Холли

27 июля 2021 года

1

Холли возвращается на двухчасовую парковку и выкуривает сигарету, открыв дверь и выставив ноги на дорогу. Ей приходит мысль, что есть что-то совершенно извращённое в том, чтобы принять все надлежащие меры защиты от ковида, а затем наполнять лёгкие этим канцерогенным дерьмом.

«Нужно бросить, – думает она. – Правда нужно. Но не сегодня».

План под названием «Золотые Старички» провалился. Сейчас Холли трудно вспомнить, почему она вообще решила, что он к чему-то приведёт. Не от того ли, что Кэри Дресслер также регулярно посещал «Джет Март», как и Бонни? Хотя Дресслер тоже пропал, бросив мопед, это очень тонкая связь. И Холли определённо не кажется, что Родди Харрис вероятный кандидат на роль «Хищника с Ред-Бэнк» (если такой человек вообще существует). Она не знает страдает ли жена профессора ишиасом помимо мигреней – можно выяснить, хотя сейчас это не первоочередная задача, – но совершенно очевидно, что у Харриса свои проблемы. «Любезен» вместо «полезен», «кловид» вместо «ковид», «высотная доля» вместо «височной». Путал её фамилию. А ещё он пару раз замолкал и хмурясь смотрел в пространство. Не факт, что это начальная стадия болезни Альцгеймера, но по возрасту подходит. К тому же…

– Так было с дядей Генри, – произносит Холли.

Но раз уж она взялась за «Старичков», то с таким же успехом можно довести дело до конца. Холли тушит сигарету в переносной пепельнице и направляется в сторону магистрали. Эрни Коггинс живёт в Апривер, это всего в четырёх съездах отсюда. Домчится быстро. Но теперь, вспомнив про дядю Генри, она не может выкинуть его из головы. Когда она в последний раз навещала его? Весной? Да. К этому её побудила мать – побудило чувство вины – в апреле прошлого года, перед тем, как Шарлотта заболела.

Холли добирается до съезда в Апривер, сбавляет скорость, затем передумывает и продолжает двигаться на север, в сторону Ковингтона, где находится дом её матери и дом престарелых Роллинг-Хиллз, в котором ныне живёт дядя Генри (если можно назвать это жизнью). Там же живёт ещё один член команды «Золотых Старичков», так что Холли может убить сразу двух зайцев. Хотя Виктор Андерсон может оказаться не больше compos mentis,[89] чем её дядя. По словам Хью Клиппарда, Андерсон перенёс инсульт, и если он на долгосрочном уходе, то, вероятно, так и не оклемался. Тогда Холли сможет вычеркнуть его из списка и поговорить с Эрни Коггинсом завтра, с новыми силами. Кроме того, езда по магистрали успокаивает её, а когда Холли находится в умиротворённом состоянии духа, ей в голову иногда приходят интересные мысли.

Но всё это начинает казаться ловлей ветра в поле.

За четыре часа поездки до «Дейз-Инн», где Холли останавливалась три ночи назад, её телефон звонит три раза. Она не отвечает, хотя в машине есть блютуз. Один звонок от Джерома. Один от Пита Хантли. Третий – от Пенни Даль, которой, несомненно, нужны новости. И она их заслуживает.

2

Когда Холли добирается до Ковингтона, у неё в животе урчит. Она заезжает в драйв-ин «Бургер Кинга» и когда подходит её очередь, не раздумывая делает заказ. У неё есть любимая еда во всех фастфудах. В «Бургер Кинг» это неизменно «Биг Фиш», пирог «Хершис» и кола. Подъезжая к окошку оплаты, Холли лезет в левый карман за перчаткой со смайликами, но нащупывает только флакон «Герм-Экс». Она хватает салфетки «Клинекс» с приборной панели и с их помощью передаёт деньги и получает сдачу. Девушка в окошке жалостливо смотрит на неё. Холли находит другую перчатку в правом кармане и успевает надеть её, чтобы взять заказ во втором окошке. Она понятия не имеет, куда делась вторая перчатка, да ей и наплевать. В багажнике лежит целая упаковка – проявление заботы Барбары Робинсон.

Холли заселяется в мотель и с усмешкой осознаёт, что в очередной раз приехала без сменного белья. Она могла бы ещё раз съездить в «Доллар Дженерал», но решает обойтись, убеждая себя, что фондовый рынок не рухнет, если она два дня проходит в одних и тех же трусах. Также нет смысла ехать сегодня в дом престарелых – часы посещений заканчиваются в семь вечера.

Холли ест медленно, наслаждаясь сэндвичем с рыбой, а ещё больше – пирогом «Хершис». Иногда она думает, что нет ничего лучше бесполезной еды, когда ты чувствуешь себя растерянной и не знаешь, что делать дальше.

«О, ты прекрасно знаешь», – думает Холли и звонит Пенни Даль. Та интересуется, есть ли успехи.

– Я не знаю, – отвечает Холли. Ей-Богу, как говаривал дядя Генри.

– Они либо есть, либо их нет!

Холли не хочет говорить Пенни, что её дочь могла стать последней на данный момент жертвой серийного убийцы. Так вполне может быть – в глубине души Холли убеждена, что так и есть, – но без полной уверенности говорить об этом слишком жестоко.

– Я собираюсь представить тебе полный отчёт, но мне нужно ещё двадцать четыре часа. Ты сможешь подождать?

– Нет, я не смогу подождать! Если ты что-то выяснила, я имею право знать. Чёрт возьми, я плачу тебе!

Холли говорит:

– Пенни, позволь сформулировать это по-другому. Ты сможешь пережить это?

– Мне следовало бы уволить тебя, – ворчит Пенни.

– Это твоё право, – отвечает Холли, – но на подготовку отчёта о завершении расследования у меня всё равно уйдёт двадцать четыре часа. Я распутываю пару ниточек.

– Многообещающие?

– Я не уверена. – Холли хотела бы сказать что-нибудь более обнадёживающее, но не может.

Наступает пауза. Затем Пенни говори:

– Жду от тебя вестей завтра к девяти вечера, или я тебя уволю.

– Справедливо. Просто сейчас у меня…

«Не у шубы рукав» – хочет закончить она, но Пенни прерывает связь, не дослушав.

3

Следующим шаг Холли – звонок Джерому. Не успев даже сказать «привет», он спрашивает, разговаривала ли она с Барбарой.

– Нет, а должна?

– Ну, у неё есть потрясающие новости, но пусть она расскажет тебе сама. Внимание, спойлер: она тоже пишет, и так случилось, что борется за литературную премию и большие бабки в придачу. Двадцать пять кусков.

– Ты что, шутишь?

– Вовсе нет. И не говори маме с папой. Возможно, она им ещё не говорила. Но я позвонил не поэтому. Я наконец-то понял, что не давало мне покоя в том фургоне, ну, с записи камеры наблюдения магазина.

– И что же?

– Слишком высокий клиренс. Не такой, конечно, как у монстер-траков, но заметный – на два-три дюйма выше, чем обычно. Я проверил в интернете: подобные фургоны делаются на заказ и оборудованы местом для людей с ограниченными возможностями. Ходовую часть поднимают, чтобы установить пандус для кресла-коляски.

4

Закурив сигарету, Холли звонит Питу, стоя у автомата со льдом. По поводу фургона он пришёл к тому же выводу, что и Джером, только называет такие автомобили «инвалидками». Холли морщится, благодарит и интересуется, как у него дела. Пит отвечает, что он как тот парень из песни «Чикаго»: с каждым днём чувствует себя лучше. Холли кажется, что он пытается убедить в этом самого себя.

Она тушит сигарету и садится на ступеньки, подумать. Теперь ей есть что сказать Пенни завтра вечером: кажется всё более вероятным, что Бонни похитил человек, притворяющийся инвалидом. Может, он похитил и остальных. Или он не притворяется? Холли вспоминает слова Имани: «Бедная старушка, судя по её виду, испытывала боль. Утверждала обратное, но я узнаю ишиас с первого взгляда».

Теперь Холли жалеет, что ей не удалось увидеть Эмили Харрис. Следует наведаться в колледж и разузнать, в курсе ли кто-нибудь состояния её здоровья, и обязательно хорошенько присмотреться к жене Эрни Коггинса во время завтрашнего визита.

Вернувшись в свой номер, Холли ложится на кровать и звонит Барбаре. Звонок сразу же перебрасывается на голосовую почту. Холли просит Барбару перезвонить до половины одиннадцатого – тогда она отключит телефон, прочтёт вечернюю молитву и ляжет спать. Затем Холли перезванивает Джерому.

– Не могу дозвониться до Барбары, а я умираю от любопытства. Расскажи, в чём дело.

– Холли, всё-таки она должна рассказать сама…

– Ну, пожалуйста. Прошу тебя. Умоляю.

– Хорошо, но ты пообещаешь изобразить удивление, когда расскажет Барбара.

– Обещаю.

И Джером рассказывает Холли, как Барбара долгое время тайно писала стихи и познакомилась с Оливией Кингсбери…

– Оливия Кингсбери? – восклицает Холли, усевшись на кровати. – Святые фасольки![90]

– Я так понимаю, ты её знаешь.

– Не лично. Господи, Джером, это одна из величайших поэтесс Америки! Я поражена, что у Барбары хватило смелости подойти к ней, но это ей только на пользу!

– У Барб никогда не было недостатка в смелости.

– Подростком я тоже пыталась писать стихи, и читала у Кингсбери всё, что попадалось под руку! Я не знала, что она всё ещё жива.

– Барбара говорит, ей почти сто. Короче, Кингсбери прочитала стихи Барбары и согласилась стать её наставником. Не знаю, как долго это продолжалось, но в результате Барбара борется за премию Пенворт или как-то так…

– Премия Пенли, – поправляет Холли. Она потрясена и рада за свою подругу, которая добилась такого успеха и сумела сохранить всё в строжайшем секрете.

– Да, вроде так. Но не утруждай себя расспросами о том, чем занимался я, Холлиберри, о моих ста тысячах долларов и обо всём остальном. Не говоря уже о предстоящем восхитительном уикенде в Монтоке. Ты ведь не захочешь слушать о вечеринке, где может появиться Спилберг, и о всякой подобной чепухе.

Холли, конечно, хочет, и они разговаривают почти полчаса. Джером описывает ей обед в «Бларни Стоун», рассказывает о вручении чека, об обсуждении выхода книги и планов по продвижению, а также о возможном интервью «Американ Хисторикал Ревью», которое одинаково волнует его и пугает.

Когда тема «яркого приключения Джерома в Нью-Йорке», как он это назвал, исчерпана, он просит Холли рассказать ему о текущем деле. Что она и делает, признавшись в конце, что ниточка команды по боулингу, похоже, ведёт в тупик. Джером не согласен.

– Это стоящая зацепка, Хол. Дресслер там работал. Он был под прицелом. Думаю, они все были. Я уверен в этом.

– Может быть, – отвечает Холли, – но я сомневаюсь, что за этим стоит пожилой боулер. Тот, с кем я встречаюсь завтра, перенёс инсульт. Я просто надеялась, что кто-то из них покрывает молодого родственника или друга. Покрывает или помогает ему.

Честно говоря, Холли всё ещё на это надеется. Меньше чем через сутки ей придётся отчитаться перед клиенткой, и она хотела бы рассказать Пенни что-то конкретное. Но это не самое главное. Она сама хочет раскопать что-нибудь конкретное.

5

Пока Холли разговаривает с Джеромом, Барбара Робинсон сидит с Мари Дюшан в приёмной больницы Кинер Мемориал. Они ждут ответа, удалось ли врачам стабилизировать сердцебиение Оливии или нет. Они также ждут ответа – хотя никто из них не говорит об этом – жива ли ещё пожилая поэтесса.

Барбара звонит домой, отвечает её отец. Она говорит Джиму, что находится в больнице, ожидая новостей о старой подруге. Очень старой подруге по имени Оливия Кингсбери. Ситуация скверная, но есть и хорошие новости. Барбара просит отца позвонить Джерому, он всё объяснит, а пока что им с сиделкой Оливии могут в любую минуту сообщить о состоянии поэтессы.

– Ты в порядке, дорогая? – спрашивает Джим.

Ответ на этот вопрос – «нет», но Барбара говорит «да». Джим спрашивает, когда она будет дома. Барбара не знает, повторяет, что с ней всё в порядке и заканчивает разговор. Чтобы бы убить время, она проверяет голосовую почту. Есть сообщения от Холли, но Барбара пока что не хочет разговаривать со своей подругой. Она не хотела говорить даже с отцом. Она старается сосредоточить все мысли на том, чтобы Оливия осталась жива. Глупо, конечно, но кто знает? Гамлет был прав, «есть многое на свете», о чём большинство людей даже не подозревает. Кое-что Барбара видела собственными глазами.

От Холли также пришло СМС-сообщение, на которое Барбара кратко, двумя словами, отвечает как раз в тот момент, когда входит врач Оливии. Один взгляд на его лицо говорит Барбаре и Мари, что новости плохие.

6

Пока Барбара читает сообщение от Холли и отправляет краткий ответ, Эмили Харрис стоит у окна спальни и смотрит вниз на Ридж-Роуд. Когда входит Родди, она оборачивается, пересекает комнату (медленно, но уверенно, лишь слегка прихрамывая) и обнимает его.

– Похоже, кому-то стало лучше, – говорит Родди.

Эмили улыбается.

– Мало-помалу, дорогой мой. Мало-помалу. Та детективша не слишком приятная женщина, да? Со своей маской и наигранными вопросами.

– Не сказал бы.

– Нужно держать ухо востро. Мне кажется ты прав, и она расследует дела Дресслера и Даль порознь для разных клиентов, но я всё ещё не до конца уверена. И если она пришла к нам отчасти из-за Даль и умолчала об этом, значит, что-то подозревает.

Они вместе подходят к окну и смотрят на ночную улицу. Родни Харрис думает: «Если то, что мы сделали – и до сих пор делаем – выйдет наружу, нас заклеймят психами. В мгновение ока рухнет академическая репутация, создававшаяся десятилетиями».

Эмили, более практичный член их союза, продолжает думать о Бонни Даль. Что-то беспокоит её, но она прогоняет это чувство.

– Что могла узнать Гибни? Не так много. Может быть, ничего. После Рождества Даль выполняла для меня кое-какую секретарскую работу, но недолго, и я платила наличными. По этой причине я попросила её никому не рассказывать. Напомнила, что это незаявленный доход.

– И ещё перед Рождеством, – говорит Родди. – В роли… ну, ты помнишь…

– В роли эльфа, да. Для вечеринки. Но мы наняли не меньше дюжины эльфов, всем уплачено наличными. И им было запрещено трепаться об этом в соцсетях.

Родди фыркает.

– Невозможно запретить ветру дуть.

Эм соглашается. Молодые люди постят в интернете всё, включая фотографии своих интимных мест, но она знает, что Бонни Даль никогда не рассказывала о подработке рождественским эльфом. Ни в «Фейсбуке», ни в «Инстаграме», ни в ленте «Твиттера». Эмили проверила.

– Она знала, что секретарская работа не за горами, и не хотела потерять её.

– Возможно, она рассказала своей матери.

Теперь фыркает Эм.

– Только не это. Она считала мать сукой, сующей нос не в своё дело, а её парень к тому времени уже смылся. Гибни не знает о наших отношениях – недолгих отношениях – с Даль. По крайней мере, не знала сегодня днём. Ты заметил, как она боялась прикоснуться к тебе? Какая ссыкуха! – Эмили смеётся, но тут же морщится и хватается за поясницу.

– Бедненькая моя, – говорит Родни. – Помазать тебе свеженьким кремом бо-бо?

Эмили одаривает его благодарной улыбкой.

– Было бы здорово. И Родди? Ты держишь под рукой Вещь №1?

– Да.

– Носи её. На всякий случай. Не забывай! – В последнее время он так много всего забывает.

– Не забуду. А у тебя есть Вещь №2?

– Да. – Эмили целует мужа. – А теперь помоги мне снять сорочку.

7

Билл Ходжес как-то сказал Холли, что дело похоже на яйцо.

Это случилось ближе к концу его жизни, он испытывал сильную боль и принимал уйму лекарств. Обычно он был практичным человеком – копом в первую очередь, в последнюю и вообще всегда, – но находясь под кайфом от морфина, имел склонность говорить метафорами. Холли внимательно слушала, сидя у его постели. Она хотела впитать всё, чему он мог её научить. Всё до последней буквы.

– Большинство дел хрупкие, как скорлупа яйца. Почему? Потому что большинство преступников – дебилы. Когда доходит до мерзостей, даже умные становятся тупыми. Иначе они бы вообще не занимались мерзостями. Поэтому ты обращаешься с делом, как с яйцом. Разбиваешь его, взбиваешь, выливаешь на сковородку с маслом. И у тебя получается вкусный омлет.

Дело Холли начинает разбиваться в её номере «Дэйз-Инн», когда она стоит на коленях у кровати и читает молитву.