Жил-был мент. Записки сыскаря

Не скажу изюм

Нельзя.

— Нельзя, ну заладил. А в сухую можно? Мы тут Робинзона изображаем, а народ в Герате пьет и закусывает. Давай, а?

Народ делился на тех кто курил, на тех кто курил и пил, на тех, кто пил и не курил.

Мы принадлежали к последним. Нас было мало.

Попробовав местную анашу (она же дурь, крутяк и т. д. и т. п.) я понял: не моё. Першило в горле, нет кайфа. То ли дело водка, посидеть, потрепаться, закусить, покурить сигаретку. Водки не было. Айболиты шаманили над своим спиртом. Он у них был валютой. А валюту они берегли. Плюшкины хреновы. Собаки на спирту.

Часовых и караульных раздевали догола. Но голь была хитра. У часовых были чумовые глаза. Они реагировали на шорох. Начкар орал дурным голосом. На голос летела очередь. Страх висел в воздухе.

Хотелось расслабиться. Вернуться и Жить.

Лицо комбата было похоже на кирпич. По цвету.

— Если сунешься в деревеньку, погоны повесишь на стенку. Понял? Если не дай Бог что — под три-

бунал.

— Если что, будешь отвечать ТАМ, не здесь! Понял меня, ротный?

— Так точно, товарищ подполковник.

***

Петрович смотрел с нашего бугра в бинокль на деревеньку.

— Смотри, у них там урюк сушится на крышах.

— Это не урюк. Изюм.

— Можно из него самогон забацать. У нас, в Белоруссии, евреи из него «Пейсаховку» делают. Хорошая вещь! Умеют, паразиты.

— А ты?

— Нет проблем. Два таза, поддон и огонь. Дрожжи на кухне, вода в речке. Изюм и духан — 10 минут

на БТРе.

***

— Барбосыч, вторая неделя в сухую!!!

И я решился.

— Если шмалять будут, откатываемся. Если кто по рации квакнет, убью нахер. Патрон в патроник — пошли.

— Стрелять когда край! Ясно?

— Ясно.

***

Три канистры керосина, полушубок и снаряжённый магазин к АК духанщик сноровисто поменял на два мешка изюма, два средней мятости таза, алюминиевый поддон Петрович спер у танкистов. Обошлось.

***

Комбат втянув воздух в ноздри, улыбнулся. Закурил.

— Хорош! Вот у Барбоса народ в иудаизм подался. «Пейсаховку» делают.

А вы все дерьмо курите, нехристи! Непорядок!