Жил-был мент. Записки сыскаря

Жара

Смуров жару тяжело переносил. Окна были открыты, по ночной Пироговке неслись с диким воем троллейбусы. На Новодевичьих прудах орали то ли лебеди, то ли молодежь. Уныло постукивая, брёл одиноко товарняк по Окружной железной дороге. В каменном мешке двора кто-то рвал струны и голосил с блатной хрипоцой:

— Ах, гостиница, ты моя гостиница,

Я присяду, ты подвинешься…

Сигаретный табак горчил, драл горло. Дым синим облаком бродил по комнате и вдруг улетучивался в окно, зависал над Большой Пироговской, а потом пропадал в мареве запахов из булочной, там пекли ночью хлеб. Запах из булочной шел сытный и духмяный. Смуров заснул. Сон его был короткий, снилось ему одно и то же: что патроны кончились. Ногти на пальцах были содраны, сочившаяся кровь была солёная, ветер-афганец нёс пыль, в глазах стояли сле­зы, затвор калаша задорно звякнул. Патроны кончились.

Смуров тупо во сне думал, что делать. В бок врезался камень. Было больно, но боль отвлекала от апатии. Руки нащупали эфку, руки были потные, Смуров боялся, что не удержит гранату и она скатится по склону. Он облизал указательный палец, ухмыльнулся и рванул кольцо.

— *** вам всем, — злорадно подумал он.

Мир померк. В бок шарахнуло так, что Смуров понял, что он живой.

— Ты чё орешь, бля, соседей перебудишь!

Смуров повернул голову и опустил руку вдоль туловища. Рука нащупала спичечный коробок, врезавшийся в его бок. Простыня, влажная и вонючая, сползла с его липкого тела.

Ленивое московское солнце осветило комнату, похожую на пенал. Женщина с копной крашеных пергидролью волос жадно пила пиво, сидя на широком подоконнике, завернувшись в простыню.

Смуров пошарил под подушкой. Ксива и оперативная кобура были на месте. Жизнь входила в привычную колею.

— Сортир прямо, налево, — произнесла женщина.

Смуров благодарно кивнул.

Потом было метро, привычная толчея вечно спешащих. Скрипящий паркет в коридорах, лестничные пролёты, забранные мелкоячеистой сеткой. Оперативка с сигаретным дымом. Рука начальника, бывшего матроса с татуировкой, изображающей якорь, поглаживающая бумагу, на которой вверху было красиво написано «Агентурное сообщение», а дальше коряво, и глухой голос тихо прозвучал в гулком кабинете.

— Так, значит, раскрытие.

Смуров пожал плечами. Сквозь пыльное окно кабинета начальника был виден угол здания ИВС с намордниками. В обед они выехали на задержание.

Вечером Смуров выпил пива, потом водки, закусил пельменями и поплёлся домой к жене, на ходу придумывая историю про суточное дежурство.