Жил-был мент. Записки сыскаря

Часики

Смуров в тот день выпивал. Он по детям был. По детям старший сыщик. И старший лейтенант на майорской должности. С перспективой. И образованием высшим. Выпивал он в одиночку, кабинет у него отдельный, вот отдельно и выпивал. И вообще времена были тяжёлые. Страна боролась с алкоголем. В журнале «Трезвость» детективы зарубежные печатали, чтоб покупали и по обязаловке подписывались. Там, несмотря на трезвость, буржуазные сыскари тоже выпивали, видать, достал их капитализм. Да и у нас вон, на свадьбе антиалкогольной, замполит в салат советский, тот, который картошка, колбаска, горошек и майонез, ну по жизни оливье назывался, упал лицом и, сдувая горошек с усов, бормотал:

— Я не антисоветчик.

Конечно, нет, пока блевать не начал, откуда же он знал, что безалкогольный напиток «Буратино» — только бутылка с этикеткой, а по содержимому — это древесный спирт. С третьего стакана догадался, но поздно было.

Так вот, сидел тихо Смуров и, попивая портвейн, о наличии которого в торговых точках СССР португальцы и не догадывались, подшивал бумажки. Потому как сыщик — это такой чиновник с пистолетом. Потому как, если бумажки плохо подшивать будет, то грохнут его. Поэтому пистолет для самообороны. Шутка.

И в дверь его кабинета постучали. Не, не Агата Кристи и даже не начальство. А паспортистка. Тамара. Страшненькая. Ну как вам рассказать… страшненькая. И всё. Бывают женщины красивые, бывают стервозные, бывают вообще никакие, бывают некрасивые, а заговорят и всё… мужик умер… в античной литературе, которую никто не читал, но все знают, описано. А Тамара была страшенькая и старший лейтенант, между прочим.

— У меня колбаса есть, лук зелёный и черняшка, — это она с порога произнесла.

Смуров и паспортистка выпили остатки портвейна и целоваться стали. Дальше больше. Но до конца дело не дошло, потому как лифчик был с тремя белыми пуговицами, пока расстегнёшь, то это, ну говоря научным языком, либидо на ноль изойдёт. Да ещё телефон зазвонил внутренний и, сука, оперативный дежурный Боря Рогожин на вызов послал.

Форменную рубашку Тамара застёгивала, щёки её горели, и договорились они на следующий день встретиться, потому как чувства и как… то… вот неокончено и вообще весна, тополя листочки клейкие выбросили, лужи подсыхать начали. Ну и оба как бы офицеры, это вам не лошадью ходи.

И встретились, и выпили. С закуской было плохо, ну, там сырок и кильки, батон, конечно.

Квартира была консперативная. Убогий стол, продавленный диван, пара стульев. Но душ работал, как часы. Тамаре плохо стало, то ли журнала «Трезвость» перечитала, ну как-то села она в уголке ванной, и вода лилась и лилась. Она сидела, прижав к подбородку острые коленки, жидкие волосы паклей мокли под водой. Мыло крутилось в ручейке стекающей воды. Розовое такое мыло, туалетное. 21 копейка, фабрика «Новая Заря».

А потом они часики искали. Часики Тамаре мама подарила, на окончание Средней Школы Милиции. Позолоченные. Мама три года деньги собирала, зарплата не ахти у уборщицы.

Всё перерыли. Не нашли. Тамара ушла домой, Смуров курил, сидя за столом. Потом он решительно встал и стал искать часики. Хотелось бы, чтоб нашёл, сыщик всё же…