Холли

28 июля 2021 года

1

За час до рассвета Эмили стоит у окна спальни, глядя на пустую Ридж-Роуд, освещённую лунным светом. У неё за спиной Родди спит с открытым ртом, громко храпя. Звук этот слегка раздражает Эмили, но она всё равно завидует его отдыху. Она проснулась в начале четвёртого, и этой ночью ей больше не удастся заснуть. Потому что она поняла, что не давало ей покоя.

Она должна была догадаться сразу, как только Гибни позвонила с этой нелепой историей о том, что Дресслера подозревают в автокраже. Всё так очевидно. Почему же она не сообразила? Сначала она подумала, не начинает ли терять рассудок, как Родди? (В этот предрассветный час она может признаться себе в этом.) Но знает, что этого не может быть. Её ум остёр, как всегда. Просто некоторые вещи настолько явны, настолько мать их очевидны, что ты их игнорируешь. Как уродливый шкаф в коридоре, к которому привыкаешь и просто проходишь мимо. Пока не ударишься об него ногой.

Или пока тебе не приснится одна чёрная веганская сучка.

«Я знала, – думает Эмили. – Ведь знала же. Я говорила ему, что отдельные расследования, связанные с двумя из похищенных нами людей – слишком большое совпадение. Он лишь пожал плечами. Сказал, что совпадения случаются. А я поверила».

Поверила! Господи, как же глупо!

Она ни разу не вспомнила – по крайней мере, тогда, – что Гибни под ником ЛоренБэколлПоклонник отправляла запросы всем Краслоу в «Твиттере». Возможно, Даль и Дресслер действительно совпадение. Но Даль, Дресслер и Краслоу?

Нет.

Эмили поворачивается спиной к окну и медленно направляется в ванную, придерживая рукой пульсирующую поясницу. Встав на цыпочки (больно!) она дотягивается до верхней полки аптечного шкафчика и находит пыльную коричневую баночку без этикетки. Внутри лежат две зелёные таблетки. Это их с Родди последний спасательный круг – на крайний случай. Эм всё ещё надеется, что до этого не дойдёт. Она возвращается в спальню и смотрит на своего храпящего мужа. «Он выглядит таким старым», – думает она.

Эмили ложится и кладёт маленькую коричневую баночку под подушку. Утром она расскажет мужу то, что знает, и что должна была рассказать раньше. А пока пусть старичок спит.

Эмили лежит на спине, уставившись в темноту.

2

Мелатонин подействовал. Холли просыпается, чувствуя себя другой женщиной. Она принимает душ и одевается, затем берёт свой телефон. Она ставила его в режим «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и видит, что в два часа ночи звонил Пит Хантли. На голосовой почте сообщение, но не от него. С его телефона звонила дочь Пита.

– Привет, Холли, это Шона. Папа в больнице. У него рецидив. Проклятый ковид не отпускает его.

«Он сказал, что с каждым днём чувствует себя лучше, – думает Холли. – Как в песне «Чикаго».

– Он пошёл выбрасывать мусор в мусоропровод. В коридоре потерял сознание. Его нашла миссис Лотроп и позвонила в 911. Я пробыла с ним всю ночь. Слава Богу, никакого сердечного приступа, ни чёртовой вентиляции лёгких. Кажется, сегодня утром ему полегчало, но я боюсь он пополнит ряды чёртовых постковидников. Врачи хотят провести несколько анализов, а затем отправить его домой. У них нет свободных мест. Эта поганая зараза повсюду. Лучше побереги себя… – На этом сообщение заканчивается.

Холли испытывает желание швырнуть телефон через всю комнату. Как сказала бы Шона Хантли, хреновый способ начать новый день. Холли вспоминает, как Алтея Хэверти из боулинга говорила о выдуманном гриппе и смотрела на протянутый локоть Холли с лёгким пренебрежением. Сказала: «Без обид, но я пас». Холли не желает ей попасть в больницу, где ей нацепят кислородную маску на её упитанную физиономию, отрицающую ковид, но…

Хотя, пусть попадёт.

3

Холли едет за завтраком в «Бургер Кинг», надев чистые перчатки, чтобы расплатиться и забрать еду. Подкрепившись в номере, Холли выписывается, а затем отправляется в дом престарелых Роллинг-Хиллз. Она приезжает туда до начала приёмных часов, поэтому паркуется, открывает дверь и выкуривает сигарету. Затем пишет Барбаре, спрашивая, что та имела в виду под словами «кого именно?». Ответ не приходит, но Холли этого и не ожидала; на самом деле ответ ей не нужен. Должно быть, Барб узнала не только Кэри Дресслера, но и Родди Харриса. Холли очень любопытно, как Барбара познакомилась с профессором Харрисом. Одно она знает наверняка: мысль о том, что Барбара где-то пересекалась с Харрисами, заставляет её нервничать.

Холли гуглит профессора Харриса и получает о нём всевозможную информацию, включая фотографии в более молодом возрасте, с тёмными волосами и всего с несколькими морщинками. Холли гуглит профессора Эмили Харрис, и на неё вываливается такой же ворох информации, подтверждающей рассказ Киши. Бонни знала Эмили Харрис. Даже работала на неё.

Родни знал Кэри Дресслера. Не курил с ним травку, но играл в боулинг, когда «Золотым Старичкам» требовалась замена.

Родни мог быть знаком с Эллен Краслоу. Может, даже общался с ней. Они работали в одном здании, и по словам Киши Стоун, девушка не прочь была поболтать.

Холли снова пишет Барбаре, на этот раз более конкретно: ты узнала Родни Харриса? Ты встречалась с ним? Я знаю, ты занята, но дай знать, когда сможешь.

Холли смотрит на часы – уже девять утра, настало время посещений. Она не ожидает получить от Виктора Андерсона ничего нового (если вообще что-то получит) и, ясное дело, ничего не получит от дяди Генри, но раз уж она здесь, не стоит останавливаться. К десяти она освободится, навестит Пита, а потом поедет обратно в город. Заехать ли к Эрни Коггинсу? Холли считает, что не стоит.

Все указывает на Харрисов.

4

Холли подходит к стойке регистрации и называет имя постояльцев, которых хочет навестить. Женщина за стойкой, миссис Норман, проверяет что-то по компьютеру и делает короткий звонок. Она сообщает, что Генри Сируа сейчас омывают губкой и делают стрижку. Виктор Андерсон в столовой и, хотя он может общаться и осознаёт происходящее, его очень трудно понять. Если Холли угодно, она может подождать прихода жены Андерсона, которая прекрасно его понимает.

– Эвелин – просто золото, – замечает миссис Норман.

Холли соглашается подождать миссис Андерсон, потому что у неё появилась одна идея. Вероятно, бестолковая, но других у неё нет. Её партнёр в больнице, Джером в Нью-Йорке, а Барбара занята своей умирающей подругой. Даже в ином случае, Холли не попросила бы у неё помощи. Только не после Чета Ондовски.

Холли включает свой айпад и просматривает фотографии дома № 93 по Ридж-Роуд на «Зиллоу» (где дом оценивается в 1,7 миллиона долларов) и на «Гугл Стрит Вью». Сам до она уже видела, но ей хочется взглянуть на гараж. Тут её ждёт разочарование – подъездная дорожка уходит вниз и Холли видит только крышу. Увеличение снимка не помогает. Как жаль.

Входит стройная женщина – белые слаксы, белые полукроссовки, седые волосы с модной стрижкой «пикси» – и подходит к миссис Норман. Они разговаривают, и миссис Норман указывает в сторону Холли, которая встаёт, представляется и протягивает локоть. Миссис Андерсон – Эвелин – дотрагивается до него и спрашивает, чем может быть полезна.

– Я бы хотела задать вашему мужу несколько вопросов. Всего парочку, если его не затруднит. Я расследую исчезновение человека, который раньше работал в «Победном страйке», – Кэри Дресслера. Насколько я знаю, иногда мистер Андерсон играл с ним в боулинг. Миссис Норман сказала, что вы хорошо…

– Перевожу? – спрашивает с улыбкой миссис Андерсон. – Да, это я могу. Я никогда не видела мистера Дресслера, но знаю о нём. Вик говорил, что он был превосходным боулером, и отличным парнем. Называл его менш[91]. – Она понижает голос до шепота. – Кажется, иногда они выходили на задний двор покурить травку.

– Да, я слышала об этом, – шепчет в ответ Холли.

– Вы подозреваете… ох... что-то нечистое? – Эвелин продолжает улыбаться под маской.

Холли, которая именно это и подозревает, говорит, что просто пытается выяснить, куда пропал Дресслер.

– Что ж, давайте, – оживлённо говорит Эвелин Андерсон. – Я сомневаюсь, что мой муж сможет вам помочь, но сейчас он как никогда в здравом уме, и ему будет полезно увидеть новое лицо.

5

В залитой солнечным светом столовой сидят несколько пожилых людей; кто-то ест поздний завтрак сам, а кого-то кормят с ложки. По телевизору с большим экраном идёт сериал «Мэйберри», слышен закадровый смех. Виктор Андерсон сидит в инвалидном кресле спиной к телевизору и смотрит на лужайку, где мужчина подстригает траву газонокосилкой. Холли видит, что Андерсон словно сочетает в себе двух разных человек. От плеч до талии он богатырского сложения, с широкими плечами и мощной грудью. Ниже – ноги-спички с босыми ступнями, покрытыми экземой. У Андерсона имеется респиратор, но висит у него на шее.

Эвелин произносит:

– Привет, красавчик. Принимаешь гостей?

Андерсон оглядывается и Холли видит, что половина его лица искажена сползающей вниз гримасой, обнажающей зубы с левой стороны. Правой стороной он пытается улыбнуться. Затем говорит:

– Пывет… млдёшь.

Эвелин взъерошивает его седые волосы и целует в щёку.

– Я привела тебе компанию. Эту даму зовут Холли Гибни. Она хочет задать тебе несколько вопросов о твоём увлечении боулингом. Ты не против?

Андерсон роняет подбородок на грудь, что можно истолковать как знак согласия, и бормочет что-то вопросительное.

– Он спрашивает, о чём вы хотите узнать.

– О Кэри Дресслере, – отвечает Холли. – Вы его помните?

Андерсон что-то говорит, жестикулируя узловатой правой рукой. Левая безвольно лежит на подлокотнике ладонью вверх.

– Он говорит, что слышит вас, он не глухой.

Холли краснеет.

– Извините.

– Ничего страшного. Я бы подтянула ему маску, но тогда тоже ничего не пойму. Он прошёл вакцинацию. Как и все здесь. – Миссис Андерсон понижает голос. – Пара медсестёр и один из помощников отказались, и их уволили.

Холли похлопывает себя по плечу.

– Я тоже.

– Вик, ты же помнишь мистера Дресслера? Ты называл его менш.

– Меш, – подтверждает Андерсон и снова выдаёт половинчатую улыбку. Холли думает, что не так уж давно он выглядел, как Ли Дж. Кобб в фильмах «12 разгневанных мужчин» и «В порту». Сильный и красивый.

– Извините, я на минутку, – говорит Эвелин и уходит. По телевизору тётушка Би говорит что-то смешное и раздаётся взрыв закадрового смеха.

Холли придвигает стул.

– Так вы помните Кэри, мистер Андерсон?

– Дэ.

– И вы также помните Родни Харриса?

– Одди! Мекошаэ! Ечно!

Возвращается Эвелин с маленьким флаконом «Кетафила».

– Он говорит, конечно. Но я не знаю, что такое «мекошаэ».

– Я знаю, – отвечает Холли. – Мелкошар, верно?

Андерсон ещё раз роняет подбородок на грудь.

– Мекошаэ, ошно!

На этот раз жена целует его в висок, затем опускается на колени и начинает втирать крем в шелушащиеся ступни. В этом проглядывается какая-то обыденная доброта, от которой Холли одновременно тепло на душе и хочется плакать.

– Вик, ответь на вопросы мисс Гибни, а потом уж мы устроим себе маленькое приятное свидание. Хочешь йогурт?

– Ошно!

– На самом деле, главное, что меня интересует, мистер Андерсон, это насколько близко профессор Харрис знал Кэри. Наверное, не очень, да?

Андерсон делает жевательное движение рабочей стороной лица, будто пытаясь расшевелить другую сторону. Затем отвечает. Холли удаётся уловить смысл нескольких слов, но Эвелин понимает всё.

– Он говорит, что Родди и Кэри были хорошими приятелями.

– Оошмии пратлями! – соглашается Андерсон, затем продолжает говорить. Эвелин слушает, втирая крем в его ступни. Она пару раз улыбается, разок громко смеётся, и смех этот Холли находит гораздо более естественным, чем закадровый по телевизору.

– Профессор не ходил курить с остальными, но иногда после игры угощал Кэри пивом. Вик говорит, что профессор побуждал Кэри рассказывать о себе, потому что…

– Остальным было не интересно, – заканчивает Холли; эту фразу она поняла сама. Она говорит, обращаясь к Вику: – Давайте всё подытожим, и вы сможете приступить к йогурту. Вы говорите, они были хорошими друзьями?

Андерсон отрывисто кивает.

– Дэ.

– Они вместе пили пиво в боулинге? В «Булару» или как там оно называется?

– Раом. «Эллис».

– Рядом, в «Нэллис», – говорит Эвелин, закрывая флакон. – Что-нибудь ещё, мисс Гибни? В последнее время он быстро утомляется.

– Холли. – Женщина, встающая на колени, чтобы натереть мазью ноги своего мужа, может в любое время называть её по имени. – Пожалуйста, зовите меня так. И, нет, на этом всё.

– Откуда у вас такой интерес к профессору Харрису? – спрашивает Эвелин… и слегка морщит нос. Маленький намёк, но Холли улавливает его.

– Вы его знали?

– Не совсем, но после окончания турнира у кого-нибудь дома всегда устраивали совместный ужин. Что-то вроде празднования, неважно, по случаю победы или поражения. У команды Вика в основном были поражения.

Андерсон издаёт хриплый смешок и кивает.

– В общем, когда подошла наша очередь, мы устроили барбекю на заднем дворе, а профессор в полном смысле взял гриль на себя. Сказал… дословно… что я готовлю бургеры совершенно неправильно. Якобы убиваю в них все питательные элементы. Я отнеслась к его словам учтиво, позволила ему взять руководство в свои руки, но мне кажется, это довольно грубо с его стороны. Ещё…

– Сые! – вворачивает Андерсон. Его ухмылка одновременно ужасна и очаровательна. – Оусые!

– Всё верно, – говорит Эвелин. – Они были полусырые. Я свой недоела. Почему вас так интересует профессор Харрис? Я думала, вы расследуете исчезновение Кэри Дресслера.

Холли максимально правдиво изображает растерянность.

– Всё так, но мне кажется, если я опрошу побольше участников команды по боулингу, то отыщу нить, за которую можно ухватиться и идти дальше.

– Ууии, – произносит Андерсон. – Стана Ууии Кли!

– Старина Хью Клип, – рассеянно говорит Эвелин.

– Да, я поняла. Вик, у профессора Харриса был фургон?

Андерсон снова делает жевательное движение, обдумывая вопрос. Затем говорит:

– Убайу.

– Я не поняла, дорогой, – говорит Эвелин.

Но поняла Холли.

– Он говорит у профессора был «Субару».

6

У стойки регистрации Холли предупреждает миссис Норман, что сейчас вернётся повидаться со своим дядей, но ей нужно кое-что забрать в машине. Это ложь. На самом деле она хочет покурить. И ей нужно подумать.

Холли курит в своей привычной позе: дверь машины открыта, голова опущена, ноги стоят на асфальте. Накачивается никотином перед возвращением к дяде Генри, которого каким-то непостижимым образом миновал ковид, и который продолжает существовать в своём сумеречном мире непонимания. Или, может, непонимание тоже ушло. У него всё ещё случаются краткие периоды осознания, но интервалы между ними становятся всё дольше и дольше. Его мозг, некогда столь ловко обращающийся с именами, цифрами и адресами – не говоря уж об утаивании денег от своей племянницы – теперь работает на своей волне, время от времени дающей сбой.

Холли рада, что пришла навестить Вика Андерсона. Отчасти потому, что ей было приятно наблюдать за столь тёплыми продолжающимися отношениями между женой и мужем. Но главное потому, что Родди Харрис предстал в новом интересном свете. Он ездит на «Субару», а не на фургоне для инвалидов – неудивительно, поскольку сам он явно не инвалид, – но в глазах Холли он всё больше и больше походит на человека, способного прикрывать «Хищника с Ред-Бэнк». Или оказывать ему содействие.

По словам профессора Харриса, они с Кэри Дресслером были просто знакомы. По словам Вика Андерсона, они вместе выпивали в баре по соседству. Хмель, по-видимому, не умалял представлений Харриса о правильном питании в отличие от марихуаны. Андерсон сказал, что Харрис побуждал Дресслера рассказывать о себе, «потому что всем остальным было не интересно».

Добрый престарелый профессор, проявляющий внимание к одинокому молодому человеку? Возможно, но почему Харрис солгал об этом? Холли обдумывает, мог ли Родни Харрис быть неравнодушен к Дресслеру, как, по словам Киши, жена Харриса была неравнодушна к Бонни. Но она отвергает эту мысль. Более вероятным кажется, что Харрис собирал информацию о Дресслере.

Харрис не в том возрасте, чтобы убивать людей, и мысль о том, что ему помогает жена, просто нелепа. Значит, если догадка Холли верна, они кого-то покрывают. Нужно выяснить, есть ли у них дети, но прямо сейчас она должна, стиснув зубы, повидаться с человеком-овощем, который по-прежнему остаётся её дядей Генри.

Но когда Холли поднимается, ей в голову приходит ещё кое-что. Холли недолюбливает «Фэйсбук» и заходит под своим именем, только чтобы аккаунт не застаивался, но часто пользуется им под ником ЛоренБэколлПоклонник. Например, сейчас, просматривая страничку Пенни Даль. Давно пора было туда заглянуть; Холли не особо удивляется, увидев там своё имя. Её описывают как «известного местного сыщика Холли Гибни». Она ненавидит слово «сыщик», она – следователь. И Холли жалеет, что не предупредила Пенни не упоминать её имя, просто не подумала об этом.

Холли гадает, в курсе ли профессор Харрис, что она ведёт дело Бонни Даль? Другими словами, опережает ли он её на шаг?

– Если так, то я лоханулась, – говорит Холли и возвращается в Роллинг-Хиллз навестить дядю.

7

«Заходит как-то новоиспечённая миллионерша в дом престарелых», – думает Холли, символически стуча в приоткрытую дверь. Некоторые палаты в Роллинг-Хиллз одноместные; большинство – двухместные, чтобы избавить усердных медсестёр, санитаров и врачей от лишней беготни (и, несомненно, сократить расходы.) Также имеется четыре двухкомнатных люкса, один из которых занимает дядя Генри. Если мысль о том, как Генри Сируа, бухгалтер на пенсии, мог позволить себе такие дорогие апартаменты, когда-либо приходила Холли в голову (хотя она не помнит, приходила ли вообще), она, должно быть, считала его предусмотрительным человеком, отложившим деньги на приближающуюся старость.

Теперь-то она знает.

Генри сидит в гостиной, одетый в клетчатую рубашку и синие джинсы, мешком висящие на похудевшем теле. Волосы недавно подстрижены, а лицо гладкое после утреннего бритья. В лучах утреннего солнца на подбородке блестит слюна. На столе поблизости стоит какой-то протеиновый напиток с торчащей из стакана соломинкой. Санитар в коридоре спросил Холли, не желает ли она сама обслужить Генри; она ответила: с радостью. По телевизору идёт старое игровое шоу с ведущим Алленом Ладденом, уже давно отошедшим в мир иной.

Оглядывая скудную, но добротную мебель, включая двуспальную кровать с больничными поручнями во второй комнате, Холли чувствует тупую и безнадёжную злость, что очень на неё не похоже. Она была глубоко депрессивным подростком, до сих пор страдает от приступов депрессии, и может временами разозлиться, но отсутствие Святой надежды? Не в её стиле. По крайней мере, обычно. Однако сегодня, в этой комнате, иные обстоятельства.

«Исав променял своё будущее на миску чечевичной похлёбки, – думает Холли. – Я своё ни на что не меняла. Они украли его… или пытались. Вот почему я в ярости. И оба, кто это сделал, вывернулись из моих рук, хотя этот всё ещё дышит. Вот почему я в отчаянии. Так мне кажется».

– Как ты сегодня, дядя Генри? – спрашивает Холли, ставя рядом с ним стул. По телевизору участники шоу пытаются отгадать слово «унижение», но им не очень удаётся. Холли уж точно могла бы им помочь.

Генри поворачивает голову, и Холли слышит, как сухожилия в его шее скрипят, будто ржавые петли.

– Джейни, – произносит Генри, и снова обращается к телевизору.

– Нет, я Холли.

– Ты приведёшь собаку? Я слышу её лай.

– Вот, попробуй это.

Холли берёт протеиновый коктейль в пластиковом стаканчике с крышкой, который не разобьётся и не прольётся, если Генри случайно уронит его на пол. Не отрывая глаз от телевизора, он обхватывает соломинку морщинистыми губами и начинает пить. Холли читала о болезни Альцгеймера и знает, что некоторые навыки сохраняются. Мужчины и женщины, не способные вспомнить свои имена, по-прежнему могут ездить на велосипеде. Те, кто не могут найти дорогу домой, по-прежнему могут напевать мелодии из бродвейских постановок. Те, кто в детстве научились пить через соломинку, всё ещё могут так делать в старческом возрасте, когда всё остальное забылось. Также они помнят определённые факты.

– Дядя Генри, кто был пятым президентом Соединённых Штатов? Ты помнишь?

– Джеймс Монро, – без колебаний произносит Генри, не отрывая взгляд от телевизора.

– А кто сейчас президент?

– Никсон. Щенок-Никси. – Он усмехается. Капли коктейля стекают у него по подбородку. Холли вытирает их, прежде чем они успевают испачкать рубашку.

– Дядя Генри, зачем ты так поступил? – Но это неправильный вопрос – не то чтобы Холли ожидала ответа; это вопрос из разряда риторических. – Я спрошу по-другому. Почему ты позволил ей так поступить?

– Эта собака когда-нибудь заткнётся?

Холли не может заткнуть собаку – если та когда-нибудь и существовала, то в далёком прошлом, – но она может вырубить телевизор. Для этого у неё есть пульт.

– Она не хотела, чтобы я преуспела, да? Не хотела, чтобы у меня была своя жизнь.

Дядя Генри поворачивается к Холли, разинув рот.

– Джейни?

– И ты позволил ей!

Генри вытирает рукой губы.

– Кому позволил? Сделать что? Джейни, почему ты кричишь?

– Моей матери! – кричит Холли. Иногда до Генри можно достучаться, если покричать, и прямо сейчас она хочет именно этого. Ей это нужно. – Долбаной Шарлотте Гибни!

– Шарли?

Какой смысл? Никакого. Заходит как-то новоиспечённая миллионерша в бар и обнаруживает, что смысла нет. Холли вытирает глаза рукавом.

Открывается дверь, и тот же самый санитар, что просил Холли помочь, заглядывает внутрь с осуждением во взгляде.

– Здесь всё в порядке?

– Да, – отвечает Холли. – Я повысила голос, чтобы он меня услышал. Вы же знаете, он немного глуховат.

Санитар закрывает дверь. Дядя Генри смотрит на Холли. Нет, таращится на неё с выражением глубокого недоумения на лице. Безмозглый старик в двухкомнатной палате, здесь он и останется, попивая протеиновые коктейли и пересматривая старые шоу, пока не сыграет в ящик. Холли будет приходить, потому что это её долг, и он будет называть её Джейни – потому что Джейни была его любимицей – до самой смерти.

– Она даже не оставила записку, – говорит Холли, но не дяде Генри. Он в прострации. – Не считала необходимым объясниться, не говоря о том, чтобы извиниться. Такой она была. Такой она всегда была.

– Джеймс Монро, – отвечает дядя Генри, – был президентом с 1817-го по 1825 год. Умер в 1831-ом. Четвёртого июля. Где это долбаное пойло? На вкус как дерьмо, но я весь иссохся, как коровья лепёшка.

Холли берёт стакан, и дядя Генри сжимает соломинку губами. Он пьёт, пока на донышке не начинает булькать. Когда Холли убирает стакан, соломинка остаётся у него во рту. Так он похож на клоуна. Холли вынимает соломинку и говорит, что ей пора идти. Ей стыдно за свою бессмысленную вспышку гнева. Она берёт пульт, собираясь включить телевизор, но Генри накрывает её руку своей, узловатой и покрытой коричневыми пятнами.

– Холли, – произносит он.

– Да, – удивлённо отвечает она, глядя ему в лицо. У него ясные глаза. Во всяком случае, настолько ясные, насколько это возможно в его нынешнем положении.

– Никто не мог перечить Шарли. Она всегда поступала по-своему.

«Только не я, – думает Холли. – Я сбежала. Благодаря Биллу и с грехом пополам, но мне удалось».

– Ты вышел из тумана только чтобы сказать мне это?

Нет ответа. Холли целует дядю и снова говорит, что ей пора идти.

– Позови человека, Джейни, – говорит Генри. – Который приходит. Скажи, что он мне нужен. Кажется, я описался.

8

Барбара сидит в гостиной Оливии, отвечает на сообщение Холли, когда Мари зовёт ей с лестницы.

– Думаю, тебе стоит подняться, милая. Она хочет видеть нас обоих. Кажется… кажется, она уходит.

Барбара отсылает сообщение незаконченным и бежит наверх. Оливия Кингсбери, выпускница колледжа Брин-Мар, поэтесса, чьё творчество охватывает почти восемь десятилетий, номинант Национальной книжной премии, дважды, по слухам, едва не ставшая соискателем Нобелевской премии, удостоенная чести появиться на первой полосе «Нью-Йорк Таймс» (во главе марша мира с транспарантом «США УБИРАЙТЕСЬ ИЗ ВЬЕТНАМА, ЖИВО!»), многолетний преподаватель колледжа искусства и наук Белла, наставник Барбары Робинсон – в самом деле уходит. Мари стоит по одну сторону кровати, Барбара – по другую. Каждая держит престарелую поэтессу за руку. Последних слов нет. Оливия смотрит на Мари. Смотрит на Барбару. Улыбается. Умирает. Мир слов умирает вместе с ней.

9

На обратном пути в город Холли останавливается на заправке «Вава». Залив бак, она отъезжает на дальний конец парковки и в своей обычной позе «чтобы-не-запачкать-салон» выкуривает сигарету. Затем она проверяет телефон и видит, что пришло сообщение от Барбары. Ранее Холли отправила ей «Что ты имеешь в виду?», дополнив более конкретным запросом: «Ты узнала Родни Харриса? Ты виделась с ним? Я знаю, ты занята, но дай знать, когда сможешь».

Ответ: «Сначала пошла к Эмили Харрис, побоялась без приглашения идти к Оливии. Профессор Харрис мыл свою машину. Мы просто поздоровались. КСТ, я внесла Хорхе Кастро в «МапКвест» Джея. Наверное, это не важ…»

На этом сообщение обрывается. Холли полагает, что Барбара отправила его незаконченным случайно, а затем переключилась на что-то ещё. У Холли самой так бывало. Она помнит, как Джером рассказывал ей об отметках исчезновений на распечатке из «МапКвест», но кто такой Хорхе Кастро?

Чтобы выяснить это, Холли звонит Барбаре. Её айфон на кофейном столике в гостиной Оливии Кингсбери издаёт негромкое жужжание, а затем замолкает. Холли собирается оставить сообщение, но передумывает. Она запирает машину и заходит в маленький ресторанчик при «Вава» (на самом деле обычная забегаловка), где есть бесплатный Wi-Fi. Холли покупает залежавшийся гамбургер в фольгированной упаковке, колу и садится за столик со своим айпадом. Она вводит имя Хорхе Кастро и получает целую кучу ссылок, в том числе на миллионера – торговца автозапчастями, и бейсболиста. Холли полагает, что нужный ей Кастро – писатель, и да, такой человек имеет отношение к колледжу на холме. Внизу странички Кастро на «Википедии» есть ссылка на статью коллежской газеты «Звонарь». Холли нажимает на ссылку, откусывая от гамбургера, но не чувствуя его вкуса – впрочем, чувствовать почти нечего. Wi-Fi здесь медленный, но в конце концов ссылка открывается. Холли видит большой заголовок и догадывается, что статься выходила на первой странице номера от 29 октября 2012 года.

ВНЕЗАПНОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЗНАМЕНИТОГО НОВЕЛЛИСТА

автор: Кирк Эллвэй

Отмеченный наградами драматург Хорхе Кастро, автор таких романов, как «Каталепсия» и «Забытый город», внезапно и неожиданно снялся со своей должности внештатного автора-преподавателя всемирно известного литературного семинара колледжа Белла. Он уже отработал в колледже два месяца своего четвёртого семестра и был очень любим студентами.

«Просто не представляю, что я буду без него делать», – сказала Бриттани Энглтон, только что продавшая свой первый фэнтези-роман (про оборотней!) издательству «Крофтерс Пресс». Она добавила, что он пообещал отредактировать её незавершённую работу. Джереми Брок сказал: «Он был лучшим преподавателем писательского мастерства из всех мне известных». Другие студенты отмечали его доброту и чувство юмора. С этим согласился один участник программы, пожалевший остаться анонимным, но добавил: «Если ваше произведение было плохим, он умел избавить его от страданий».

Фред Мартин, сожитель Кастро, сказал, что в последнее время у них случались некоторые разногласия по поводу совместного будущего, но добавил: «Мы не спорили. Я бы никогда это так не назвал. Мы слишком сильно любили и уважали друг друга, чтобы спорить. Это было обсуждение будущего, полный и откровенный обмен мнениями. Я хотел уйти в конце осеннего семестра. Хорхе хотел остаться до конца года, возможно, даже устроиться на факультет».

Однако, обмен мнениями, вероятно, сводился к спорам чаще, чем мистер Мартин готов признать. Источник в департаменте полиции сообщил «Звонарю», что Кастро оставил записку со словами: «Я дошёл до предела». Когда о записке спросили мистера Мартина, он сказал: «Это смешно! Если он так чувствовал, почему хотел остаться? И куда пропал? Я не слышал от него ничего подобного. Это я хотел уехать. Я очень устал от гомофобии Среднего Запада».

Во время весеннего семестра Кастро пытался спасти поэтический семинар, но в итоге потерпел неудачу. Один из преподавателей департамента английского языка, пожелавший остаться анонимным, сказал: «Хорхе был очень красноречив, но принял окончательное решение с похвальным достоинством. Если бы он остался и влился в преподавательский состав, думаю, он бы вновь поднял этот вопрос. Он сказал, что известная поэтесса (и преподаватель факультета в отставке) Оливия Кингсбери поддерживала его, и с радостью обратилась бы к преподавательскому составу, если бы эта тема снова встала на повестку».

Мистера Мартина спросили, когда именно уехал Кастро, и он признался, что не знает, потому что к тому времени они жили порознь.

Дальше в статье есть фотография Хорхе Кастро в процессе преподавания и ещё одна, должно быть, взятая с задней обложки его книги. Холли он кажется довольно симпатичным. Не настолько, как Антонио Бандерас (её любимчик), но из той же породы.

Холли не верит, что только что прочитанная ею статья и близко подошла бы для публикации в газете большого города, даже учитывая отчаянное положение, в котором оказались печатные СМИ; в ней чувствуется некая студенческая издёвка и насмешка, что напоминает Холли об «Инсайд Вью» или «жёлтых» колонках «Нью-Йорк Пост». Но статья информативна. О, да. Знакомое тепло поднимается у Холли по спине. Не удивительно, что Барбара добавила Кастро на карту Джерома, думает она.

«Должно быть, о нём ей рассказала Оливия Кингсбери. И это вписывается в картину, разве нет? Даже записки. Кастро: «Я дошёл до предела». Бонни Даль: «С меня хватит». Если бы между двумя этими исчезновениями не прошло девять лет…»

Да, и если бы полиция не испытывала нехватку персонала из-за ковида; если бы они не боялись, что один из протестов «Жизни чёрных важны» может закончиться насилием; если бы нашлось хотя бы одно тело, помимо мопеда, велосипеда и скейтборда…

– Если бы у бабушки был член, она была бы дедушкой, – бормочет Холли.

Хорхе Кастро в 2012-ом, Кэри Дресслер в 2015-ом, Эллен Краслоу и Питер Стейнман в 2018-ом, Бонни Даль в 2021 году. Все исчезновения с разницей в три года, плюс-минус, кроме Эллен и Питера. Может, кто-то из них действительно сбежал, но возможно и то, что с кем-то из них чтоо-то пошло не так? Не так, как задумывал «Хищник»? Но чего он вообще хотел? Серийные убийцы на сексуальной почве обычно выбирали либо мужчин (Гейси, Дамер), либо женщин (Банди, Рейдер и др.) «Хищник с Ред-Бэнк» хватал и тех и других… включая одного ребёнка мужского пола.

Почему?

Холли считает, что есть человек, способный дать ответ: профессор Родни Харрис, он же Мелкошар, он же Мистер Мясо. Прозвище вновь напоминает Холли о Джеффри Дамере,[92] но это слишком невероятно, чтобы поверить.

Холли выбрасывает недоеденный бургер в мусорное ведро, берёт газировку и уходит.

10

Мысль приходит в голову Барбары, но Мари мгновенно соглашается. Конечно, если они смогут привлечь Розалин Беркхарт, заведующую кафедрой английского языка.

Обе женщины сидят в патио дома Оливии, пьют газировку и ждут приезда кареты похоронного бюро Кроссмана, которая заберёт бренные останки пожилой поэтессы. Никаких неясностей касательно похоронной церемонии нет – после последнего приступа мерцательной аритмии Оливия оставила Мари подробные инструкции, вплоть до музыки («Если я когда-нибудь покину этот мир живым», «Флоггин Молли» – в начале; «Душа в небесах» Нормана Гринбаума – в конце). Чего она не упомянула, так это поминальных чтений во дворе колледжа Белла. Эту идею предложила Барбара.

Когда Розалин узнаёт о кончине Оливии, она ударяется в слёзы. На телефоне Мари включена громкая связь, и услышав это, они обе начинают плакать. Когда слёзы утихают, Барбара рассказывает профессору Беркхарт о своей идее, и заведующая кафедрой немедленно соглашается.

– Если проводить чтения под открытым небом, то можно собрать людей, – говорит она. – Можно даже отменить маски, если посетители согласятся держать дистанцию в шесть футов друг от друга. И мы зачитаем её стихи, я правильно понимаю?

– Да, – отвечает Мари. – У неё есть много авторских копий книг. Я принесу и можно будет их раздать.

– В это время года темнеть начинает примерно без четверти девять, – говорит Розалин. – Можно собраться во дворе, скажем, в… восемь?

Барбара и Мари переглядываются и хором отвечают «да».

– Я начну обзванивать людей, – говорит Розалин. – Вы сделаете то же самое, мисс Дюшан?

– Разумеется. Можем, конечно, повторяться, но ничего страшного.

Барбара говорит:

– Я поеду в похоронное бюро, когда Оливию заберут. Хочу побыть немного в их часовне, просто подумать. – Её снова осеняет. – Может, мне принести свечи? Можно будет зажечь их во время чтений.

– Замечательная идея, – соглашается Розалин. – Ты – та многообещающая поэтесса, о которой говорила Оливия? Это ведь ты, да?

– Вроде как я, – отвечает Барбара, – но сейчас я могу думать только о ней. Я очень сильно любила её.

– Как и все мы, – говорит Розалин, а затем смеётся сквозь слёзы. – Разве что за исключением Эмили Харрис. Присоединяйся к нам, когда сможешь, Барбара. Мой кабинет находится в Террел-Холле. Я полагаю, ты вакцинирована?

Барбара следует за катафалком в похоронное бюро. Она сидит в часовне, размышляя об Оливии. Она думает, что именно так пронзают птицы небо на закате, отчего её снова бросает в слёзы. Она спрашивает о свечах мистера Грира, директора похоронного бюро. Он даёт ей две коробки. Барбара обещает, что на поминках Оливии они соберут деньги и расплатятся за свечи. Мистер Грир отвечает, что в этом нет необходимости. Барбара едет в кампус колледжа и присоединяется к Розалин с Мари. Подходят остальные люди, собираясь под открытым небом, где слышны слёзы, смех и истории. Звучат названия любимых стихотворений. Совершаются звонки, и приходит ещё больше неравнодушных. Появляется вино в коробках. Произносятся тосты. Барбара ощущает почти неописуемый комфорт от общения с единомышленниками и мечтает быть одной из тех, для кого рассказы и стихи так же важны, как для иных акции и облигации. Потом она думает: «Но я и так одна из них». Она думает: «Спасибо Господу за тебя, Оливия».

Вечер идёт своим чередом. В гостиной Оливии Кингсбери на кофейном столике лежит забытый телефон Барбары.

11

В три часа дня Холли сидит в своём офисе, глядя на фотографию Билла Ходжеса. Ей жаль, что его сейчас нет рядом. Без поддержки – если только Холли не надумает позвонить Иззи Джеймс, чего она совершенно не хочет – она сама по себе.

Холли подходит к окну и смотрит на Фредерик-Стрит. Свои мысли всегда полезно высказывать вслух, что она и делает.

– Я не удивлена, что полиция не разобралась в происходящем. Занимаясь своим «ремеслом», этот человек вёл себя крайне умно.

«Почему бы нет?» – думает Холли.

– Почему бы нет? Если я права, то ему помогал крайне умный профессор биологии, подготавливая почву до и в некоторых случаях оставляя ложные следы после. Вероятно, ему также помогает жена, тоже умная. От тел каким-то образом избавились, а у жертв нет абсолютно ничего общего. Я понятия не имею, каковы мотивы «Хищника» или почему Харрисы помогают ему, но сам факт…

Холли замолкает, нахмурившись и подбирая дальнейшие слова (как говаривал Билл, порой размышление – это знание). Затем продолжает, говоря с окном. Говоря самой себе.

– Сам факт непохожести жертв на самом деле подчёркивает метод. Потому что в каждом случае… за исключением Стейнмана – я всё больше склоняюсь, что он стал случайной жертвой… в каждом случае на заднем плане маячат Харрисы. Родни играл в боулинг с Дресслером. Краслоу работала в том же здании, где у Родни есть или был кабинет. Бонни была одним из их рождественских эльфов. А теперь ещё Хорхе Кастро. Эмили Харрис была его коллегой на кафедре английского языка в колледже Белла. Думаю, Харрисы замешаны по уши. Используют ли они фургон для инвалидов? Изображает ли кто-то из них раненую перепёлку?

Холли ничего не может доказать, ни единой долбаной мелочи, но кое-что она может сделать. Это похоже на то, как если бы потенциальному свидетелю дали пачку фотографий на опознание, чтобы он выбрал злодея.

Она копается в айпаде, затем находит в заметках номер Имани Макгуайр и звонит ей. Представившись, Холли спрашивает, есть ли у Имани интернет на телефоне.

– Конечно, есть, – отвечает Имани, в её голосе звучит удивление. – Разве он не у всех есть?

– Хорошо, зайдите на сайт колледжа Белла. Вы сможете?

– Подождите… включу громкую связь… так, зашла.

– В выпадающем меню выберите год.

– Ага. Который? Тут начинается с 1965-го.

Холли уже выбрала у себя на планшете.

– 2010.

– Хорошо. – В голосе Имми слышна заинтересованность. – Что дальше?

– Переходите на кафедру английского языка. Вам нужно будет посмотреть фотографии разных мужчин и женщин.

– Так, готово.

Холли кусает губы. Приближается момент истины.

– Вы видите женщину, которая прибиралась в трейлере Эллен?

Имани не заставляет Холли долго сидеть в напряжении.

– Чёрт возьми! Это она. Моложе, но я почти уверена.

В суде адвокат защиты разнёс бы это «почти» в пух и прах, но сейчас они не в суде.

– Здесь сказано, что её зовут Эмили Харрис.

– Да, – говорит Холли, пританцовывая перед окном, выходящим на Фредерик-Стрит. – Спасибо.

– Зачем профессору колледжа прибираться в трейлере Эл?

– Хороший вопрос, согласны?

12

В своём предварительном отчёте Холли излагает всё, что ей удалось выяснить, где-то собственными силами, а где-то вселенная бросила ей пару верёвок. Холли склонна думать (но не совсем в это верит), что в вопросах добра и зла действует некое провидение, слепое, но всесильное, как Фемида с весами в руке. Что в делах мужчин и женщин есть сила, выступающая на стороне слабых и невинных, и противостоящая злу. Возможно, для Бонни и остальных уже слишком поздно, но если убийства прекратятся – это победа.

Холли склонна думать о себе, как о хорошем человеке. Конечно, если не брать в расчёт курение.

Написание отчёта – занятие медленное, полное предположений, и к тому времени когда Холли заканчивает, уже наступает вечер. Она размышляет, кому бы его отправить. Точно не Пенни, тут нужна личная встреча, а не просто плохие новости – ужасные новости – отправленные по е-мейл, с высокопарными фразочками вроде «Следователь Гибни установила» или «Согласно показаниям продавца «Джет Март» Эрреры». Обычно Холли отправляет копию своему партнёру по бизнесу, но Пит в больнице, и она не хочет забивать ему голову своим текущим делом… которое он с самого начал советовал ей не брать.

Только всё это херня.

Холли не хочет отправлять отчёт ни ему, ни кому-либо другому, по крайней мере, не сейчас. Холли прошла долгий путь от застенчивой интровертки, с которой Билл Ходжес познакомился много лет назад у похоронного бюро, но та женщина по-прежнему живёт внутри неё и будет жить. Та женщина боится совершить ошибку и всё ещё считает, что ошибается ничуть не реже, чем бывает права. Это значительный шаг вперёд, потому что та женщина всегда считала себя неправой, но неуверенность никуда не делась. И в шестьдесят, и в семьдесят – и в восемьдесят, если Холли протянет так долго, продолжая курить – она всё равно будет несколько раз в неделю спрыгивать по ночам с постели, проверяя, выключила ли плиту и заперла ли дверь, точно зная, что проверяла это перед сном. Если дело похоже на яйцо, то и она тоже. Яйцо с хрупкой скорлупой. Она всё ещё боится, что над ней будут смеяться. Всё ещё боится, что её назовут Буба-Буба. Это навсегда её ноша.

«Мне нужно увидеть фургон, если он существует. Тогда я буду уверена».

Да. Один взгляд на фургон, плюс Имми Макгуайр, опознавшая Эмили Харрис как женщину, подчистившую трейлер Эллен Краслоу – для спокойствия Холли этого будет достаточно. Тогда сегодня вечером, в девять, она сможет всё рассказать матери Бонни. Она предоставит Пенни выбор: либо продолжать расследование, либо они вдвоём обратятся к Изабелле Джейнс из городской полиции. Холли посоветует второе, потому что Иззи сможет вызвать Харрисов на допрос. Согласно «Википедии», они бездетны, но нельзя доверять всему, что есть в «Вики». Холли верит – нет, она это знает – эти старики кого-то покрывают.

Холли не обманывает себя насчёт безвредности Харрисов только потому, что им за восемьдесят; любой человек или животное будут биться до конца, если загнать их в угол, в любом возрасте. Но Родни Харрис больше не играет в боулинг из-за проблем с ногами, а по словам Имани, его жена страдает от ишиаса. Холли рассчитывает, что справится с ними. Если будет достаточно осторожна. Конечно, они могу застать её шныряющей в их гараже и вызвать полицию… но решатся ли они, если инвалидный фургон, потенциальный источник ДНК-улик, стоит у них в гараже?

Холли понимает, что просидела за предварительным отчётом почти сорок пять минут, раз за разом прокручивая все варианты, как белка в колесе. Как сказал бы Билл: не хочешь срать, не мучай жопу. Холли сохраняет документ и никому его не отправляет. Пит найдёт его, если с ней что-нибудь случится – маловероятно, но возможно. Или Джером, когда вернётся из своего великого приключения.

Холли открывает стенной сейф и достаёт «Смит и Вессон» 38-го калибра. Модель «Виктори», принадлежавшая Биллу, а до него его отцу. Теперь это револьвер Холли. Когда Билл служил в полиции, его табельным оружием был автоматический «Глок», но он предпочитал «С. и В.». Потому что, как говорил он, револьвер никогда не заклинивает. В сейфе также лежит коробка с патронами. Холли заряжает оружие, оставляя в соответствии с указаниями Билла одно пустое гнездо на ход курка и защёлкивает барабан. Затем бросает револьвер в сумку.

В сейфе лежит ещё кое-что, оставшееся от Билла, чем её научил пользоваться Пит. Холли достаёт плоский футляр из кожи аллигатора размером девять на три дюйма с гладкой потёртой поверхностью. Кладёт его в сумку вместе с револьвером (помимо скромных косметических принадлежностей, гигиенической помады «ЧапСтик», салфеток «Клинекс», маленького фонарика, маленького баллончика перцового спрея, зажигалки «Бик» и невскрытой пачки сигарет).

Холли спрашивает Сири,[93] во сколько сядет солнце, и та – как всегда услужливая и всезнающая, даже рассказывает анекдоты – отвечает, что закат начнётся в 8:48 вечера. Холли не может ждать так долго, если хочет сделать хороший снимок заветного фургона, но считает, что сумерки – подходящее время для грязной работёнки. Вероятно, Харрисы будут в своей гостиной смотреть фильм или Олимпийские игры в Токио. Холли терпеть не может ждать, но раз уж приходится, решает пойти домой и скоротать время там.

По дороге из офиса она вспоминает телерекламу. Подростки убегают от парня, похожего на Кожаное лицо.[94] Один предлагает спрятаться на чердаке. Другой – в подвале. Третья говорит: «Почему нельзя просто сесть в заведённую машину?» – и указывает на неё. Её парень отвечает: «Ты с ума сошла? Давай спрячемся за бензопилами». Что они и делают. Диктор произносит нараспев: «В фильме ужасов вы принимаете неверные решения». Однако Холли не в фильме ужасов, и убеждает себя, что поступает правильно. У неё есть перцовый спрей, а если понадобится – револьвер Билла.

Где-то глубоко в подсознании она понимает, что нужно действовать осмотрительно… но она также понимает, что обязана увидеть.

13

Дома Холли готовит поесть, но аппетита нет. Она звонит Джерому, который сразу же отвечает, охваченный эйфорией.

– Угадай, где я нахожусь!

– На вершине «Эмпайр Стейт Билдинг»?

– Нет.

– На Таймс-Сквер?

– Нет.

– На пароме «Стейтен Айленд Ферри»?

Джером издаёт звук неправильного ответа из ТВ-игры.

– Я сдаюсь, Джером.

– В Центральном парке! Тут красотища! Тут можно бродить бесконечно и всё равно встречать что-то новенькое. Есть даже заросшая часть, похожая на Дебри в Дирфилд-Парке, только называется Буреломом.

– Смотри, чтобы тебя не ограбили.

– Не, это я и дома успею. – Джером смеётся.

– У тебя радостный голос.

– Да. Этот день был просто отличным. Я рад за себя, я рад за Барбару, и мама с папой рады за нас обоих.

– Естественно, они рады, – говорит Холли. Она не собирается говорить Джерому, что друг и наставник Барбары умерла; не ей об этом сообщать, да и зачем его расстраивать? – Я тоже рада за тебя, Джером. Только не испорти всё, назвав меня Холлиберри.

– Даже не думал. Как продвигается дело?

В голове Холли мелькает мысль: «Это мой шанс сесть в заведённую машину вместо того, чтобы прятаться за бензопилами». Но та часть её сознания, которая настаивает на проверке плиты, которая никак не забудет, что Холли оставила в автобусе книгу «День, когда не умрёт ни одна свинья», шепчет: «Не сейчас, ещё рано».

– Ну, – говорит Холли. – Возможно, Барбара обнаружила ещё одного пропавшего.

Холли рассказывает Джерому о Хорхе Кастро. После этого разговор переходит к его книге и связанным с нею надеждам. Поговорив ещё немного, Холли отпускает Джерома в его волшебное таинственное путешествие по Центральном парку. Она понимает, что так и не рассказала ему о внезапно свалившемся на неё богатстве. Ни ему, ни кому-либо ещё. По той же причине, по которой пока что нельзя рассказывать о предполагаемом существовании фургона у Харрисов. В обоих случаях, горшочек ещё недостаточно полон, чтобы черпать из него. Пока что.

14

Барбара и Мари привезли авторские экземпляры двенадцати книг Оливии, в том числе несколько толстых сборников стихов, но, как оказалось, они не пригодились. Большинство людей, собирающихся на площади в тени знаковой колокольни, приносят свои. Многие потрёпаны, с загнутыми страницами. Одна книга перемотана резинками. Некоторые также несут фотографии Оливии в разные годы её жизни (чаще других мелькает фото, на котором она и Хамфри Богарт стоят перед фонтаном Треви). Кто-то несёт цветы. На одном футболка, наверняка заготовленная специально для такого случая, с надписью «ОК ЖИВА».

Появляется закусочная на колёсах Фрэнки, и начинается оживлённая торговля безалкогольными напитками и хотдогами. Барбара не уверена, это идея Розалин или Фрэнки подсуетился сам. Она только знает, что Фрэнки – поклонник творчества Оливии. Её это не удивляет. Этим вечером Барбару ничто бы не удивило. Она никогда не чувствовала себя такой одновременно скорбной, радостной и гордой.

К половине седьмого во дворе собралось, должно быть, не меньше сотни человек и люди продолжают прибывать. Никто не дожидается, пока в сумерках зажгут свечи; молодой человек с ирокезом взбирается на стремянку и начинает декларировать через мегафон «Жеребёнка в пустоши». Вокруг собираются слушатели, жуют сосиски, пьют газировку, едят картошку фри и луковые кольца, пьют пиво и вино.

Мари приобнимает Барбару.

– Разве это не чудесно? Разве ей бы это не понравилось?

Барбара вспоминает первую встречу с пожилой поэтессой: Оливия похлопывает по своей безразмерной шубе, приговаривая: «Псевдо, псевдо, псевдомех». Она начинает плакать в объятиях Мари.

– Она была бы в восторге.

Парень с ирокезом уступает место девушке с татуировкой змеи на плече. Она поднимает мегафон и начинает читать «В молодости я была выше».

Барбара слушает. Она выпила немного вина, но голова её ясна как никогда. «Никакой больше выпивки, – думает она. – Ты должна это помнить. Ты должна это помнить всю свою жизнь». Когда девушка с татуировкой уступает место худощавому парню в очках, похожему на аспиранта, Барбара вспоминает, что оставила свой мобильник в доме Оливии. Обычно она никуда не выходит без него, но сегодня он не нужен. Единственное, что ей нужно, это хот-дог и побольше горчицы. И поэзия. Барбара хочет насытиться ею.

15

Пока Барбара и Мари раздают экземпляры книг Оливии тем немногим, у кого их нет, Родди Харрис как обычно под вечер прогуливается по Дирфилд-Парку. Это полезно для его больных бёдер – они болят сильнее, чем ожидалось после нескольких недель употребления свежих продуктов, любезно предоставленных рождественским эльфом – но причина не только в этом. Родди неприятно признавать, но ему становится всё труднее и труднее улавливать суть вещей. Он, так сказать, упускает ход сюжета. Прогулки помогают. Мозг проветривается.

За последние недели Родди съел полдюжины десертов из мороженного, черники и мозги эльфийки, но сохранять здравость ума становится всё труднее и труднее. Это одновременно озадачивает и приводит в бешенство. Все исследования Родди подтверждают, что потребление пищи, богатой клетками человеческого мозга, немедленно и положительно сказывается на потребителе. Когда самцы шимпанзе крадут и убивают детёнышей у нерадивых самок, они первым делом съедают мозги. Для них причина неочевидна, но понятна исследователям: мозг приматов содержит жирные кислоты, имеющие ключевое значение для неврологического развития и здоровья. Жирные кислоты (а человеческий мозг на шестьдесят процентов состоит из жира) не вырабатываются организмом, поэтому в случае утраты – как у Родди – их необходимо восполнить. Что довольно просто, и в течение последних девяти лет это работало. Если говорить простыми словами – чего Родди никогда бы не осмелился сделать в монографии или на лекции – употребление в пищу здоровой ткани человеческого мозга, особенно молодого, излечивает болезнь Альцгеймера.

Во всяком случае, он в этом убеждён… но что, если он ошибается?

Нет, нет, нет!

Родди отказывается верить, что его многолетние исследования хоть на йоту ошибочны. Но, что если его организм выводит неврологические жиры быстрее, чем успевает их усваивать? Что, если он в буквальном смысле высирает свои мозги? Мысль, конечно, нелепая, и всё же он больше не может вспомнить свой почтовый индекс. Родди кажется, что у него девятый размер обуви, но он в этом не уверен; возможно, восьмой. Чтобы убедиться, ему приходится проверять стельку. На днях ему пришлось поднапрячься, чтобы вспомнить своё собственное второе имя!

По большей части ему удается скрывать разрушение мозга. Эмили, конечно, замечает, но даже она не осознаёт всех масштабов. Слава богу, Родди больше не преподаёт, и слава богу, что у него есть Эмили, редактирующая и вычитывающая его письма в различные научные журналы, на которые он подписан.

Большую часть времени Родди по-прежнему неплохо соображает. Иногда он представляет себя пассажиром самолёта, парящим над землёй на малой высоте. Затем самолёт скрывается за облаками, и всё мутнеет. Вы держитесь за подлокотники и пережидаете воздушные толчки. Когда вас о чём-то спрашивают, вы не отвечаете, а просто улыбаетесь с умным видом. Затем самолёт вылетает из облаков, картинка снова проясняется, и всё становится как на ладони!

Прогулки в парке успокаивают Родди; здесь ему не нужно беспокоиться о том, что он оговорится или что-то не то спросит, например, имя человека, знакомого последние тридцать лет. В парке ему не надо постоянно быть настороже. Тут он может перестать лезть из кожи вон. Иногда он наматывает несколько миль, пожёвывая мясные шарики из человеческого мяса, обжаренные во фритюре, которые держит в кармане, наслаждаясь их вкусом и хрустом (зубы у него по-прежнему свои, чем Родди чертовски горд).

Одна тропинка ведёт к другой, затем к третьей и четвёртой. Иногда Родди сидит на скамейке и наблюдает за птицами, название которых не в состоянии вспомнить… но, когда он один, вспоминать больше не нужно. Потому что как птицу не назови, она так и останется птицей, в этом Шекспир прав.[95] Иногда Родди даже берёт напрокат одну из маленьких ярко раскрашенных педальных лодок, выстроившихся в ряд у причала паркового пруда, и катается по нему, наслаждаясь гладью воды и покоем, не беспокоясь о том, витает он в облаках или нет.

Однажды, конечно, случилось так, что Родди не мог вспомнить дорогу домой и номер дома. Однако он сумел вспомнить название улицы, и когда попросил смотрителя парка указать, в каком направлении Ридж-Роуд, тот объяснил, словно это в порядке вещей. Вероятно, так оно и было. Дирфилд – обширный парк, и в нём легко заблудиться.

Эмили переживает свои собственные трудности. После эльфийки с её бесценной жировой тканью, ишиас пошёл на попятную, но теперь он уже не покидает её до конца. Было время – после Кастро, после Дресслера, – когда Родди наблюдал в гостиной за её танго с невидимым партнёром. У них даже был секс, особенно после Кастро, но это в прошлом. Ни разу за… три года? Четыре? Когда был Кастро?

Несправедливо, что это так сказывается на Эмили, совершенно несправедливо. Человеческое мясо содержит макро- и микроэлементы, которых нет в таком изобилии ни в каком другом мясе. Ближе всего подобралось только семейство suidae – бородавочники, кабаны, обычные домашние свиньи. Мышечные ткани и костный мозг человека лечат артрит и ишиас; испанский врач Арнольд из Виллановы знал об этом ещё в тринадцатом веке. Папа Иннокентий VIII ел измельчённые в порошок мозги маленьких мальчиков и пил их кровь. В средневековой Англии мясо повешенных заключённых считалось деликатесом.

Но Эм угасает на глазах. Родди знает её так же хорошо, как она знает его, и он всё замечает.

Будто мысли Родди долетели до Эмили, на его телефоне играет «Копакабана» – её рингтон.

«Соберись, – думает Родди. – Соберись и держи хвост трубой».

– Привет, любовь моя. Как дела?

– У меня есть хорошая и плохая новости, – говорит Эмили. – С какой начать?

– Естественно, с хорошей. Ты же знаешь, я предпочитаю десерт вперёд овощей.

– Хорошая новость: та старая сука, что увела у меня протеже, наконец-то двинула кони.

Сейчас мозг Родди работает без перебоев, и на ответ у него уходит всего секунда.

– Ты говоришь об Оливии Кингсбери.

– О ком же ещё. – Эм отрывисто и невесело хихикает. – Можешь себе представить, какой она была бы жёсткой? Как пеммикан[96]!

– Разумеется, в переносном смысле, – уточняет Родди. В этот раз он первым смекает, что они разговаривают по мобильному, и их могут прослушать.

– Конечно, конечно, – соглашается Эм. – Динь-дон, сучка мертва. Где ты, милый? В парке?

– Да. – Родди садится на скамейку. Вдалеке слышны крики детей на игровой площадке, но, судя по всему, их немного; время ужина.

– Когда ты вернёшься домой?

– О… скоро. Ты сказала, что есть и плохая новость.

– К сожалению. Помнишь женщину, которая расспрашивала про Дресслера?

– Да. – У Родди остались лишь смутные воспоминания.

– Думаю, она подозревает, что мы вовлечены в… ну, ты знаешь.

– Конечно. – Он понятия не имеет, о чём она говорит.

Самолёт входит в очередную полосу облаков.

– Нам нужно поговорить, потому что дело серьёзное. Возвращайся до темноты, хорошо? Я готовлю эльфийские сэндвичи. Побольше горчицы, как ты любишь.

– Звучит заманчиво. – Так и есть, но только формально. Раньше мысль о сэндвиче с тонко нарезанным человеческим мясом (таким нежным!) вызвала бы у Родди зверский аппетит. – Проветрюсь ещё немного. Хочу нагулять аппетит.

– Хорошо, милый. Не забудь.

Родди кладёт телефон в карман и осматривается. Куда его занесло? Затем он видит статую Томаса Эдисона с лампочкой в руке, и понимает, что неподалеку пруд. Хорошо! Ему всегда нравилось любоваться прудом.

«Женщина, которая расспрашивала про Дресслера».

Так, теперь он вспоминает. Маленькая ссыкуха, боявшаяся снять свою маску. Любительница приветствий локтями. Чего им вообще опасаться её?

Благодаря ушным тампонам, пропитанным человеческим жиром – Родди втыкает их на ночь, – его слух так же хорош, как и зубы, и со стороны колледжа он слышит слабый звук человеческой речи, пропущенной через усилитель. Родди понятия не имеет, что там может происходить, так как колледж закрыт на лето, не говоря уже о паникёрстве, вызванном Новым Гриппом, как его называет Эмили, но, возможно, это как-то связано с тем чёрным парнем, убитым при сопротивлении полиции. В любом случае, Родди это не касается.

Родди Харрис, доктор биологических наук, известный диетолог, также известный как Мистер Мясо, идёт своей дорогой.

16

Дядя Генри говаривал, что Холли куда угодно всегда заявится раньше времени, и это правда. Холли просматривает половину выпуска вечерних новостей, где Дэвид Мьюир рассказывает о ковиде, ковиде и ещё раз о ковиде, а потом она не выдерживает. Выходит из квартиры и едет через город, а через лобовое стекло в глаза ей светит вечернее солнце, заставляя щуриться даже с опущенным козырьком. Холли проезжает кампус, слыша, что во дворе колледжа что-то происходит – она не может разобрать слов, доносящихся через колонки или мегафон – и предполагает, что это митинг ЖЧВ.

Холли проезжает по длинной извилистой улице мимо «викторианского ряда» с одной стороны и парка с другой, соблюдая скоростное ограничение в 25 миль в час и стараясь не притормаживать, минуя дом Харрисов. Хотя Холли внимательно его рассматривает. Никаких признаков жизни, что ни о чём не говорит. Возможно, Харрисы отправились поужинать, но, учитывая текущую ситуацию в стране – ковид, ковид и ещё раз ковид, – Холли в этом сомневается. Наверное, они смотрят телевизор или едят дома; может, и то, и другое сразу. Из-за проклятой наклонной подъездной дорожки Холли не видит, двухсекционный ли гараж, но ей видна крыша, которая кажется достаточно широкой для двух автомобилей.

Холли также бросает взгляд на соседний дом, перед фасадом которого вывеска «ПРОДАЁТСЯ», а лужайка нуждается в поливе. «Агенту по недвижимости стоит позаботиться об этом», – думает Холли, и задаётся вопросом, не Джордж ли это Рафферти. На вывеске не написано. Неважно, её интересует не агент и не лужайка. Её внимание привлекает живая изгородь, идущая вдоль всей длины пустующего участка. До самого гаража Харрисов.

Холли спускается с холма и останавливается у обочины чуть выше детской площадки. Здесь есть парковка (та самая, откуда похитили Хорхе Кастро), и на ней хватает свободных мест, но Холли хочет покурить в ожидании заката, так, чтобы маленькие дети не видели, как она предаётся своей пагубной привычке. Холли открывает дверь, высовывает ноги и закуривает.

Двадцать минут восьмого. Холли достаёт телефон, раздумывая, не позвонить ли Изабелле Джейнс, и снова убирает его. Ей нужно узнать, стоит ли в гараже Харрисов фургон. Если нет, Холли скажет Пенни, что она против обращения в полицию – никаких доказательств, лишь несколько косвенных зацепок, которые Харрисы (или их адвокат) спишут на совпадения, – но, если есть хоть малый шанс, что Бонни ещё жива, Пенни непременно обратится к копам. Харрисы забьют тревогу и предупредят того, кого покрывают. Тогда этот человек, «Хищник», наверняка исчезнет.

«Фургон. Если фургон там, дело будет на мази».

Большинство детишек уже покинули игровую площадку. Трое подростков, два мальчика и девочка, болтаются у карусели, мальчики толкают, девочка катается с поднятыми руками и развевающимися волосами. Холли предполагает, они тоже вскоре уйдут. Что бы ни происходило в колледже на холме, местным подросткам это не интересно.

Холли снова смотрит на часы: 7:30 вечера. Нельзя ждать слишком долго, если она хочет сделать хороший снимок фургона, но сейчас ещё достаточно светло. Холли решает подождать до без четверти восемь. Пусть тени ещё немного удлинятся. Это так тяжело; ожидание никогда не являлось сильной стороной Холли, и если она будет осторожна, то…

Нет. Погоди. Звучит голос Билла.

Подростки возле карусели собираются в кучку, и все вместе направляются в парк. Возможно, даже в Дебри. Или в «Кинотеатр на Скале». Холли зажигает ещё одну сигарету и курит, открыв дверь и поставив ноги на тротуар. Она курит медленно, но когда заканчивает, на часах только семь сорок. У Холли заканчивается терпение. Она тушит сигарету в переносной пепельнице (к этому времени забитой под завязку; Холли и правда стоит бросить… или хотя бы курить пореже) и ставит её на приборную панель. Достав кепку «Коламбус Клипперс», Холли натягивает её по самые брови. Запирает машину и направляется по тротуару к пустующему дому рядом с участком Харрисов.

17

На время к Родди возвращается ясность, и он думает: «Что, если женщина, которая беспокоит Эм, знает о чёрной девке?» Он не может вспомнить её имя – кажется, Эвелин, – но знает, что она была веганшей и доставила им проблемы. Вроде бы Эм что-то говорила о «Твиттере»? Кто-то искал её в «Твиттере»?

Оставив пруд позади, Родди не торопясь идёт по широкой гравийной дорожке, выходящей к детской площадке. Он садится на скамейку, давая отдых бёдрам перед подъёмом к дому, и не желая наткнуться на подростков, играющих на карусели, предназначенной только для малышей.

На другой стороне улицы, примерно в сорока ярдах от парковки возле детской площадки, в машине с открытой водительской дверью сидит женщина и курит. Хотя она кажется смутно знакомой, тревожные звоночки, зазвучавшие вдруг в голове Родди, вполне ясные. Что-то с ней не так. Что-то очень не так.

Он всё ещё может сосредоточиться, когда это необходимо, и сейчас Родди прилагает все усилия. Женщина сидит, уперев локти в бёдра, опустив голову, периодически поднимая руку, чтобы затянуться своей раковой палочкой. Когда она заканчивает, то кладёт окурок в маленькую жестянку, похожую на коробку из-под конфет, и садится прямо. Родди она показалась знакомой, потому что на ней те же брюки-карго, в которых она была во время визита к ним в дом, или точно такие же. Но когда Родди видит её лицо – все сомнения развеиваются. Это та самая любительница локтевых приветствий, что расспрашивала о Кэри Дресслере. Женщина, расследующая дело Бонни Даль, хотя ни разу не упоминала об этом.

«Думаю, она подозревает», – говорила Эмили.

«Дело серьёзное», – говорила Эмили.

Родди полагает, что она права.

Он достаёт из кармана телефон и звонит домой. Женщина на другой стороне улице надевает кепку, низко надвинув козырёк для защиты от вечернего солнца (или чтобы скрыть глаза). Она запирает машину. Та мигает фарами. Женщина уходит. Родди слышит в телефоне один гудок… второй… третий.

– Давай, – шепчет Родди. – Давай, ответь.

Эмили отвечает.

– Если ты собираешься сказать, что наконец оголодал…

– Нет. – На другой стороне улице любительница локтевых приветствий направляется вверх по склону. – Эта женщина идёт к тебе, Молли Гивенс или как там её. Не думаю, что она собирается задавать вопросы, иначе не припарковалась бы так далеко. Думаю, она вынюхивает…

Но Эмили отключилась.

Родди суёт телефон обратно в левый передний карман и похлопывает по правому, проверяя, на месте ли то, что ему нужно. Обычно он носит это с собой, когда гуляет один – порой в парке встречаются опасные люди. Предмет на месте. Родди поднимается со скамейки и переходит улицу. Женщина идёт быстро (особенно для курильщицы), и его больные бёдра не позволяют ему за ней угнаться, но всё ещё может закончиться удачно, если она не обернётся.

«Как много она знает? – спрашивает себя Родди. – Знает ли о девке-веганше, Эвелин или Элеонор, как там её звали?»

Если она знает о ней, как о Кэри и Даль, это… это…

– Это может плохо кончиться, – шепчет он.

18

Эмили спешит в кабинет на первом этаже. Ей больно, но она всё равно спешит, тихо постанывая и прижимая ладони к пояснице, будто пытаясь удержать её на месте. Пик боли от ишиаса прошёл после того, как они на пару съели печень Даль – Родди отдал Эм львиную долю, и она проглотила её полусырой, – но боль не прошла полностью, как после Кастро и Дресслера. Эмили страшит будущая боль, если та вернётся в полную силу, но сейчас ей нужно разобраться с этой любознательной сучкой – не с Молли Гивенс, а с Холли Гибни.

«Как много она знает?»

Эм думает, что ей всё равно. Если добавить к уравнению Эллен Краслоу, она знает достаточно. Пусть Родни неправильно назвал её, но он прав в одном: вы не оставляете машину в четверти мили от дома, если пришли просто задавать вопросы. Вы паркуетесь за четверть мили, если собираетесь сунуть нос в чужие дела.

У Харрисов самая современная система сигнализации, охватывающая весь периметр дома и участка. Сигнал в полицию отправится только через час после первого срабатывания. При её установке, грабителей и бандитов опасались в последнюю очередь, хотя вслух этого никто не говорил. Эм включает сигнализацию, устанавливая режим «ТОЛЬКО ДОМ», затем включает все десять камер видеонаблюдения, установленных Родди, в те счастливые времена, когда он мог справиться с такой работой. Камеры показывают кухню, гостиную, подвал (естественно), фасад дома, боковые стороны, заднюю часть и гараж.

Эмили садится и наблюдает. Она говорит себе, что они зашли слишком далеко, чтобы теперь отступать.

19

Холли оказывается возле пустого дома № 91 по Ридж-Роуд. Она бросает беглый взгляд по сторонам – людей вокруг нет. Недолго думая – ведь кто не рискует, не пьёт шампанское, – она сворачивает на засушенную лужайку и идёт вдоль левой стороны, не видной из дома Харрисов.

Дальше Холли пересекает выложенный плиткой внутренний дворик, направляясь к живой изгороди, отделяющей участок от соседнего, принадлежащего Харрисам. Она шагает быстро, без колебаний. Она у изгороди, и теперь вступает в дело хладнокровная версия Холли. Та, что бросала отвратительные фарфоровые статуэтки в камин в доме своей матери. Замедлив шаг, Холли двигается вдоль живой изгороди. Благодаря жаркому сухому лету и отсутствию какого-либо ухода за территорией, по крайней мере, после отъезда предыдущих владельцев, Холли удаётся найти несколько прорех в кустах. Наибольшая – вероятно, напротив кухни Харрисов, но Холли это не устраивает. Наименьшая по размеру – напротив гаража, и Холли собирается ей воспользоваться. Он колючек её защитят длинные рукава и брюки.

Холли наклоняется и смотрит сквозь изгородь на гараж. Угол обзора узкий, и она по-прежнему не может разглядеть, одноместный он или двухместный, но замечает кое-что интересное. В гараже только одно окно, совершенно чёрное. Возможно, занавеска, но, как предполагает Холли, оно закрашено изнутри.

– Кто так делает? – шепчет Холли, но ответ кажется очевидным: тот, кому есть что скрывать.

Холли поворачивается спиной, прижимает сумку к груди и протискивается сквозь кусты. С обратной стороны она выползает, отделавшись несколькими царапинами на шее. Оглядывается по сторонам. Под карнизом гаража стоит пара пластиковых мусорных баков и контейнер для перерабатываемого мусора. Справа Холли видит подъездную дорожку, ведущую на улицу, и крышу проезжающей мимо машины.

Она подходит к единственному окну – да, оно закрашено матовой чёрной краской. Обойдя гараж, Холли находит то, что ожидала – заднюю дверь. Холли уверена, что дверь заперта – так и есть. Она достаёт из сумки и открывает футляр из кожи аллигатора. Внутри, разложенные в ряд, как хирургические инструменты, хранятся отмычки Билла Ходжеса. Холли осматривает замок – производитель «Йель». Она берёт крючкообразную отмычку и вставляет в верхнюю часть замочной скважины – очень осторожно, чтобы не задеть ни один из стопорных штифтов. Вторая отмычка идёт под первую. Холли поворачивает вторую отмычку вправо до упора. Затем ей удаётся поддеть верхний штифт крючкообразной отмычкой. Холли слышит, как он отжимается… следом второй штифт… потом…

А есть ли третий? Если да, то он не отжался. Замок старый, так что, возможно, его тут и нет. Медленно – верхние зубы Холли так сильно впились в нижнюю губу, что выступила кровь – она поворачивает крючкообразную отмычку и нажимает. Раздаётся отчётливый щелчок, на мгновение Холли боится, что выскочил один из штифтов, и придётся всё начинать сначала. Затем, под нажимом двух отмычек, дверь приоткрывается.

Холли выдыхает и кладёт отмычки обратно в футляр, который кидает в сумку, висящую у неё на шее. Затем выпрямляется и достаёт из кармана телефон.

«Будь там, – думает он. – Пожалуйста, будь там».

20

Эмили не может дождаться Родди; она предполагает, что его неустойчивый разум увёл его куда-то в другом направлении. От кухни в патио Харрисов ведут три бетонные ступени. Эмили садится на нижнюю, затем ложится. Бетонный выступ больно впивается ей в спину, но сейчас ей не до того. Она отставляет одну ногу в сторону и заводит одну руку за спину, надеясь, что со стороны та выглядит неуклюже вывернутой. Видит бог, это жутко неудобно. Похожа ли она на только что неудачно упавшую пожилую даму? Которой очень нужна помощь?

«Ещё как похожа, – думает Эмили. – Ох, ещё как».

21

Фургон внутри, и Холли даже не нужно проверять, оснащён ли он пандусом. Над задним бампером – номерной знак штата Висконсин с изображением инвалидного кресла, означающий, что данное транспортное средство предназначено для людей с ограниченными возможностями. Через заднюю дверь проникает тусклый свет, но его более чем достаточно. Холли поднимает свой айфон и делает три снимка. Она считает, одного номерного знака будет достаточно для возбуждения полицейского расследования.

Холли понимает, что пора уходить, давно пора, но ей этого мало. Она оглядывается через плечо – никого – и подходит к задней части фургона. Окна затонированы, но прижавшись лбом к одному из них и приставив ладони к лицу, ей удаётся заглянуть внутрь.

Она видит кресло-коляску.

«Вот как они это делают, – ликует Холли. – Вот как они заманивают своих жертв. Затем тот, с кем они работают – истинный злодей – выскакивает из фургона и делает всё остальное».

Ей и правда пора перестать испытывать судьбу. Холли делает ещё три снимка кресла-коляски, выходит из гаража и закрывает за собой дверь. Направляясь к живой изгороди, чтобы вернуться тем же путём, каким пришла, она вдруг слышит чей-то слабый голос:

– Помогите! Кто-нибудь помогите мне! Я упала, и мне ужасно больно!

Как же неубедительно, думает Холли. Даже близко. Потому что крик раздаётся слишком уж кстати. Но в основном потому, что её собственная мать разыгрывала ту же «о, как мне больно» карту, желая, чтобы Холли осталась с ней… или ушла с таким чувством вины, что вынуждена будет вернуться домой пораньше. Долгое время это срабатывало. «А когда перестало срабатывать, – думает Холли, – они с дядей Генри обвели меня вокруг пальца».

– На помощь! Прошу, кто-нибудь!

Холли почти протискивается обратно через кусты, оставляя женщину – наверняка Эмили Харрис – разыгрывать спектакль одного актёра, затем передумывает. Подойдя к концу гаража, она заглядывает за угол. Женщина растянулась на ступеньках, одна нога торчит в сторону, рука вывернута за спину. Её домашнее платье задрано до бёдер. Она худая, бледная и немощная, и безусловно выглядит так, будто ей больно. Холли решает устроить собственное маленькое представление. «Сыграем в Бетт Дэвис и Джоан Кроуфорд из фильма «Что случилось с Бэби Джейн? – думает Холли. – И если явится её муж, так будет даже лучше».

– Бог мой! – восклицает Холли, приближаясь к упавшей женщине. – Что случилось?

– Я поскользнулась, – говорит та. Дрожь в её голосе – великолепна, но, на взгляд Холли, последовавшие всхлипы боли – на уровне театрального кружка.

– Прошу вас, помогите мне. Вы можете выправить мою ногу? Не думаю, что она сломана, но…

– Наверное, вам потребуется кресло-коляска, – сочувственно говорит Холли. – Если не ошибаюсь, она в вашем фургоне?

При этих словах глаза Харрис едва заметно вспыхивают, затем она издаёт стон. Холли думает, что это не совсем притворство. Да, этой женщине больно, но в придачу она в отчаянии.

Холли наклоняется, держа одну руку в сумке. Ещё не сжимает револьвер Билла, но касается его короткого ствола.

– Сколько их было, профессор Харрис? Я точно знаю о четверых, и думаю, можно добавить еще одного, писателя. И для кого вы их заманивали? Это интересует меня в первую очередь…

Эмили вынимает руку из-за спины. В ней зажат «Вайпертек ВИ-Ти-Эс-989», известный в семье Харрисов как «Вещь №1». Он выдаёт напряжение в 300 вольт, но Холли не даёт ей шанса воспользоваться шокером. С той самой секунды, как Холли увидела Эмили Харрис, так искусно распластавшуюся на ступеньках патио, она не выпускала из вида заведённую за спину руку женщины. Холли выуживает револьвер Билла из сумки за дуло и одним плавным движением ударяет рукояткой по запястью Эмили. Вещь №1, так и не выстрелив, с лязгом скачет по декоративным кирпичам.

– Ай! – взвизгивает Эмили. И вопль этот совершенно натуральный. – Сука, ты сломала мне запястье!

– Шокеры запрещены в этом штате, – говорит Холли, наклоняясь поднять его, – но, я думаю, это будет наименьшей из твоих проблем, когда…

Холли замечает, как взгляд женщины, перемещается куда-то в сторону, но слишком поздно. Электроды «Вайпертек» достаточно острые, чтобы пробить три слоя одежды, даже если сверху – зимняя куртка, а на Холли нет ничего, кроме хлопчатобумажной рубашки. Электроды Вещи №2 без проблем пробивают и её и застёжку лифчика. Холли вскакивает на цыпочки, вскидывая руки, как футбольный судья, отмечающий хороший удар, затем падает на кирпичи.

– Слава богу, подоспела кавалерия, – говорит Эмили. – Помоги мне подняться. Эта назойливая сука сломала мне запястье.

Родди поднимает жену и, глядя на Холли сверху вниз, Эм смеётся. Всего лишь дряблый смешок, но от души.

– На секунду я даже забыла о своей спине. Нужно сделать компресс и, пожалуй, я не откажусь от твоего особого отвара. Она мертва? Пожалуйста, скажи, что жива. Нужно выяснить, как много она знает, и рассказала ли кому-нибудь ещё.

Родди опускается на колени и прикладывает пальцы к шее Холли.

– Пульс нитевидный, но есть. Очнётся через час-два.

– Нет, не очнётся, – говорит Эмили, – потому что ты сделаешь ей укол. И не валиума, а кетамина. – Она кладёт здоровую руку на поясницу и потягивается. – Кажется, моей спине лучше. Стоило попробовать ступенчатую терапию раньше. Выясним всё, что нам требуется, затем убьём её.

– Возможно, это конец, – говорит Родди. У него трясутся губы, а глаза влажные. – Слава богу, у нас есть таблетки…

Да, есть. Эмили взяла их с собой. На всякий случай.

– Может так, а может и нет. Не падай духом, любовь моя. Не падай духом. В любом случае, дни её вынюхиваний сочтены. – Эмили с силой пинает Холли по рёбрам. – Вот что бывает, когда суёшь нос куда не следует, сука. Принеси одеяло, Родди. Придётся тащить её волоком. Если она сломает ногу при падении с лестницы в подвал – очень жаль. Но долго страдать ей не придётся.

22

В девять вечера Пенни Даль сидит на крыльце своего аккуратного маленького кейп-кодского дома в пригороде Апривера, примерно в двенадцати милях к северу от центра города. Ещё один жаркий день подходит к концу, но сейчас становится прохладнее, и находиться на улице приятно. Над лужайкой несколько светлячков – не так много, как в детстве Пенни – выписывают случайные узоры в воздухе. У неё на коленях лежит мобильник. Пенни в любой момент ожидает обещанного звонка от её следователя.

К девяти пятнадцати Холли всё ещё не позвонила, и Пенни чувствует раздражение. Когда звонка нет к половине десятого, Пенни закипает. Она платит этой женщине – больше, чем может себе позволить. Её бывший муж, Герберт, согласился платить в складчину, что облегчает бремя, но деньги есть деньги, а уговор есть уговор.

В девять сорок Пенни набирает номер Холли и попадает на голосовую почту. Записанный голос коротко и по существу сообщает: «Вы позвонили Холли Гибни. Я не могу сейчас ответить. Пожалуйста, оставьте краткое сообщение и номер телефона».

– Это Пенни. В девять часов ты обещала сообщить мне новости. Немедленно перезвони.

Пенни заканчивает звонок и наблюдает за светлячками. Она всегда была запальчивой – и Герберт Даль, и Бонни подтвердили бы это – и к десяти часам у неё внутри не просто всё кипит, а уже готово взорваться. Она снова звонит Холли, ждёт гудка, затем говорит:

– Я собираюсь подождать до половины одиннадцатого, потом пойду спать, а ты считай себя отстранённой. – Но это нейтральное слово не до конца отражает её гнев. – Уволенной. – Пенни с силой тычет на кнопку отбоя, будто это поможет.

Часы показывают десять тридцать. Затем четверть двенадцатого. Пенни ощущает, как её кожа покрывается влагой от росы. Она звонит ещё раз и натыкается на ту же голосовую почту.

– Это Пенни, твой работодатель. Бывший работодатель. Ты уволена. – Она собирается дать отбой, но вспоминает: – И я хочу вернуть свои деньги! Ты бесполезна!

Пенни заходит в дом, швыряет телефон на диван в гостиной и идёт в ванную чистить зубы. Видит своё отражение в зеркале – слишком худая, слишком бледная, выглядит на десять лет старше. Нет, даже на пятнадцать. Её дочь пропала, возможно, мертва, а её «замечательный» следователь, вероятно, напивается в баре.

Она плачет, скидывая одежду и ложась в постель. Нет, не напивается в баре. Кто-то, может, и напивается, но не эта малахольная баба с её маской и ах-каким-актуальным локтевым приветствием. Скорее всего, она сидит дома с выключенным телефоном и пялится в телевизор.

– Совсем забыла обо мне, – говорит Пенни в темноту. Она никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой. – Тупая сука. Да и хер с тобой.

Пенни закрывает глаза.