Холли

27 июля 2021 года

1

– Только посмотрите на это, – говорит Аврам Уэлч. На нём шорты-карго (у Холли есть несколько пар точно таких же), и он указывает на свои колени. На обоих видны S-образные шрамы. – Протезирование обоих суставов. 31 августа 2015 года. Такой день трудно забыть. В последний раз я видел Кэри в «Победном страйке» в середине августа – заехал просто посмотреть; к тому времени колени сильно разболелись, и я даже думать не мог о боулинге. Когда я пришёл в следующий раз, Кэри уже не было. Это как-то поможет вам?

– Разумеется, – говорит Холли, хотя понятия не имеет. – Когда вы вернулись в боулинг после операции?

– Этот день я тоже запомнил. 17 ноября. Это был первый раунд турнира для тех, кому за шестьдесят пять. Я всё ещё не мог играть, но пришёл подбодрить «Старичков».

– У вас хорошая память.

Они сидят в гостиной Уэлча, на третьем этаже кондоминиума «Санрайз-Бэй». Повсюду расставлены кораблики в бутылках. Уэлч сказал Холли, что собирать их – его любимое занятие. Но почётное место занимает фотография в рамке улыбающейся женщины лет сорока пяти. На ней красивое шёлковое платье и кружевная мантилья поверх каштановых волос, будто она только что из церкви.

Уэлч показывает на фотографию.

– Я не могу забыть. На следующий день у Мэри обнаружили рак лёгких. Через год она умерла. И знаете что? Она никогда не курила.

Услышав о некурящем человеке, умершем от рака лёгких, Холли всегда немного меньше переживает из-за своей пагубной привычки. Но, конечно, думать так – гадко.

– Я очень сожалею о вашей утрате.

Уэлч, невысокий мужчина с большим животом и худыми ногами, вздыхает и говорит:

– А как сожалею я, мисс Гибни, уж поверьте. Она была любовью всей моей жизни. У нас имелись свои разногласия, как у любых супругов, но есть одна пословица: тому тяжело, кто помнит зло. И мы никогда так не делали.

– Алтея говорит, что вам нравился Кэри. Я имею в виду «Золотых Старичков».

– Кэри нравился всем. Он был трибблом.[81] Наверное, вы не знаете, что это, но…

– Знаю. Я фанатка «Звёздного пути».

– Ага, хорошо. В общем, Кэри не мог не понравиться. Как космический кадет, но дружелюбный и всегда жизнерадостный. Полагаю, в этом ему помогала дурь. Он курил, но не табак. Как говорят ямайцы, – пыхал.

– Мне кажется, некоторые члены вашей команды тоже были не прочь пыхнуть, – осмеливается сказать Холли.

Уэлч смеётся.

– Да все мы. Я помню вечера, когда мы выходили на задний двор и передавали пару косяков по кругу, балдея и хохоча. Будто снова стали старшеклассниками. Впрочем, за исключением Родди. Старина Мелкошар не возражал, что мы балуемся этим, он не был поборником морали. Иногда даже присоединялся к нам, но сам не курил. Не верил в это. Мы обкуривались, возвращались внутрь, и знаете что?

– Нет, что?

– Мы становились лучше. Особенно Хьюги Клип. Под кайфом он терял свой бруклинский хук, и гораздо чаще, чем обычно, клал шар в карман[82]. Вжууух! – Уэлч разводит руки в стороны, показывая страйк. – Но не Родди. Без волшебного дыма профессор оставался таким же посредственным боулером, каким был всегда. Хохма, да и только.

– Безусловно.

Холли покидает «Санрайз-Бэй», узнав только одно: Аврам Уэлч тоже триббл. Окажись он «Хищником с Ред-Бэнк», всё, во что она когда-либо верила, сознательно и интуитивно, пошло бы прахом.

Следующая остановка – Родни Харрис, профессор на пенсии, посредственный боулер, также известный как Мелкошар и Мистер Мясо.

2

Барбара читает стихотворение Рэндалла Джарелла «Смерть стрелка шаровой турели», восхищаясь пятистрочием, полным неподдельного ужаса, и вдруг у неё звонит телефон. В настоящий момент дозвониться до неё могут только трое абонентов, и поскольку мама с папой внизу, она даже не смотрит на экран, а сразу отвечает:

– Привет, Джей, что скажешь?

– Скажу, что остаюсь в Нью-Йорке на уикенд. Но не в городе. Мой агент пригласила меня провести выходные в Монтоке. Разве не круто?

– Ну, я не знаю. Я склоняюсь к тому, что секс и бизнес не сочетаются.

Джером смеётся. Барбара никогда не слышала, чтобы Джером смеялся так легко и часто, как во время их последних бесед. Она рада его счастью.

– Можешь не беспокоиться, детка. Маре далеко за пятьдесят. Замужем. Есть дети и внуки, большинство из которых будут там. Я уже рассказывал тебе, но ты витаешь в облаках. Ты хоть помнишь фамилию Мары?

Барбара признаёт, что не помнит, хотя уверена, что Джером говорил ей.

– Робертс. Что с тобой?

Какое-то время Барбара молчит, просто глядя в потолок, где ночью светятся флуоресцентные звёзды. Их помог развесить Джером, когда ей было девять.

– Если скажу, пообещаешь не злиться? Я ещё не говорила маме с папой, но, думаю, раз уж расскажу тебе, то расскажу и им.

– Если только ты не забеременела, сестрёнка. – По его голосу заметно, что он шутит лишь наполовину.

Теперь очередь Барбары рассмеяться.

– Нет, я не беременна, но можно сказать, что я в ожидании.

Барбара рассказывает Джерому всё, начиная со встречи с Эмили Харрис, потому что слишком боялась напрямую обратиться к Оливии Кингсбери. Рассказывает о встречах со старой поэтессой, и о том, как Оливия отправила её стихи в комитет премии Пенли, не сказав ни слова, и что Барбара по-прежнему среди претендентов на победу.

Она заканчивает и ожидает ревности. Или сдержанных поздравлений. Но не следует ни того, ни другого, и ей становится неловко от того, что она так долго держала всё в себе. Но, может быть, и к лучшему, что она сдерживалась, потому что реакция Джерома – бурлящий водоворот вопросов и поздравлений – приводит её в восторг.

– Так вот оно что! Вот, где ты была! Бог мой, Ба! Жаль, что меня нет рядом, а то заобнимал бы тебя до усрачки!

– Какая гадость, – говорит Барбара и вытирает глаза. С её плеч свалился такой груз, что кажется, будто она может воспарить к звёздам на потолке. Какой же замечательный у неё брат, думает она, какой великодушный. Она забыла об этом, или её голова так загружена собственными заботами, что для другого не осталось места?

– А что насчёт эссе? Добила?

– Да, – отвечает Барбара, думая: «Ещё как добила. Они прочтут его и бросят, как выражается папа, на корм свиньям».

– Отлично, отлично!

– Расскажи мне ещё раз о женщине, у которой пропал сын. Теперь я могу послушать. Обоими ушами. Не то что раньше.

Джером рассказывает Барбаре не только о Вере Стейнман, но кратко излагает суть всего дела. Подытоживая, он говорит, что Холли, вероятно, случайно вышла на след серийного убийцы, который орудует на Ред-Бэнк-Авеню в районе Дирфилд-Парка. А также в районе колледжа. Или в обоих этих местах.

– И я тоже кое-что выяснил, – говорит он. – Это чертовски изводило меня, но в конце концов всё встало на свои места. Ну знаешь, как на этих картинках с чернильными кляксами, на которые долго пялишься, и вдруг видишь лицо Иисуса или Дэйва Шапелла.[83]

– Что?

Джером объясняет ей. Они ещё немного болтают, а потом Барбара говорит, что хочет рассказать о премии маме с папой.

– Но перед этим сделай кое-что для меня, – просит Джером. – Спустись в старый кабинет отца, где я работал над книгой, и найди оранжевую флешку. Она лежит рядом с клавиатурой. Ты можешь это сделать?

– Конечно.

– Пришли мне с неё папку «ФОТО». Мара считает, что издатель захочет дополнить книгу фотографиями и, возможно, использует их в рекламе.

– Для твоего тура.

– Да, но если ковид не отступит, то это будет виртуальный тур через «Зум» и «Скайп».

– С радостью сделаю, Джей.

– На одном фото кинотеатр «Биограф» с «Манхэттенской мелодрамой» на афише. В нём застрелили Джона Диллинджера. Мара считает, что он отлично подойдёт для обложки. И знаешь что, Барбара…

– Что?

– Я так рад за тебя, сестрёнка. Я люблю тебя.

Барбара отвечает тем же и завершает звонок. Затем даёт волю слезам. Она не может вспомнить, когда в последний раз была так счастлива. Оливия говорила ей, что счастливые поэты – обычно плохие поэты, но сейчас Барбаре всё равно.