Холли

19 мая 2021 года

Мари и Барбара пьют кофе. Оливия, у которой в последние несколько лет проявляется нарушение сердечного ритма, предпочитает холодный чай без кофеина «Ред Зингер». Они рассаживаются в гостиной, и Оливия рассказывает Барбаре, чего ей ждать дальше от премии Пенли. Она говорит менее уверенно, чем обычно. Барбару это беспокоит, хотя Оливия не бормочет, говорит, как всегда, чётко и по существу.

– Они тянут кота за хвост, будто это «Танцы со звёздами», а не поэтическая премия, которая вряд ли кого-то волнует. Примерно к середине июня шорт-лист сократят до десяти человек. В середине июля объявят пятерых финалистов. Примерно через месяц будет объявлен победитель, как и полагается, со вздохами облегчения и под звуки фанфар.

– То есть не раньше августа?

– Как я и сказала, они тянут кота. Во всяком случае, больше не потребуется отсылать стихи, что тебе на руку. Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне кажется, что коробочка уже пуста. Прости за эти слова, но последние два стихотворения показались мне немного вымученными.

– Возможно. – Барбара знает, что так оно и есть. Она чувствовала, что выдавливает из себя строки вместо того, чтобы нестись сквозь них.

– Тебе позволяется отправить ещё несколько – расплывчатый термин, от которого организаторам лучше бы отказаться, – но я предлагаю этого не делать. Ты отправила лучшее. Согласна?

– Да.

– Оливия, пора в постель, – говорит Мари. – Ты устала. Я вижу это по твоему лицу и слышу по голосу.

Барбаре Оливия всегда кажется усталой – не считая её волевых глаз, – но она полагает, что Мари видит больше и знает лучше. Должна; у неё есть лицензия медсестры и она ухаживает за Оливией почти восемь лет.

Оливия поднимает руку, не глядя на свою сиделку. На ладони почти не видно линий. «Как у младенца», – думает Барбара.

– Если попадёшь в финальную пятёрку, от тебя потребуется написать комментарий о поэтическом предназначении. Эссе. Ты ведь читала об этом на веб-сайте?

Барбара читала, но бегло, не ожидая пройти так далеко. Но упоминание о веб-сайте премии Пенли наводит её на запоздалую мысль.

– На сайте перечислены все пятнадцать финалистов?

– Не знаю, но, скорее всего. Мари?

Телефон Мари уже наготове и, должно быть, сайт премии Пенли у неё в закладках, потому что ей требуется всего несколько секунд на поиски ответа на вопрос Барбары.

– Да, все здесь.

– Блин, – произносит Барбара.

– Ты всё ещё намерена держать это в секрете? – спрашивает Мари. – Потому что пройти так далеко – чертовски громадное достижение, Барб.

– Ну, я собиралась. По крайней мере, пока Джером не подпишет свой контракт. Полагаю, кот выбрался из мешка?

Оливия издаёт смешок.

– Будь серьёзнее. О премии Пенли вряд ли напишут в «Нью-Йорк Таймс» или сообщат по новостям на «Си-Эн-Эн». Полагаю, единственные, кто заходят на сайт – это сами финалисты. Плюс их друзья и члены семей. Возможно, один или два любимых учителя. Остальной мир не обращает внимания. Если представить литературу как некий город, то те, кто читает и пишет стихи – это бедные семейства, прозябающие в хибарах. Я думаю, твой секрет в безопасности. Могу я вернуться к пресловутому эссе? – Оливия протягивает руку, пытаясь поставить стакан чая на край стола. Она промахивается, и он чуть не падает. Но бдительная Мари успевает подхватить.

– Конечно, прошу, – говорит Барбара. – Но после этого вам стоит отдохнуть.

Мари одобрительно ей кивает.

– Комментарий о поэтическом предназначении не должен превышать пятисот слов. Возможно, когда объявят финалистов, тебя среди них не будет, поэтому не стоит распинаться о том, почему ты делаешь то-то и то-то, но подумать об этом не помешает. Ты займёшься этим?

– Да.

Хотя Барбара понятия не имеет, что писать, если до этого дойдёт. Они вдвоём так много говорили о поэзии, и Барбара всё это впитывала, поэтому рада ответить «да»; всё, что она делает, это важно, это серьёзное предприятие, чтобы сказать «да». Но как выбрать самое важное для двух- или трёхстраничного эссе, когда всё кажется важным? Даже жизненно необходимым?

– Вы поможете мне, правда?

– Конечно, нет, – с удивлением отвечает Оливия. – Всё, что ты скажешь о своей работе, должно исходить из твоего сердца и разума. Понимаешь?

– Ну…

– Никаких «ну». Сердце. Разум. Вопрос закрыт. Теперь скажи мне – ты продолжаешь читать прозу? «К Белому морю», например?

– Оливия, хватит, – говорит Мари. – Прошу тебя.

И снова поднимается рука.

– Прочитала. Сейчас читаю «Кровавый меридиан» Кормака Маккарти.

– Ох ты, мрачная вещь. Страсти-мордасти. Но проникновенная.

– И я читаю «Каталепсию». Того профессора Кастро, что преподавал в колледже.

Оливия хихикает.

– Он не был профессором, но был хорошим учителем. И геем, я тебе говорила?

– Кажется, да.

Оливия пытается взять свой стакан с холодным чаем. Мари с многострадальным видом помогает ей. Судя по всему, Мари отчаялась усадить Оливию лестничный подъёмник наверх и доставить её в постель. Дама занята, её речь вновь становится бойкой и отчётливой.

– Гей до мозга костей. Десять лет назад к этому относились чуть менее терпимо, но большинство людей на факультете – включая по меньшей мере двоих, позже объявивших себя геями, – принимали его таким, какой он был, с его белыми ботинками, броскими жёлтыми рубашками и беретом. Мы восхищались его блестящим, как у Оскара Уайльда, остроумием, служившим щитом для его природной мягкости. Хорхе был очень добрым человеком. Но одному преподавателю он совсем не нравился. Возможно, даже был ненавистен. Думаю, будь она была главой кафедры вместо Розалин Беркхарт, она бы нашла способ вышвырнуть его за дверь.

– Эмили Харрис?

Оливия одаривает Барбару несвойственной ей кислой натянутой улыбкой.

– И никто другой. Мне кажется, ей не по душе люди с другим цветом кожи, и это одна из причин, почему я переманила тебя к себе, хотя я старше самого Господа Бога. И я точно знаю, что ей не нравятся те, кто, по выражению Эмили, «любят зайти с тыла». Помоги мне встать, Мари. Кажется, я сейчас снова пукну. Слава богу, в моём возрасте пердёж почти без запаха.

Мари помогает Оливии подняться. Она опирается на трости, но Барбара не уверена, что после долгого сидения Оливия сможет передвигаться без помощи Мари.

– Подумай над эссе, Барбара. Я надеюсь ты будешь одной из пяти счастливчиков, кого попросят его написать.

– Я надену свою думательную шапочку. – Так иногда говорит её подруга Холли.

На полдороге к лестнице Оливия останавливается и оборачивается. Её глаза теперь не кажутся волевыми. Мыслями она опять в прошлом, что этой весной случается всё чаще.

– Я помню собрание кафедры, на котором обсуждалось будущее поэтического семинара, и Хорхе высказался – очень красноречиво – за его сохранение. Помню так, будто это происходило вчера. Как Эмили улыбалась и кивала, мол, «верно сказано, верно сказано», но её глаза не улыбались. Она собиралась поступить по-своему. Она очень решительна. Мари, помнишь её рождественскую вечеринку в прошлом году?

Мари закатывает глаза.

– Как такое можно забыть?

– А что там было? – спрашивает Барбара.

– Оливия… – начинает Мари.

– О, тихо, женщина, это займёт всего минуту, да и история просто изумительная. Каждый год за несколько дней до Рождества Харрисы устраивают вечеринку, Барбара. Понимаешь, такая тра-ди-ция. Ещё со времён потопа. В прошлом году из-за разбушевавшегося ковида колледж не работал, и казалось, что великая традиция прервётся. Но разве Эмили Харрис могла такое допустить?

– Полагаю, нет, – отвечает Барбара.

– Полагаешь правильно. Они устроили вечеринку в «Зум». На которой мы с Мари решили не присутствовать. Но «Зума» для нашей Эмили оказалось недостаточно. Она наняла кучку молодёжи, те разоделись как долбаный Санта и доставляли подарки местным участникам вечеринки. Мы тоже получили подарок, хотя решили не светиться в «Зум». Правда, Мари? Пиво и печенье, что-то вроде того?

– Именно, а доставила всё симпатичная блондинка. А сейчас, ради всего святого…

– Да, босс, да.

С помощью Мари пожилая поэтесса подходит к лестнице, где с очередным пуком усаживается в кресло-подъёмник.

– На том собрании по поводу поэтического семинара мне показалось… всего на минуту… что Хорхе может повлиять на голосующих. С лица Эм не сходила улыбка, но её глаза… – Оливия смеётся, вспоминая это, пока кресло начинает подъём. – Судя по её взгляду, она хотела его убить.