Мадлен
Её зовут Мадлен. Она пыталась научить меня разговорному арабскому. Но я выучил только десяток расхожих фраз. Этот птичий язык мне не даётся. Наверное, я тупой и слишком стар. Последнее слово — оправдание, не более этого. Мой язык общения с Мадлен — иврит. Её семья из Нацерета. Дедушка — атеист, папа и брат — коммунисты. Мама и сестра — католики. Мадлен — дитя прогресса. Что при её фигуре не удивительно. Дальний родственник её семьи учился в Питере.
В Израиле он доктор наук. Работает на стройке. Гордость семьи. Каждый член семьи имеет ксерокс с израильским подтверждением его научной степени. Подарки от родственника, матрёшку и картинку с Петропавловской крепостью, Мадлен поставила на полку рядом с Библией. Я у неё дома не был, но верю на слово.
— У вас всё время дожди и снег. Чтобы согреться, вы пьёте водку и дерётесь.
— Мы ещё пьём пиво, — я пытаюсь разрушить её логические связки.
— Ой, я тоже люблю пиво с чипсами! — радуется она.
— А я с воблой.
— Что такое вобла?
Я пускаюсь в длинные рассуждения о прозаичной сушёной рыбе.
На следующий день она хитро говорит, что прочитала в интернете о том, что сушёную рыбу дают собакам на севере.
А пива не дают. И цитирует учебник физики про минусовые температуры и жидкости. Я отвлекаюсь от созерцания её декольте.
На третий день я покупаю в русском магазине воблу, так написано на ценнике. А в соседней арабской лавке ледяной «Карлсберг». Решительно раздираю рыбу с хвоста. Чешуя падает в жухлую траву и отчаянно блестит на солнце. Мы сидим под зонтиком акации. Мадлен, зажмурившись, пробует кусочек воблы и быстро запивает его пивом.
— Ну, понравилось? — самому противно за избитую мужскую фразу.
Мадлен пожимает плечами. Запах её ментоловых сигарет мешается с запахом рыбы и пива.
— Вы, русские, как японцы. Рыбу любите, суши… — она машет рукой.
— Мы лучше. Мы не пьём тёплую водку.
Она задумывается. Я пью пиво. Потом она уходит. Теряется в изломах арабских улиц Нижнего Города.
Середина сентября. Жара. Хайфа. Наверное, в России где-то бабье лето.