Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика

Незабываемая встреча

Мы давно уже привыкли к системе самообслуживания. Надо подойти к длинной стойке с подносом и получить свою порцию. А затем следуют долгие поиски свободного места затем или иным столом. Для этого приходится передвигаться, лавируя среди обедающих с нагруженным подносом в руках. Не так-то это просто! И каждое свободное место кажется вам «землей обетованной», к которой вы устремляетесь сразу же, как только увидите его.

Так было и в тот памятный день. Я сразу же увидела стол, за которым сидел всего лишь один человек в американской военной форме. К американским военным мы в Нюрнберге давно привыкли. И я без промедления направилась к этому столу, стараясь донести и не расплескать суп свой и не уронить булочку в суп чужой.

Эту нелегкую задачу я выполнила, достигла заветной цели, опустилась на свободный стул и, поставив на стол поднос, наконец взглянула на моего соседа. Воинским званием он поразить меня не мог: всего-навсего старший сержант. Внешний вид также был довольно типичен для американского служаки: мощная фигура, мясистый нос. Правда, в добавок к этому у него был тройной подбородок. При таком питании и это не диво! Но меня поразило его необычайно суетливое, услужливое поведение. Как только я появилась, он сорвался с места и принес бумажные салфетки, которых почему-то не было на нашем столе. Затем он осведомился о моем аппетите, подал мне соль и в конце концов заявил, что готов сделать для меня всё, что я ни прикажу.

Такой поворот дела, признаюсь, не на шутку напугал меня и пробудил мою советскую бдительность. Я начала искать глазами соотечественников. Они сидели недалеко от нас и, как нарочно, делали мне страшные глаза и подавали таинственные знаки, что привело меня в полное смятение.

Тем временем сержант притащил четыре порции мороженого, которое в тот день давали на десерт. Мороженое я любила с детства и всегда просила добавки! Во Дворце юстиции добавку давали неохотно. Еще бы! Ведь всё, что мы съедали, было доставлено на самолетах из-за океана, чтобы нас, не дай Бог, не отравили какие-нибудь фанатичные нацисты.

Узрев перед собою четыре порции своего любимого лакомства, которые, несомненно, далеко не всякому удалось бы получить, и расплывшееся в доброжелательной улыбке лицо любезного незнакомца, я окончательно заподозрила что-то неладное.

Одну дополнительную порцию мороженого я всё же быстро проглотила и, пожелав своему странному соседу хорошего аппетита, поспешила встать и уйти, несмотря на просьбы сержанта остаться и еще поговорить с ним хотя бы несколько минут.

Ни жива, ни мертва я добралась до нашей рабочей комнаты, где меня уже ждали мои товарищи, наблюдавшие всю сцену в столовой издалека. Недаром я беспокоилась! От коллег я узнала, что моим соседом по столу был не кто иной, как только что прибывший из Америки потомственный палач Джон Вудс, рядом с которым никто и никогда не садится, и даже женой его может быть только дочь другого палача!

Выслушав такое сообщение, я первым делом попыталась его дезавуировать, высказав некоторые сомнения в отношении достоверности сведений моих коллег. Суд ведь еще не завершился, и мне казалось, что палач должен приехать в Нюрнберг ближе к концу процесса.

Но Вудс действительно приехал к месту своей работы загодя, для того чтобы со всем ознакомиться и проверить надежность «новейших технических средств» (читай «виселиц»). Оказывается, и эта техника требует освоения и ухода.

Это ведь только во время войны все делалось на ходу, тогда пользовались первыми попавшимися веревкой и перекладиной, табуреткой или даже ящиками, а то и крюками для подвешивания мясных туш. Именно на этом «оборудовании» организовали по распоряжению фюрера расправу с участниками заговора против Гитлера 20 июля 1944 года.

Я не могла не рассказать об этом эпизоде моей нюрнбергской жизни, ибо там, где приговаривают к смертной казни через повешение, обязательно должен быть палач. И, наконец, не каждому и не каждый день доводится пообедать с палачом. Такое забыть невозможно! И то слава Богу, что всё это прошло для меня безо всяких последствий.

Я знаю, что мои более молодые читатели скажут: «Ну что вы причитаете? Ведь ничего такого с вами не случилось: Серов вас не обидел и даже пообещал, что через месяц вы будете в Москве, «арест» в американской тюрьме, когда вы заблудились, сошел вам с рук, объятья Геринга не имели никаких последствий, о вашей беседе с палачом никто не донес, и даже прямой донос о вашем поведении при переводе Заукеля не имел последствий. А вы всё жалуетесь на тоталитарный режим, на слежку и угрозу ГУЛАГа!».

На это я, во-первых, могу возразить, что дело происходило всё же вдалеке от Родины, а во-вторых, советские люди старшего поколения знают, что каждое такое «приключение», даже и сходившее с рук, оставляло глубокий рубец на сердце подданного тоталитарной системы. И мы никогда не забывали нашу советскую власть, от которой можно было ожидать всяческой кары за пустяк или просто ни за что. А то, что кара могла стать жестокой и неумолимой, мы знали слишком хорошо.

Видимо, всё же условия для службы сексотов, следивших за нашим поведением и моральным обликом, были в Нюрнберге не идеальными, да к тому же без нас там было трудно обойтись. Меня миновало само собой напрашивавшееся обвинение в зловещем и преступном сговоре с представителем империалистического мира, да еще с таким редким специалистом — профессиональным палачом с пятнадцатилетним стажем.

Но если для наших «бдящих в ночи» американский палач был фигурой прежде всего политически подозрительной, то для обыкновенных людей — личностью мрачной и мистической. Несть числа приметам и суевериям, окружавшим эту фигуру.

К слову отмечу, что страсть участников и гостей процесса к сенсациям и сувенирам приобрела в Нюрнберге чудовищный размах. В качестве сувениров изымалось всё: от молотка, которым должен был пользоваться председатель суда Лоренс, бесследно исчезнувшего в первые же дни процесса, до веревок, на которых были повешены приговоренные к смертной казни узники Нюрнбергской тюрьмы. Был слух, что эти якобы приносящие счастье веревки были разрезаны на маленькие кусочки и распроданы американским палачом как приносящие счастье талисманы. Не знаю, принесли ли они счастье суеверным покупателям необычного товара, а вот предприимчивый палач вернулся в Штаты очень и очень состоятельным человеком.

Но не в деньгах счастье. Позже дошел до нас другой слух. Веревочный талисман из Нюрнберга долгого счастья палачу не принес. Вудс погиб в 1950 году при проверке технических возможностей нового электрического стула. Совсем как у Кафки в рассказе «Штрафная колония».