. Видимо, его вели позади.
«Богиня-мать, помоги нам…».
В отчаянии девушка устремила взор в небо. Глаза увлажнились от слез. И сквозь намокшие ресницы оранжевые облака казались бурыми пятнами крови на темнеющем полотне небосвода.
***
Танцзин пребывал в мрачном расположении духа. Несмотря на то, что он должным образом исполнил приказ почтенного Фу и покарал оборванца, посмевшего нарушить священный запрет, его оставили сторожить опустевшие казармы. Таково было веление гуна. Воротник и его воины должны охранять место постоя до возвращения войска из славного похода. А между тем там, на площади, проходит интереснейшее событие. Язычников приносят в жертву Шанди. И Танцзин справедливо рассчитывал, что за служебное рвение его наградят местом в первых рядах. Такое зрелище случается нечасто, чтобы его пропускать! Но нет. Вместо этого приходится торчать здесь, возле унылых безлюдных бараков и пустой ямы для узников.
«К-как в-всегда м-меня к-крайним делают» — тяжко и с досадой вздохнул он.
Его немногочисленные люди разбрелись по местности и дежурили по дальним углам широкого пятачка возле казарм. Вокруг стояла тишина, однако даже досюда долетал гул голосов с главной площади Хучена.
«Опять в-все п-п-пропускаю» — продолжал сетовать на судьбу Танцзин, как вдруг услышал стон. Сдавленный и протяжный.
Воротник вздрогнул и обернулся на звук. Стон повторился. Словно рядом кого-то медленно и жестоко пытали. Танцзин почувствовал, как мурашки побежали по телу. Звуки шли из ямы для узников.
— Э-э-эт-то что еще т-такое? К-кого-то п-посадили?
Он огляделся, но его люди находились слишком далеко, рассредоточившись по казармам. По этому воротник решил проверить сам. Он медленно стал приближаться к яме, прикрытой тростниковой решеткой.
Когда до нее оставалось всего пара шагов, стон раздался вновь. Но теперь вместе с ним Танцзин отчетливо услышал и детский плач. Мурашки по телу побежали сильнее.
«Т-ттам ч-что? Ещ-ещ-еще и ребенок с-сидит?».
Он подошел вплотную и посмотрел в яму. Солнце уже склонилось к горизонту, его лучи не падали на эту сторону двора, посему внутри царил густой мрак. Воротник никого не увидел. Однако через секунду стон повторился. И снова к нему примешался детский плач. Волосы на голове Танцзина встали дыбом.
— К-кто там? — прохрипел он.
— Помоги… мне… — раздался из ямы сиплый шепот.
Воротник громко сглотнул, руки его затряслись.
«Н-надо п-проверить…».
Дрожащими пальцами он откинул тростниковую решетку. С тихим стуком та ударилась о землю. Танцзин наклонился и, напрягая глаза, уставился во тьму.
***
Крики становились все громче. Они били по ушам, словно кузнечные молоты. Временами Абхе различала среди непонятного гомона одно слово. Люди призывали свое божество. Божество, ставшее для нее ненавистным.
— Шанди! Шанди! Шанди! Шанди!
Девушка приподняла голову и увидела впереди нечто, напоминавшее священную рощу. Она располагалась на небольшом возвышении, к которому вела каменная лестница. У ее подножия выстроились несколько стражников. Подобно тем воинам, что Абхе видела раньше, они тоже гордо смотрели перед собой, а лица оставались непроницаемыми. Только плечи их не прикрывали звериные шкуры. В руках стражи держали длинные копья. Сама же роща состояла из высоких хвойных деревьев. Толстые стволы с пушистыми ветвями неподвижно возвышались над площадью и наблюдали за действом в полном безмолвии. Немые свидетели будущих кровавых жертв. Но не само святилище привлекло внимание девушки. Взор ее был направлен на сооружение, напоминавшее небольшой глиняный алтарь, и на крупного воина, стоявшего подле него. В руках детина сжимал оружие с длинным древком, увенчанное острым и заточенным лезвием. Оно угрожающе сверкало в лучах заходящего солнца. В свете багрового заката казалось, что оно уже испачкано кровью.
Абхе задрожала сильнее. С уст сорвался стон, но он потонул в шуме беснующейся толпы.
Караульные доставили носилки к подножию лестницы и начали неспешный подъем. С каждой пройденной ими ступенькой девушка чувствовала, как надежда на спасение стремительно улетучивается. Она не хотела верить, что все для них скоро закончится. Закончится вот так… После всего, что им пришлось пережить. Нет, она заслуживала лучшего… они заслуживали лучшего! Стоило ли тогда покидать Мохенджо-Даро и долину Синдху, чтобы потом окончить свои дни на жертвенном алтаре под улюлюкание толпы? Быть может, проще было остаться на растерзание тому страшному демону, чье шипение до сих пор временами преследовало в кошмарах?
С-и-и-рр-у-ш-ш-ш-ш…
«Нет, — внезапно подумала Абхе, — не стоило. Ибо те дни, что я провела вместе с Шанкаром, были лучшими в моей жизни… Жаль, что они продлились недолго…».
Теперь слезы соленым водопадом текли по изможденному и израненному лицу. И когда носилки достигли вершины, взор девушки затуманился окончательно.
Один из стражников рявкнул что-то в ухо, но Абхе не расслышала. Ей в тот миг было все равно. Окрик повторился. Она не среагировала. Тогда воин схватил ее за волосы и резко поднял. Страшная боль пронзила бедро. Абхе не выдержала и закричала, но ее крик потонул в радостном гуле. В этот раз девушку не стали бить по лицу, дабы пресечь вопль. Ведь страдания жертвы должны умаслить публику. Порадовать Шанди. Абхе с силой швырнули об глиняный алтарь. Палач, державший гэ наготове, кровожадно ухмыльнулся, но она этого не видела. Оперевшись дрожащими руками о кладку, девушка закрыла глаза и молилась, чтобы все это побыстрее закончилось. И лишь сердце обливалось кровью из-за того, что она никак не помогла Карану…
«Богиня-мать, Прародительница жизни, пусть это все закончится быстро… пусть это все закончится быстро…».
Она шумно выдохнула. Тело пробил озноб. Абхе стала замерзать. Девушка не видела, что палач перехватил гэ поудобнее, приготовившись нанести удар. Лишь почувствовала, как затихла в предвкушении толпа. В предвкушении долгожданного представления и жертвоприношения.
«Каран… прости меня…».
[1] Что?!
[2] Закрой рот!