Истории Обеллоса. Эпоха Конца

За стеной

В глубине ночи, неподалеку от стены, что укрывала город Велан, столицу самой Империи, по высокой, колышущейся под легкими порывами ветра траве ступали босые ноги. Ни камни, ни чуть мокрая земля, ни насекомые, полнившие низовья, не пугали и не отвращали бредущего по ней юношу. На его серебряных волосах бегали блики луны, а тусклые, но все же заметные кроваво-красные глаза следили за лесной чертой. Казалось, будто там нет никого — стволы деревьев столбами закрывали обзор от всего, что могло бы находиться за ними, их кроны устремлялись ввысь, пряча за собой небо, а уж про слежение за опасностью под землей говорить было бы глупо.

Но прекрасное лицо молодого бола́ ни на миг не отрывалось от завораживающей, пугающей границы посевных полей и леса. Он держал свою тонкую, изящную ладонь на рукояти меча, столь длинного, что казалось глупостью использовать его с такими слабыми мышцами, но подумать об этом мог лишь несведущий. Голубоватое свечение, вырывающееся прямо из-под ножен, говорило о зачаровании на клинке. Несмотря на то, что огромное количество рун во всем мире прекратило работать, некоторые остались рабочими. Случалось и так, что благодаря этому целые артефакты и даже магические формации сохранялись до нынешних лет, как произошло с «Лунным клинком».

Одетый в нечто, напоминающее жилет и штаны, наспех сшитые из всевозможных шкур, обработанных крайне грубо, юноша различал косьбу созревших благодаря магии посевов в мирном шелесте, раздававшемся в нескольких десятках метров от него. Приятные звуки успокаивали не только красноглазого, но и сборщиков. Эти бола́ вызывались обрабатывать землю на зачарованных полях, несмотря на огромный риск подвергнуться нападению монстров. За пределами стен не было ни щитов стражи, что укроют гражданского, ни крепких перегородок, за которыми можно спрятаться от снарядов, не было ничего, кроме верной смерти. Однако те, кто работал в эту смену, оставались спокойны. Сам Шарль Пьемонт, обладатель Лунного клинка защищал их сегодня.

Говорят, будто для того, чтобы безопасно выйти наружу, на каждого сборщика нужен отряд из четырех стражников. В случае неудачи погибали все. Вот только Шарль один. И каждому было гораздо приятнее работать, чем если бы их сопровождали даже вдвое большие отряды гвардии. Все же не всякий стражник имеет при себе мощный артефакт. Точнее сказать, вообще ни один обычный стражник не владеет хоть каким-либо артефактом.

Как рассказывал сам Шарль, Лунный клинок — это орудие нежити, созданное ею для нежити. Потому он, вампир рожденный еще многие десятки лет назад, обучившийся искусству клинка с мастерством, способным тягаться с великими мечниками древности, был удостоен чести владеть артефактом.

Внезапный шорох заставил неживого резко вынуть меч, или скорее катану, из ножен, и направить в сторону непредвиденного звука.

Чары на клинке были заложены в рунах, исполненных ярко-синими кристаллами, что обеспечивали свечение, несколько более тусклое, нежели цвет их источника. Оно напоминало лунное свечение, исходящее из-под воды. И она, повинуясь воле магии, отдавала свою силу изначально серебристому, как лезвие самого клинка, свету.

По легенде, орудие, что сейчас крепко сжимал в своих руках Шарль, происходит из самой Эпохи Хаоса — времени не столь темного, как нынешнее, но сопоставимого из-за непрекращающихся войн, раздоров и распрей. В то время магия была не так развита, как в Эпоху Порядка, но все равно творила великие вещи. И однажды, в полную Луну, могучий маг Эвандилль — вампир, как и нынешний владелец — восхитился красотой ночного светила и возжелал запечатлеть его в клинке. Известно, что ночью вампиры более активны и могучи, нежели днем, и древний мастер хотел не только создать творение, подобное небесному телу, но и заключить в нем лунный свет, дабы и при палящем Солнце жить на пике собственных возможностей.

Четыре лунных месяца, каждый раз в моменты наивысшего могущества своего и самой Луны, Эвандилль творил, восхищая родичей и коллег. Вот только три первых раза вампиру не удавалось работать с самим светом. Он создал идеальный сосуд, испещрив его такими сильными кристаллами, какие только сумел достать, и даже так, казалось, что ночное светило насмехалось над желанием неживого, вознамерившегося подчинить себе природу небес и свою собственную. Но искреннее стремление своего чада увидел сам Всеотец и явился ему во сне перед четвертым днем работы.

-Возрадуйся, ибо твоя цель близка. Но не выйдет у тебя одного, без помощи ближнего остановить само время. Как запечатлишь ты свет, не остановив его движения? Как соберешь ты лучи, не заставив их замереть?

-Но Всеотец! Стоит раскрыться, довериться, и творение мое украдут, извратят и обернут против нашего рода!

-И потому я одарю тебя, Эвандилль Пьемонт. Пусть отныне ты будешь ведать тайнами самого времени, дабы величие Луны покорилось тебе и роду твоему. Но не обратишь ни ты, ни дети твои, ни их дети до скончания времен, сего могущества во вред бола́, детям моим, и воспрепятствуешь злу, что может принести этот клинок. Да будет так! А теперь проснись и твори!

Вампир очнулся от дневного сна в расцвете сил, ощущая, словно весь мир благоволит ему, чувствуя, как свет Луны собирается в его ладонях, а время замирает, позволяя оставить след на многие века вперед. Просветление — так звалось состояние, которое ощутил Эвандилль по воле О́беллоса. Случается, что бола́ познают аспекты мира и его устройства, неподвластные их магическим силам. Но иногда понимание оказывается столь глубоко, ясно, естественно для его получившего, что сама магия тянется к тому, чтобы облечься в форму, ближе всего соответствующую образу просветления. Так, силы вампира, питаемые Доменом Конца, воплотились в могучие чары времени, что заточили колоссальную мощь Луны в клинке — в шедевре, который династия Пьемонтов хранила тысячи лет. Однако больше всего это орудие ценилось даже не за возможность давать вампирам силу полнолуния и увеличивать их мощь в том числе ночью, а за то, что оно могло распространять зону замирания времени вокруг себя.

Искусству обращения с Лунным клинком было крайне тяжело обучиться. Кто-то говорит, будто один людской маг решил забрать вампирский шедевр себе, дабы познавать с его помощью аспект времени и Домен Конца. Вот только он не справился — и в наказание за свою опрометчивость замер навеки в том же образе, в каком прикоснулся к чарам, в предвкушении силы и могущества повелевать временем.

Шарль сам обучался этому около двадцати лет. Он же объяснял любителям посудачить об остатках магии, что таким артефактом владеет не лучший мечник столицы, а вампир «на подхвате» благодаря связи нежити с Доменом Конца. А без его понимания и ощущения невозможно пользоваться истинными силами Лунного клинка. Пусть магия почти не работала на землях Всеотца с самой Первой Ночи, это не значило, что принципы мироздания изменились. Как с истока бытия из ничего рождался Хаос, принося за собой Начало, сменявшееся установлением Порядка, которому в итоге рано или поздно придет Конец, знаменовавший пустоту до заполнения ее Хаосом, так и поныне сей круг был неизменен. Поэтому, даже не имея средств к познанию магии и ее Доменов, бола́ могли получать к ним ограниченный доступ — благодаря тем, в ком один Домен преобладал над другим. А так как нежить полна Концом, именно эти создания могли в полной мере раскрывать силу древнего вампирского артефакта. И даже не обязательно, чтобы это были вампиры.

В ту ночь клинок снова служил своему владельцу, а вместе с полнолунным светом Шарль ощущал, будто способен сейчас выйти невредимым даже из боя с виверной.

Впрочем не зря гласит поговорка: «Не кликай Беду, не теряй еду». Звать противника на бой без необходимости глупо и опасно. Будто ощутив желание вампира сражаться, монстры стали выходить из леса, а может просто почуяли запах свежей добычи.

Целых шесть лютоволков. Менее опытные сборщики, заметив их, обронили и серпы, и корзины.

Твари, покрытые коротким, но плотным серым мехом. Сложенные почти как мускулистые люди, но все еще передвигающиеся по обыкновению на четырех конечностях. Тусклые прожилки бледно-фиолетового цвета на коже просвечивали из-под шерсти. Когти этих монстров были не меньше трех сантиметров в длину, толстые, острые, готовые кромсать своих жертв на части и рвать из них органы. Отнятой теплой свежей плотью твари с удовольствием пировали даже на глазах своих жертв. На волчьих мордах угадывались гуманоидные черты, отчего страх перед ними лишь крепчал. А глаза… налитые кровью, они чуть отсвечивали сиренево-голубым цветом, рыскали взглядом по тускло освещенному полю пшеницы и выдавали жажду бойни.

Шарль заметил противников чуть позже своих подопечных… но медлить было не в его стиле. Голова одного из лютоволков слетела с плеч почти мгновенно. Быстрая расправа над врагом — вот ключ к победе над монстрами. Их больше, они выносливее — затяжной бой почти всегда обернется проигрышем.

Все знают, что встретить одинокого лютоволка лучше, чем голодного волколака, два таких — чуть слабее буйного энта, трое — проиграют яростному фениксу, а уже четверо запросто убьют виверну. Чем было их больше, тем сильнее они становились, и потому любая стая больше трех особей получала уровень угрозы «Уничтожение». Впрочем, считается, что стоит им собраться вшестером — и даже Дракон не отразит их натиск. По счастью, никто не находил записей об их стаях, превышающих пять взрослых особей. Такие события обычно не случались. Обычно.

Монстры мгновенно кинулись на вампира, но он все же зацепил еще одного из них, хотя и не сумел убить. Тем не менее, в бою тварь уже не поучаствует, ибо кровь хлестала из зверя ручьем, окропляя алыми струями траву вокруг и самого Шарля. Тогда же во мгновение ока бола́ отступил, молча показывая своим подопечным жестами: необходимо отойти ближе к стенам. Лютоволки поняли, что рвут землю вместо врага слишком быстро. Могло даже показаться, будто они разумны. Их спины тут же сомкнулись, позволяя стае обозревать всю территорию вокруг без слепых зон. Это же позволило им защитить еще живого сородича, хотя он уже все равно не жилец.

Бежать в город, даже с отданным приказом, всегда опасно. Иногда считали, что вообще никто из убегающих, не спасался. Те, кто не бывал за стеной, говорили — это наказание за трусость. Вот только обычно, если приходилось бросать работу, угроза сильно превышала возможности защитников, отчего те не могли даже ненадолго задержать противника. Хотя, несомненно, даже так приказы выполняли и не оспаривали.

Новички из сборщиков бросились наутек, а ветераны спокойно взяли свои инструменты и стали двигаться в сторону стены. Были среди них и те, кто уже работал с Шарлем. Как раз они спокойно поведали, что ему просто нужно больше места для маневра. Не хочет задеть своих же.

Монстры заметили свечение клинка так же быстро, как его обладатель ранее исчез из их поля зрения. Все разворачивалось настолько молниеносно, что к моменту, когда лютоволки приготовились сокращать расстояние, сборщики едва начали движение.

Звери побежали в сторону Шарля, оставив раненого, а вампир уже снова пропал, отсекая голову оставшемуся позади члену их стаи — тому самому, которого не смог располовинить. Лишь пару раз из гладкого среза поднялись робкие фонтанчики крови, затем сердце твари замерло навеки, а тело упало наземь. Тут же стало видно, как монстры потеряли всю свою былую уверенность — раньше они даже не удосужились скрыться, выходя из леса, а теперь нырнули в густые заросли пшеницы, скрываясь из вида своего противника.

Вампир вместо того, чтобы слепо бросаться за теми, кто даже вчетвером мог бы уничтожить небольшой город с гарнизоном стражи, поднял к своим губам меч и поцеловал его. В этом движении, вероятно, был какой-то религиозный подтекст, ведомый лишь ему самому. Или же то — прелюдия, а сам он до безумия влюблен в хладную сталь, ведь за касанием губ последовало прикосновение языка к лезвию плашмя. Затем Шарль весьма вульгарно слизал кровь лютоволка, что осталась на клинке.

— Еще теплая… — довольные слова вырвались из уст сами по себе. Испить силы могучего существа — невероятное блаженство для этого вампира. А уж кровь лютоволка: алая, наполненная мощью и маной, отчего даже слегка переливалась фиолетовыми бликами, была просто восхитительна. Вкус чуть солоноватый, но свежий, будто испил воды из родника в лесу, и с тем яркий, немного покалывающий язык, будто мята.

Глаза неживого бола́ вспыхнули рубиновым светом, более глубоким и ярким, чем до этого, а сам он с удовольствием вдохнул запах ночи. На его коже проступили окрасившиеся в фиолетовый цвет жилы, тело выросло в размере, отчего одежда на нем натянулась, обнажая ставший крупным рельеф мышц. Вампир задышал чаще и шумнее, но совсем не от страха. Наоборот, бояться стоило его противникам

Лютоволки ощутили опасность, и потому решили напасть всем скопом с разных направлений. Они закружились вокруг врага, будто в хороводе смерти, готовясь нанести удар. Однако их предполагаемая жертва не терялась в попытках уследить за ними, он закрыл глаза и встал в боевую стойку.

Звери прыгнули на Шарля одновременно, и уже приготовившись к его исчезновению. Вопреки всем ощущениям лютоволков, которые говорили им, что на подобные фокусы у обидчика сил не осталось, он попросту рванул в сторону одного из них и буквально прыгнул на землю спиной, направив при этом клинок вверх. Ручей из крови и внутренностей монстра едва не зацепил серебряные волосы Шарля, но и он, и его жертва набрали достаточную скорость, чтобы это существо врезалось в своих товарищей, не задев самого вампира. Окропленные теплым соком жизни и всем нутром монстра, пшеничные стебли заколосились еще сильнее прежнего - не то сила самого лютоволка так влияет на растения, не то магия полей собрала его жизнь и обратила во всходы.

Поняв, что еще одному собрату больше не выжить, лютоволки будто бы сговорились: раненый бросился вперед, отвлекая Шарля, а прочие остались на подхвате, следуя за уже обреченным, но все еще полезным членом стаи. Рассвирепевший монстр стал сильнее, чем до этого. Он не опасался за свою жизнь - та и без всяких вмешательств будет обрублена, потому удары его были отчаяннее, быстрее и напористее, чем он мог бы сделать в здоровом состоянии. Каждый замах заставлял рану раскрываться и брызгать алыми струями из разрезанного живота и груди, каждый шаг отражался гримасой боли и ярости на волчьей морде - внутренности постоянно цеплялись за стебли пшеницы, отчего рвались и болели. Но даже порванные, они не источали смрадных масс - и это существо голодно.

Шарль не спешил. Он отбивался, не давая ни малейшего шанса на удар. В моменты бездумного раскрытия обороны противника вампир позволял себе нанести ему еще одну рану, и снова уходил в защиту. Тем временем прочие лютоволки добежали до бьющейся парочки и зашли с флангов, а один и вовсе сперва прыгнул на недобитого собрата. Вампир понимал: от всех сейчас защититься не выйдет. Потому взмыл вверх, к монстру, что решил использовать умирающего как трамплин.

«Еще немного. Давай же, я ведь задел сердце.»

Мысли проносились в голове вампира так же быстро, как он получил широкую рану на своей левой руке. Чувство немеющей конечности заставило его слегка задрожать и улыбнуться. Он уже готов был отведать и своей крови... Но время пока не пришло.

Нужно было подождать еще совсем немного. За удар по предплечью бола́ лютоволк поплатился глубоким порезом от бедра до плеча - но все же не смертельным, а вот Шарль теперь был в ужасной опасности. Резко сомкнув когти прямо на своей плоти, лютоволк заключил вампира в живую ловушку, чтобы братья завершили дело за пожертвовавшего собой родича. Но…

Чуткий, обострившийся слух Шарля услышал заветную тишину от одного из монстров, того самого, что он ранил в момент всесторонней атаки четырех противников. На лице обладателя артефакта расплылась довольная ухмылка, и он с напором надавил на клинок. Медленно, планомерно вампир разделял им плоть, дробил могучей силой кости своего тюремщика, пусть и не пробывшего в этой должности и десятка секунд. За тот короткий промежуток времени, что Шарль и лютоволк обнимались друг с другом, его братья сами нанесли последнему несколько глубоких зияющих ран, пытаясь убить противника. И это определило их судьбу.

Через мгновение двое лютоволков услышали то же, что и их неживой враг: еще один собрат пал. Они сами приблизили его кончину, хотя Шарль почти сразу после этого отсек ему руку с частью грудной клетки.

Внезапно на мордах хищников появился животный страх, ужас подступающей смерти. Они бросились наутек обратно в лес — и потому вампиру ничего не стоило нагнать их и убить уже более чисто, попросту пронзив им сердца, чтобы не портить шкуры.

— Ха-а-а… Да. Отличная охота.

С этими словами юноша слизал собственную кровь, что вяло вытекала из его располосованной висящей плетью руки и принял прежние размеры, даже не порвав одежду.

— Надо сказать ребятам закругляться, а заодно выпить зелья. Но… шесть лютоволков!

Слегка зловеще улыбаясь и напевая себе под нос какой-то мотив, вампир направился в сторону своих подопечных, ощущая гордость и мрачное хищное удовольствие от столь великой победы.