Жил-был мент. Записки сыскаря

Сидоров

с женой не спал, в смысле, спал отдельно. На диванчике. Диванчик был на кухне. Там ему было уютно. На холодильнике стоял телевизор. На подоконнике — магнитола. Спать с ним было в одной кровати было тяжело. Он храпел, ворочался, вставал покурить среди ночи, кашлял, шумно пил воду, топал босыми ногами по паркету. Но самое страшное, когда он орал. Это был даже не ор, это был надсадный хрип. Жене Сидорова становилось страшно, сердце её сжималось от леденящего ужаса, она поджимала ноги, и даже в душную июльскую ночь ей становилось холодно. Привыкнуть можно было ко всему, но только не этому хрипу. Иногда среди ночи их будил звонок в дверь. Сидоров шумно фыркал в ванной, потом до неё долетал запах одеколона и цветочного мыла. Он наспех проводил рукой по голове жены, касался губами её щеки. И в этот момент она казалась себе маленькой девочкой, и это было сладко и приятно. Под утро она вставала, заваривала себе чай. Ждала звонка. Он звонил всегда в 9,00. Быстро желал доброго утра, говорил, что будет к вечеру. Иногда ей казалось, что она живёт с каким-то зверем, который вышел из леса и не знает, как туда вернуться. Но это манило, хотя иногда ей было страшно. За себя.

Приходя домой, он закуривал свою вонючую сигарету, пуская синий дым в форточку. Она гремела посудой. Он жадно ел. Телевизор бурчал о своём. От одежды, сваленной на полу в ванной комнате, противно пахло. Она брезгливо, двумя пальцами, брала его вещи и замачивала их в тазу.

Так жить нельзя, думалось ей.

Долгие телефонные разговоры с мамой подтверждали её сомнения.

***

Сыщик Сидоров повертел в руках записку, написанную аккуратным почерком. Сел за стол на кухне, закурил. Привычно лёг на диванчик. И заснул под бухтение телевизора. На полях шла битва за урожай. Строился БАМ. Нефтяники Уренгоя купались в нефти. В Московском зоопарке родился чей-то детёныш. Жизнь шла своим чередом.