Всем привет!
Соляной карьер, откуда добывали соль на весь Афган, был в 40 минутах езды от Герата, а может, больше… На дорогах было спокойно. Зелёные мирно клевали носом на постах. Советские советники умерено пили водку и не рисковали ходить в одиночку по городу. В воздухе висел страх, первыми с карьера смотались поляки, за ними улыбчивые немцы, болгары и чехи, пожав плечами дождались, когда очередь на весь коробок ДШК, 50 выстрелов, врезала по технике, вырывая металл, и повисли на телефонах, пока линию не обрубили бородатые… Местный партийный босс, сухопарый малый, запросил сопровождение до аэродрома, большие шишки прислали бравого полкана со взводом мордадо-сытых мальчуганов, увешанных оружием и гранатами, как наша елка на Новый Год. Наши поржали, чтоб мальчуганы полкана ходили осторожно, а то не дай бог колечко зацепится — и привет тебе, милое сердечко. Мордовороты пыхтели и жрали тушёнку, по которой мы скучали. Нас собрали с бора по сосенке, техники на ходу практически не было. Как и боекомплекта, ночная пальба по приказу начальства укоротила его до невозможности. Моторесурс был практически исчерпан, туркестанцы отдали по принципу «бери Боже, что нам для проверки генералов не гоже». А потом по зорьке мы поехали на карьер вывозить братушек. И вывезли. Наш БТРка шёл предпоследним, подрагивая от некачественного топлива, колонна втягивалась в расположение, все вздохнули спокойно, дул ветерок с гор. Лёгкие тучки наползали на солнышко. Нас с зелёными оставили в боевом охранении. Мы покуривали болгарские сигаретки, подарок братушек, после местного самосада это напоминало забытый дом, кто-то из сержантов громко вещал, что курил на гражданке только БТ, народ ржал. Рация хрипнула голосом щеголеватого полкана, что пора домой, и мы рванули.
Взгляд мой упёрся в потолок. Потолок был зелёный и подрагивал. Второй раз я очнулся, когда что-то хотел сказать. Да нет, я чувствовал, что хочу орать «ДАЙТЕ ПИТЬ!», но не мог, я пытался что-то увидеть и понял, что потолка вдруг не вижу, одна мысль жалобно порхала в пустой башке:
— Я ослеп…
Дышать было тяжело, что-то рвало в боку, какая-то забытая боль… потом я пытался повернуть голову, белая пелена резала глаза… чей-то голос нудно произнёс:
— Порез
«Что за мудак… какой порез, где я…» — вторая мысль чётко сформировалось. Надо заканчивать. Я проигрывал варианты, если в плену, то вцеплюсь в горло, если успею, тогда точно грохнут и пытать не будут, если свои, то кому хер инвалид нужен, разобью стакан, пробирку… или что там у них в госпитале есть и резану себя. Вода была какая-то бурая и тёплая. От воды тошнило, и струйка слюны текла из уголков губ, она застывала и чесалась. Порез оказался медицинским термином. Лёха-танкист, лежавший рядом, орал от любви к искусству, кто-то ему сказал, что так надо лёгкие разрабатывать после баротравмы. Все мои ребра были сломаны и мешали дышать, доктор тихонько велел курить папироски. Папироски были с дурью. Я уплывал далеко, мне виделись корабли и гогеновские полногрудые тётки. На папироски ушли японские часы и кривой ножик, принадлежащий покойному бородатому из местного села Кукуево, да и американская бензиновая зажигалка оказалась вещью востребованной на пару самокруток. Чеки пропали или стырены были неизвестно кем… Угнетало, что не мог крикнуть, воздуха не хватало.
— Утку! — шептал я.
Лёха ржал:
— Крикни, гусь.
Моча струилась тихим ручейком. Меня ругали и ставили в пример Толика. Он скрипел зубами и пердел. Медсёстры, пахнущие болгарскими духами «Может быть», брезгливо нами командовали. Потом я учился ходить, дальше был самолет на Ташкент, потеря сознания от перепада высот, тёплая водка со вкусом смолистой сосны у грязного арыка на последние чужие деньги, тягучий поезд и госпиталь в Воронеже, удивление врачей:
— А гепатита у вас, больной, нет.
Дизентерия, ну надо было мытые фрукты есть.
— Картошки бы… жареной…
И после обычной драки между чижовскими, там, где был госпиталь в Воронеже, и выздоравливающими, шляющимися по танцулькам, получив нехилый удар в голову… я вдруг понял:
— Всем привет! Я жив. Чего и вам желаю.
***
Не принимайте близко к сердцу, это может случиться с каждым.