Истории Обеллоса. Эпоха Конца

Тяжелый день

В доме Вуннара, министра обороны Велана, было тихо. Его жена, Офресса Эованор, приняла эту фамилию еще до того, как тот получил честь быть одним из приближенных императора. И предыдущего, и нынешнего. Столь важный пост демон занимал уже двадцать девять лет. Иногда ему казалось, что именно эта должность принесла несчастье в его семью, несмотря на относительный достаток.

Дочери демона-управителя, Федре, уже было тридцать лет, и большую часть из них она провела в постели. Поначалу ничего не предвещало беды — но немногим позже шести девочка стала замечать усталость, меньше бегать и сновать всюду, задыхаться время от времени. А потом уже и вовсе не могла подниматься с постели больше, чем на час. Болезнь сжимала хватку, лишая ребенка радости детства, пусть оно и сильно сократилось для жителей Велана.

Ждать шестнадцать лет, чтобы уже совершеннолетним позволить ребенку работать оказалось непозволительной роскошью. Восемь лет — таков был возраст, в котором обычно бола начинали работать. Кроме ангелов. Ввиду невероятно долгой жизни их растущее поколение даже к шестнадцати годам только-только формировало личность, а уж в восемь лет они едва ли могли размышлять или действовать по инструкции. Однако, количество ангелов было гораздо меньше, нежели прочих детей Обеллоса, так что мало кто придирался к этому, особенно после контакта с их народом.

Федра за свою жизнь пыталась работать во дворце, чтобы использовать отточенный годами чтения в постели разум на благо, но безуспешно. Она не могла прийти в замок, а безопасная доставка документов была слишком затратной — и потому девушке не позволили дальше трудиться в данной сфере. А физические занятия ей не давались тем более.

Вот отец ее работал за троих. Мать девушки, Офресса, периодически помогала то в дворцовой кухне, то в кожевенных мастерских, то в алхимических, но большую часть времени проводила с дочерью, чтобы помочь ей не угаснуть. Федра, в свою очередь, выпросила у матери возможность самостоятельно ходить и работать по дому в дни облегчения ее состояния. Конечно же старшая демонесса была против, зная о тяжести болезни, но дочь выросла столь же упрямой, как родители.

В тот день юная крылатая поднялась с кровати еще до отправления отца на работу и приготовила ему какую-то кашу. Жест не слишком широкий, но мужчина в то утро был счастливейшим родителем на свете. По крайней мере так он сам считал.

— Приятного аппетита, па, — Федра присела на стул рядом с отцом, потому он все же услышал немного затрудненное дыхание дочери.

— Спасибо, детка. Ты у меня чудо, — демон нежно поцеловал девушку в лоб, а затем принялся завтракать. Мужчина не позволил себе омрачить столь приятное утро своим беспокойством, высказывая вслух опасения по поводу здоровья родной крови.

Вскоре Вуннар с удовольствием съел все до капли и вымыл посуду, не позволяя Федре еще больше напрягаться.

— Милая, я сегодня наверняка задержусь. Как твое самочувствие?

«Немного дольше секунды. Взгляд чуть вверх, руки на колени.»

— Думаю, что неплохо. Мне кажется, погода располагает, — лицо демонессы в кои-то веки было немного улыбчивым, и это успокаивало отца.

— Отлично. Зелье я принесу сегодня, не переживай. Отдыхай, а то разволнуешься от радости, — чуть посмеиваясь, Вуннар подарил дочке еще один поцелуй в лоб, забежал в их с Офрессой спальню и точно так же нежно коснулся ее губами, но уже в щеку, стараясь не будить жену. Та немного поворочалась, и едва не проснулась, но демон ласково прошептал, — Спи, дорогая, все в порядке.

Женщина осталась в кровати, а министр ушел работать. Тогда Федра поднялась, вернулась в свою комнату, и только там позволила себе тяжело выдохнуть, хватаясь за грудь. Но даже так она не могла слишком громко дышать — иначе матушка тут же проснется.

После десяти минут покоя, младшая Эованор наконец перестала ощущать, будто задыхается от любого движения.

Офресса вошла в комнату дочки, аккуратно и тихо открывая дверь. И все же по темпу дыхания своей девочки демонесса поняла, что та бодрствует.

— Милая? Как твое самочувствие? — женщина присела на край кровати и взяла руку больной в свою ладонь, а та улыбнулась, даже живее чем обычно.

«Снова подождать. Так просто уже не выйдет… спокойно, мягко, рассказать побольше»

— Хорошо, мам. Успела накормить папу перед тем, как он убежал во дворец, — немного хихикнув, девушка ощутила чуть сжатые пальцы матери. Не больно, но этот жест показал, насколько волнуется Офресса.

— Детка… Ну мы же…

— Да, мам. И ты знаешь: двигаться по мере возможности все равно надо.

Женщина вздохнула и отпустила ладонь дочери.

— Да, ты права. Прости, я как всегда.

— Ничего страшного, мамуль. Мне сегодня лучше, честное слово. Ты будешь дома?

Чуть погодя демонесса ответила.

— Лучше, говоришь?.. Я думаю, что тогда схожу поработать до вечера. Справишься без меня?

— Конечно, мам. Ты помнишь про те цветы, которые я просила принести?

— Да, милая. Уже сподвигла ребят за стенами помочь. Не знаю зачем они тебе, хотя если это обрадует мою красавицу — я только счастлива.

— Спасибо большое, ты лучше всех, — девушка поднялась с подушек и поцеловала мать в щеку, после чего обняла ее так крепко, как могла, пусть и вышло весьма несильно.

Офресса вернула объятия и поцеловала свое дитя в ответ, но четырежды — в щеки, лоб и нос. Такой поцелуй был выражением глубочайшей любви в семье, помимо уже интимного поцелуя в губы.

— Тогда я скоро пойду. Отдыхай, красавица, свободного полета, — после этих слов демонесса быстро приготовила Федре поесть, затем собралась и также ушла на работу.

А юная девушка держала образ милой дочки до тех пор, пока с момента ухода ее матери не прошло около получаса.

«Попробую еще раз.»

Откинувшись на кровать, болезненная бола открыла все свои тринадцать глаз и направила в одну точку. Цвет ее радужки с голубого сменился на серый, что было в целом нехарактерно ни для какой расы. Да и вообще, ни один цвет Доменов магии среди окраса глаз бола не встречался.

Руки девушки, улегшись на колени, образовали подобие круга, пальцы соприкоснулись самыми кончиками, и каждый взор был обращен в центр собранной фигуры.

-… пора?

— Нет…

-… Почему…

Слова захлестнули разум девушки, и среди прочих были и те, которые она искала. Пять голосов, столь могучих и величественных, несмотря на свои различия, что не обратить на них внимание было невозможно. Впрочем, этого Федра и хотела. Всякий раз звучали лишь обрывки, но каждому голосу она дала имя. Женский, бывший нежным и добрым по натуре своей, даже в коротких отзвуках, дарованных демонессе, она назвала «Матерью». Образно, конечно. Мужской голос, не слишком напористый, но тем не менее требовательный и строгий, она запомнила как «Судью». Были и два голоса, у которых Федра не могла определить пол владельца. Один из них звучал насмешливо, взбалмошно, но в то же время властно, и демонесса назвала его «Шутом», думая о том, кто несмотря на свой стиль, знает и говорит о важном. Второй из этой пары был спокойным и рассудительным, даже сочувственным. Возможно из-за характера, а может из-за сквозящего глубокого понимания всего вокруг. Этот голос — «Старейшина». И последний из всех — мужской, немногословный, грозный и мощный, но на деле самый опасливый и закостенелый среди прочих голосов, она нарекла «Советником».

И сейчас в разговоре участвовали все. Обрывки даже короче обычного, неясно из-за чего. Понятно было лишь то, что начала эту беседу Мать. Судья ей недоволен, а прочие вели себя как обычно.

Дар демонессы не был для нее до конца понятен. Она скрывала талант от родителей, боясь, будто они посчитают его причиной болезни своего сокровища — и не могла испросить совета. Но проблема заключалась в том, что несмотря на пользование даром, девушка даже не знала, как он работает и какие двери открывает. Чаще всего многоглазая бола слышала голоса, иногда — будто смотрела от чьего-то лица, а иногда и вовсе вспоминала то, чего в жизни не знала. Такой опыт и ее саму пугал, что бы подумали родители?

Но и не пользоваться им Федра тоже не могла. И стремление девушки овладеть своим даром часто оборачивалось для нее кошмаром. Так и сейчас, стоило сконцентрироваться на разговоре пяти, как она их звала, главных голосов, еe сердце тут же стало нестерпимо жаться. Круг, поддерживаемый с начала «ритуала», не был необходим — он лишь концентрировал внимание, и потому прервался первым.

Рука демонессы легла ей на грудь, дыхание стало тяжелым, хрипловатым. Ночью, когда наступит время платить за силу, она снова пожалеет, что родилась на свет.