Жил-был мент. Записки сыскаря

Бандерлог

А хули (эпиграф)

Лёша Бородин на пенсию уходил. Сыщики имеют право. Потому как люди. Правда, некоторые их милиционерами считают, но милиционер — это тот, кто в форме мелькает. В кино, в новостях. Сыщик — это другая ипостась. Он иногда правой рукой затылок почешет и подумает. Ключевое слово «подумает». Тем и отличается от остальной публики служивой. Это не я сказал– это пенсионер ляпнул.

Лёша в армии на самолёте летал. Стрелком. С тех пор в самолёт ни ногой. Лучше поездом. Насмотрелся на лётчиков. Хорошего в них только одно — куртки. Он такую домой на дембель притащил. Командир списать долго не мог, так ему, алкашу, и надо, вечно спирт для экипажа жалел, сам жрал. А в армии делится надо.

Потом Бородин в милицию пошёл, а так как у него техникум был, то стал он младшим лейтенантом в 1960-м, и послали его оперуполномоченным в Коптево. Район бандитский был, но опера резкие были, многие с войны, а другие и 41 в Москве помнили. И в конце 50-х тихо стало. Земля Лёше досталось спокойная. А потом и вовсе отделение новое, да и район новый образовался — Железнодорожный. Всех преступлений — то бытовуха, зимой шапки, ну квартирные, куда ж без них. Тут-то Лёша и кличку получил. На старости лет.

А началось, что кражи квартир одна за другой зачастили. И всё второй, третий этаж. Двери целы. А магнитофона нету, ну и там золотишко-сёрежки, колечко… Да и мало ли, что гражданам померещится. Дверные замки целы, косяк цел. Окна закрыты, пожарной лестницы рядом нет. Отказать. Чтоб прокурорские не кипятились, он даже замки дверные изымал и лично на экспертизу возил. Ой, как народ кричал! Обворовали, не ищут! Да ещё и замок выдрали. Ну выдрали, что Лёша слесарь, что ли? Народ, конечно, дай ему волю… один гражданин пришёл домой, видит, что везде, по его словам, конечно, рылись. Он сразу бросился смотреть заначку и видит — цела! И как нажрался, обрадовавшись, что Лёша его только на третий день опросить смог. Работай с такими.

А потом Бородина интерес взял, а мало ли… ведь уже четвёртая… И стал он смотреть, да присматриваться. И понял, как. Там везде деревья рядом с домами. А район-то старый, и деревья тоже. Ну а по ветке до окошка, а там в форточку. Форточка-то всегда открыта. У нас народ свежий воздух любит. И сел Лёша за стол, и написал: Оперативное дело «Орангутанг».

И пошёл искать подходящие дерево и квартиру. И нашёл. Потом провёл оперативное мероприятие, с бабками у подъезда переговорил. Ну и слух пошёл, что в этой квартире шахтёр гостит с женой. И шахтёр этот не с Донецка, читай Сталино… где шахту, в которой Хрущёв работал, искали, а с Шпицбергена — и шмоток там заграничных, и магнитофон Грюндиг имеется. Лёша в засаду сел, особо нет, так… красненькое с пивом, ну и рыбка, конечно. Повязал на второй день. Жена, правда, беспокоилась, но оперативный дежурный солидно отвечал:

— На задании.

На совещании хвалили. Премию дали, 25 рублей. Всё испортил Барбос. Он Лёшу Бандерлогом обозвал. Эти молодые, хамоватые какие-то. С тех пор Лёшу Бандерлогом все звали. А Бородин между прочим капитан милиции. Барбос успокаивал, что слово английское от писателя одного, Киплинга. Бородин нашёл этого Киплинга. Ему там Акела понравился. Серьёзный персонаж.

А вообще Бородин книги любил. Сам писать пробовал. В газету ГУВД «На боевом посту», но не напечатали его заметки. Ни про старшину отделения милиции, ни про 50 отделение милиции, когда оно на Петровке было. Лёша звонил, интересовался. Ему какая-то девица ответила, сказала, что он пишет, как матом ругается. Бородин с надеждой в голосе поинтересовался:

— Виртуозно?

Девица чем-то подавилась. Лёша обиделся. Деваться было некуда, он купил пузырь и поехал к Барбосу. Они говорили о литературе. Закусывали. Потом пришли потерпевшие, вечно они потрепаться о жизни мешают, и Бородин вышел из кабинета. Дома он зашёл в комнату дочери, снял с полки Чехова и стал читать на кухне.

Чехов успокаивал. Хотелось спать.

И снилась Бородину, капитану милиции, директор продуктового магазина гражданка Ван Тен Сун, что сидит на втором этаже под крышей и со своего рабочего места видит и торговый зал, а с другой стороны подсобку. А Лёша просит у неё колбасы копчёной, ну и там по мелочи лосося, икры красной, апельсинов и мяса.

А директриса бровью чёрной водит, сигаретку мусолит. Обозлился Лёха и как рявкнет:

— Я те, Мисюсь, сделаю дом с мезонином лет на пять!

Локтями зашевелил. Чашку чайную сбросил. К несчастью. Врут эти приметы. Жена пришла. В красном халате. На гирю похожа. В анфас. Вечно руки в боки.

— И чем мы людей кормить будем? Поназвал народа на отходную.

— Люди не скотина, напоим, — буркнул Лёша.

Утром трамвай вёз его на работу.

— Коптевский рынок, — промямлила вагоновожатая.

Скрипнула дверь в 16 отделение милиции. По пустому коридору шел в белом югославском плаще капитан милиции Алексей Петрович Бородин. А на голове лихо по жигански сидела кепка. Поскрипывали полы. День был хороший и солнечные зайчики играли на его начищенных до зеркального блеска туфлях. Потертое удостоверение с блёклой фотографией привычно лежало в нагрудном кармане пиджака.

Утро было последнее. И раннее.