Ничего кроме правды. Нюрнбергский процесс. Воспоминания переводчика

Жалеть их было не за что

Но вернемся в Нюрнберг. Здесь я не испытывала ни малейшего чувства жалости к подсудимым. Более того, слушая их диалоги с защитниками и обвинителями, я иногда ощущала острое желание высунуть голову из нашего переводческого «окопа» и громко крикнуть судьям: «Этого надо повесить. По его вине на полях сражений и в концентрационных лагерях погибли тысячи отцов, мужей и сыновей!» Или: «Он не пожалел даже немецких детей, послав их в последние дни войны защищать бесноватого фюрера!» Или: «Он замучил тысячи ни в чем не повинных граждан Европы, угоняя их в Германию!» Или: «Он вешал и резал, как скотину, своих соотечественников!» Или: «Он преследовал и зверски уничтожал людей только за то, что они, по его мнению, не принадлежали к арийской расе!»

Этот перечень можно было бы продолжать до бесконечности. Но он не в состоянии ни облегчить душу, ни подавить гнев, если каждый день ты слышишь о всё новых злодеяниях и нет ответа на мучительные вопросы: «Как это могло случиться? Какие силы толкали эти человеческие существа на тяжелые преступления? Іде была совесть преступников, которые в большинстве своем считали себя верующими людьми?»

Скажет ли кто-нибудь, как быть нам, ныне живущим христианам, которым Сын Божий заповедовал: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас» (Матф. 5, стих 43)?

Прости меня, Господи! Я не смогла по отношению к этим извергам исполнить Твою заповедь, не могла тогда, не могу и до сих пор!

И что удивительно: чем яростней подсудимые пытались защитить себя, утверждая, что они ничего не знали о преступлениях нацистов и не имели к ним никакого отношения, тем неоспоримей становилась их виновность, тем глубже они увязали в замешанном ими кровавом месиве и тем острее становилась моя неприязнь к ним.

Некоторые подсудимые действительно разочаровались в фюрере и его политике, но только в самый последний момент перед крахом гитлеровской империи или даже после того, как всё было кончено. Были и такие, как Франк, которые прозрели, лишь очутившись на скамье подсудимых.

Да и поверить в искренность этих запоздалых отречений от гитлеризма и поспешных покаяний нацистских заправил было невозможно. Они сами, давая показания, открывали свое истинное лицо, повергая в ужас присутствующих в зале участников процесса.

Зачастую решающий удар по подсудимым, разрушающий все попытки оправдать их преступные действия, наносили показания свидетелей, причем не только свидетелей обвинения, но нередко и свидетелей защиты.