Жил-был мент. Записки сыскаря

Баба Клава

Когда лысый с пятном пришёл, то радио «Свобода» аж замолчало, не знало, чё говорить. Но потом оклемалось и забубнило о человеческих ценностях. Горбачёв это радио, наверное, сильно слушал. Вот и пропала в СССР ценность. Вино-водочные изделия. Эстеты плакали о вырубленных виноградниках в Крыму, народ попроще томился в очередях, и прям до мордобоя доходило. Каждая очередь в «вино-воды» — это прям взятие «Снежного городка» и картина Репина «Приплыли». Баба Клава подсуетилась, благо племяшка в магазине работала, и стала водкой и бормотушкой торговать. С наценкой, конечно, это на Западе благотворительность, а у нас за деньги. Стоит знающему человеку в окно посигналить: ти-ти-та, типа «идут радисты», и сунуть денюжку в форточку, то страждущий получал пузырек, краюху хлеба и половину луковицы, щедро посыпанную крупной солью. А рядом детская площадка. Ночью нету детей, одни карусели-качели, есть где посидеть и поговорить про жизнь или там про политику, ну или про футбол-хоккей. Вот такая благодать. Баба Клава была свойская тётка, когда-то работала в 50 о/мициции уборщицей, но потом что-то у неё со здоровьем случилось, и она уволилась. Но её все помнили, женщина она была работящая и добродушная.

По старой привычке привечала знакомых из родного отделения. И в общем-то были все довольны. Баба Клава кого знала, тому в долг давала. Как бы сказали сейчас, бизнес процветал. Но вот однажды утром она пришла в контору. Вид у неё был тот ещё тот. Фингал под глазом и походка как у противолодочного крейсера. Баба Клава в лучших традициях решила расширить рынок сбыта и связалась с оптовиками. Оптовики пришли ночью. Баба Клава открыла дверь, потому как ящик водки в форточку не пропихнёшь. Оптовики дали в глаз забрали ящик водки, ящик с борматухой, аккордеон, что стоял на буфете, потом немного попинали старуху и ушли, не найдя денег. Оптовиков, двух азеров, нашли рядом с магазином «Три Ступеньки», что рядом с Коптевским рынком. Подарив пузырь, ПМГ привезли их скорую расправу.

Баба Клава убивалась об аккордеоне. Аккордеон горячие дети знойного Баку продали в трамвае.

— Да ладно, баб Клав! — нестройными голосами мы успокаивали её. — Вот мазурики, поймали их. Деньги они тебе отдадут, без проблем. Всё пучком.

Баба Клава махнула рукой, промокнула глаза концами платка и ушла. Больше водкой-борматухой она не торговала. Продавала семечки рядом с Коптевским рынком. Про аккордеон родилась в недрах милиции красивая легенда, что этот инструмент остался у неё на память от убитого на войне мужа. Говорили, что она сама воевала и кто-то её видел у Большого театра с иконостасом орденов и медалей на могучей груди. Новый участковый в пахнущей складом форме и фуражке «Вам навзлёт» решил зайти домой к бабе Клаве и поставить точки над и. Они пили чай с вареньем, и участковый, смахнув пот со лба, спросил в лоб:

— Баб Клав, ты воевала?

Баба Клава порылась в потемневшем от старости буфете и достала из ящика потемневшую медаль «За оборону Москвы».

— Так ты как Зоя Космодемьянская? — обрадовался участковый.

— Да окопы мы рыли и рвы.

— Наверное, хорошо рыла. Чемпионкой была. Зря медаль не дадут, — подвёл итог участковый. Помолчал и добавил: — Ты, это, баб Клав, на рынке семечками торгуй, а на остановке не надо, сама понимаешь… Москва — город-герой, а ты мусоришь, и опять же проверяющие. Лады?

Баба Клава промолчала. Потом она куда-то пропала, говорили, что к дочке уехала, а может, к сыну. А про аккордеон участковый спросить забыл. Но легенда осталась. Местные тыкали пальцем и говорили:

— Вот здесь, бабка одна семечками торговала, так она с Зоей Космодемьянской вместе воевала, а так посмотришь на неё… бабка и бабка, — и уважительно тянули: — Партизанкааа. Они неприметные, чтоб фашист не понял.